Читаем без скачивания Необыкновенные приключения экспедиции Барсака - Жюль Верн

2 февраля. Мы все еще в Кокоро, где нас задерживает рана Сен-Берена. Дядя-племянник (я решительно называю его так) не может держаться на лошади.

3 февраля. Все еще Кокоро! Весело!

4 февраля, 6 часов утра. Наконец, отправляемся.

В тот же день, вечером. Фальшивый выход. Мы еще .в Кокоро. В это утро, на рассвете, мы распрощались с нашими друзьями бобо (заводишь друзей, где придется!). Вся деревня на ногах с дугутигуи во главе, и на нас льется поток пожеланий. «Пусть ньялла (бог) поведет вас в добром здоровье!», «Пусть даст вам гладкий путь!», «Пусть пошлет вам хороших лошадей!». Услышав последнее пожелание, Сен-Берен делает гримасу: его рана еще дает себя чувствовать.

Мы кладем конец этим изъявлениям чувств, и колонна трогается.

Она трогается, но не продвигается. Это еще хуже, чем в Кокоро. Кричащая недоброжелательность. Каждую минуту останавливается один из носильщиков, и его приходится ждать, или падает вьюк с осла, и его надо водворять на место. К десяти часам, к моменту остановки, мы не сделали и шести километров.

Я восхищен терпением капитана Марсенея. Он ни разу не вышел из состояния совершенного спокойствия. Ничто его не обескураживает, не утомляет. Он борется со спокойной и холодной энергией с этим немым заговором.

Но в момент, когда нужно отправляться в вечерний переход, начинается другая песня; Морилире заявляет, что он ошибся. Начинается совещание с проводниками мадемуазель Морна. Чумуки поддерживает Морилире. Тонгане, напротив, утверждает, что мы на верном пути. Хорошо же мы осведомлены! Кому верить?

После долгих колебаний соглашаемся с мнением большинства и идем назад. Теперь мы идем восхитительно. Носильщики больше не устают, поклажа ослов укрепилась сама собой. В один час мы проходим расстояние, которое утром потребовало четырех, и еще до ночи возвращаемся в свой утренний лагерь близ Кокоро.

6 февраля. Вчера, 5 февраля, мы отправились без больших затруднений и, удивительное дело, по той же самой дороге, от которой накануне отказались. Морилире объявил, что, поразмыслив как следует, он видит, что ошибался вечером, а не утром. И снова его поддерживает Чумуки. Я склонен думать, что эти двое сговорились продать нас.

В этот день все по-прежнему, и мы уже начали свыкаться с недоброжелательством, но вдруг произошли два важных случая. Во время утреннего перехода внезапно падает мул. Его хотят поднять. Он мертв. Разумеется, эта смерть могла быть естественной. Но признаюсь, что я думаю о «дунг-коно» и других ядах страны.

Никто ничего не говорит. Поклажу с издохшего мула перекладывают на других, и мы возобновляем поход.

После полудня второй случай: пропадает носильщик. Что с ним случилось? Тайна. Капитан Марсеней грызет ус. Я вижу, что он озабочен. Если негры нас оставят, наше дело рухнет. Ведь нет ничего заразительней, чем микроб дезертирства. С этого времени надзор становится более строгим. Мы принуждены маршировать, как на параде, и всадники конвоя не позволяют никаких личных фантазий. Эта суровая дисциплина меня стесняет, и все-таки я ее одобряю.

Вечером новый сюрприз: несколько негров пьяны. Кто их напоил? Капитан организует самую тщательную охрану лагеря, затем подходит к Барсаку, с которым я как раз обсуждал положение, так ухудшившееся после Сика-со. К нам присоединяются доктор Шатонней, Понсен, мадемуазель Морна, Сен-Берен, и мы составляем военный совет.

Капитан в немногих словах излагает факты, обвиняя во всем Морилире. Он предлагает подвергнуть вероломного проводника допросу и применить силу. Каждого носильщика будет сопровождать стрелок, который заставит его идти, хотя бы под страхом смерти.

Барсак не согласен, Сен-Берен — тем более. Допросить Морилире — значит предостеречь его, показать ему, что он открыт. Ведь мы не имеем против него никаких доказательств и даже не можем вообразить, с какой целью он нас предает. Морилире будет все отрицать, и мы ни в чем не сможем его уличить. А как заставить идти носильщиков? Что делать, если они лягут и силе противопоставят бездействие? Расстреливать их — плохой способ заставить служить нам.

Решено хранить молчание, вооружиться терпением и строго следить за Морилире.

Все это очень хорошо, но я начинаю размышлять. Зачем упорствовать в продолжении путешествия? Экспедиция имеет цель убедиться в умственном развитии негров в Петле Нигера и в степени их цивилизованности. Ну что ж! Мы узнали их развитие. Племена, обитающие между берегом и Канканом, и даже, в крайнем случае, близ Тиолы и Сикасо, достаточно созрели, чтобы быть достойными некоторых политических прав; я готов с этим согласиться, хотя это и не мое мнение. Но за Сикасо?.. Я считаю, что дикари, которые нас окружают, эти бобо, более похожие на животных, чем на людей, не могут быть превращены в избирателей. Так зачем же упрямиться? Разве не очевидно, что чем дальше углубляться к востоку, то есть уходить от моря, тем меньше туземцы входят там в соприкосновение с европейцами, и, следовательно, лоск цивилизации (?) у них сходит на нет.

Эти истины кажутся мне неоспоримыми, и я удивляюсь, почему их не видят мои компаньоны по путешествию. Так ли это? Может быть, они их и видят, но имеют свои причины закрывать глаза? Исследуем вопрос.

Первое. Капитан Марсеней. В отношении него вопрос ясен. Капитан не может спорить: он обязан повиноваться. Кроме того, я не думаю, что ему пришла бы в голову мысль отступать, даже в случае приказа, пока мадемуазель Морна идет вперед. Симпатия, которую они испытывают друг к другу, очень быстро возрастает после Сикасо. Мы видим настоящую любовь, которая признана той и другой стороной и которая логически должна закончиться браком. Все это настолько ясно, что даже сам господин Барсак отказался от завоевательных замашек и снова стал тем превосходным человеком, какой он, в сущности, и есть. Итак, продолжаем.

Второе. Понсен. Господин Понсен тоже подчиненный, и он тоже повинуется. И очень хитер будет тот, кто узнает, что у него внутри. Понсен делает заметки утром и вечером, но не даст в них отчета и самому Гермесуnote 37. Я поклянусь, что с момента отъезда он не произнес и десяти слов. Мое личное мнение, что он ничем не интересуется. Итак, проходим мимо Понсена.

Третье. Сен-Берен. О, с этим другое дело! Сен-Берен смотрит на все глазами своей тетки-племянницы; он живет только для нее. Впрочем, Сен-Берен настолько рассеян, что, быть может, он даже не сознает, что он в Африке. Итак, проходим мимо номера третьего.

Четвертое. Мадемуазель Морна. Мы знаем о цели ее путешествия. Она нам ее открыла: каприз. Этой причины достаточно, и если в действительности существует другая, деликатность не позволит нам ее отыскивать. Пятое. Я. Пятый номер — единственный, который действует вполне логично. Какова цель моей жизни? Репортаж. И потому, чем больше будет неприятностей всякого рода, тем больше я напишу статей и тем более буду доволен. Потому я и не думаю о возвращении назад.