Читаем без скачивания Детство Лёвы - Борис Минаев

— Кирпич нам тоже нужен, — отметил я, не прекращая ни на миг работы. — Мы из него делаем ворота в футболе. Мы можем рисовать им классики.

— Можем дать кому-нибудь по башке, — продолжил Колупайски. — Знаешь что, Сурен. Ты не стой здесь. Иди действительно за своей лопатой. А то мы на фиг роем, роем, уже мозоли нарыли, а этот стоит просто так, солнце загораживает.

И Сурен побежал. Он принёс настоящую острую прямую лопату. Его мрачное мужественное лицо выражало полную решимость занять своё место в нашей дыре. Но места здесь пока не было.

Стоило мне сделать два сильных копка, как опять заблестел металл.

— Вот! Опять! — закричал я. — Металл! Внимание! Под обломками асфальта обнаружен клад!

…Но тут нас немного отвлекли.

— Тут собака ваши штаны нашла! — сказал застенчивый женский голос. — Мальчики, вы меня слышите?

Я поднял голову и ахнул.

Вокруг нашей дыры, оказывается, собралась целая маленькая толпа: любопытные карапузы, за которыми поневоле притащились мамы с колясками, потом поодаль стояли и обсуждали нашу свежую яму две тихих испуганных старушки, мрачно смотрел на нас издалека пенсионер в белой нейлоновой рубашке с короткими рукавами и в чёрной шляпе. Но самое главное — почему-то прибежали две или три бродячих собаки, и одна из них почему-то писала на наши штаны.

— Колупаев, Колупаев, что она делает? — взволнованно закричал я.

Колупаев высунул голову, и тут же выскочил из ямы могучим прыжком в своих одних трусах, чем по-моему немного ошеломил молодых мам с колясками. Он стал страшно орать и кидаться в собаку кусками исторического асфальта.

— Мои новые брюки! С тебя за брюки рубль, Лёва, ты понял! — чуть не плакал Колупевич, но тут его голос вдруг повеселел. — Слушай, а собака меткая. Она попала только на твои. Мои сухие! Ты смотри какая умная собака!

Колупайчюс аккуратно положил свои драгоценные брюки на деревянный столик и попросил молодых мам присмотреть за ними. Мамы возмущённо загалдели. Они и так были не рады, что дети притащили их на самую жару. А тут ещё Колупай-ага-оглы со своими дурацкими приставаниями и к тому же в одних трусах! От вида этих могучих трусов одна маленькая девочка вообще заплакала и её увели.

Колупаев протянул мне мои немного потерявшие вид брюки.

— Знаешь, ты их лучше спрячь где-нибудь здесь, — ласково сказал он. — А то если их на солнце сушиться положить, все собаки начнут сюда стремиться. Они знаешь как запах чувствуют…

Я положил брюки в образовавшуюся нишу.

Их, кстати, было немало. Дыра была совершенно неравномерная, а благодаря асфальту имела ещё и массу боковых ответвлений и отверстий. Ну как бы шахт. Туда можно было засунуть руку не то что по локоть, а намного дальше. Туда ногу можно было засунуть! Но Колупаев не посоветовал нам с Суреном этого делать (Сурен всё-таки влез в дыру):

— Асфальт придавит, вытаскивай потом твою ногу… Не толкайся, Сурен.

Работа продолжалась. Гора сырой рыжей земли пополам с кирпичами была уже такой величины, что некоторые дети забирались на неё с разбега, а потом, проваливаясь по колено, прыгали вниз с радостным визгом. Мамы с колясками, уже совершенно обалдев от нашего нескончаемого трудового подвига, ушли в тень и там пили кефир. Старушки, которые продолжали живо обсуждать перспективы нашей дыры, принесли себе из дому по табуретке и теперь сидели со всеми удобствами, наблюдая как мы втроём, голые и грязные, продолжаем идти вниз, к глубинам времён. К обломкам затерянных цивилизаций.

— Слушай, Лёва, — говорил мне Колупаев громким шёпотом, чтобы не услыхали старушки на табуретках. — Давай здесь оборудуем блиндаж. Укрепим стены. Возведём крышу. Можно поставить печку-буржуйку, а трубу вывести наружу.

— Какая буржуйка, Пай Колу! Сейчас лето. Здесь наоборот можно будет отдыхать от жары. Можно здесь открыть ковбойский бар. Принести квасу. И холодильника не надо!

— Это летом здесь прохладно! — опровергал меня Пай Колу-бек. — А зимой, если развести костерок, это будет любимое убежище индейцев, воров и бандитов нашего двора. Мы здесь поставим круглосуточную охрану, а сами с тобой и Суреном будем играть в карты и ножички.

Тут я решил проверить, куда положил брюки, и попросил всех выйти на некоторое время из дыры.

Неохотно и мрачно Колупай и Сурен покинули обжитое место.

Я начал медленно осматривать плоды нашей кипучей деятельности. Плоды были просто замечательные. Неровно темнела земля, расслаиваясь на типы почвы и породы камня. Красиво и тихо сыпался мелкой струйкой песочек. Асфальт, как и положено музейному экспонату, скромно виднелся в нишах и боковых отверстиях, его можно было трогать и щупать, но предельно осторожно — иначе он мог рухнуть на ногу. Всё было просто прекрасно. Втроём с Суреном мы утоптали почву и теперь она не вязла под ступнёй, не булькала и не хлюпала противно. Это была настоящая прекрасная яма, которую можно было использовать на радость людям и в назидание потомству. Но брюк не было. Наклонившись, чтобы разглядеть какой-то боковой ход — не попали ли туда мои несчастные брючки, я вдруг снова обнаружил странный блеск металла под ногами.

— Эй! — заорал я. — Смотрите! Я вам точно говорю, здесь что-то есть.

Мой голос выдавал неподдельное волнение золотодобытчика.

Люди, давно уже бесцельно сидевшие и ходившие вокруг дыры, подошли близко, с изумлением глядя как я руками счищаю грязь с металлического слитка шириной в хорошую потолочную балку.

— Дети! — вдруг сказала одна из старушек. — А что вы здесь делаете?

Мы с Колупансоном чуть не прыснули от смеха. Ничего себе, мы тут целый час роем, а она только решила узнать. С другой стороны, её вопрос застал нас врасплох.

— Что, не видите? — сказал я сурово. — Мы нашли слиток белого металла. Ученые будут проверять его происхождение. Нас наградят почётной грамотой. И дадут денежную премию.

— Вы что, не видите, что это обычные хулиганы? — злобно сказала молодая мамаша с ребёнком на руках. Уже давно этот ребёнок стремился слезть с её рук и прямо отправиться к нам в дыру. И всё время получал за это по попе. Однако своих усилий не оставлял.

— Были бы руки свободны, — мечтательно сказала эта молодая мамаша. — Ух, я бы уши им надрала… Устроили тут!

— Граждане! — сурово произнёс я. — Неужели не понятно, что мы роем не сами, а по заданию? Здесь будет закладка памятника первопроходцам Красной Пресни. Для начала надо установить мемориальную плиту. В плите заложить капсулу. В капсуле будет лежать письмо от молодого поколения нашего двора к молодому поколению того двора, который здесь будет через пятьдесят лет. Дети ваших детей или их внуки должны достать эту капсулу и достроить памятникам первопроходцам.

Постепенно люди начали от нас отходить. Дети стали проситься домой, старушки унесли свои табуретки. Остался только пенсионер в белой рубашке и чёрной шляпе.

— Мальчик, — сказал он, — а ты уверен, что вы удачно выбрали место? Не лучше ли было поставить мемориальную плиту где-нибудь в сквере, или предположим на площади?

— Нет, — сказал я. — Именно во дворе. По крайней мере, такое у нас задание.

— Спасибо вам за всё, — сказал пенсионер и сильно успокоенный удалился.

Между тем солнце вдруг скрылось куда-то. Небо заволокло серым и противным налётом, от которого не последовало никакой прохлады, одна духота. Сильно захотелось есть и пить.

— Ну что, перекур? — сказал Колупаев. — Пойдём водички принесём. Заодно и хлеба. А то уже каторга какая-то получается, а не закладка памятника первопроходцам.

— Лёва, а действительно зачем мы её роем? — вдруг пытливо посмотрел на меня Сурен. — Какая цель нашей работы? Будет ли от неё польза?

Колупаев начал было ему объяснять про ковбойский бар, мачту для пиратского флага, окоп и блиндаж, как вдруг замолк и смущённо закашлялся. Он смотрел на меня, поражённый моим молчанием и полностью отсутствующим видом. Лицо его сквозь трудовую испарину начало медленно наливаться багровым цветом заката.

…Ну что я мог им сказать?

Ну не мог же я им сказать то, что думал на самом деле?

Что дыра прекрасна и огромна сама по себе. Что стены её уютны и прочны, асфальт надёжен, глина мягка, песок бел и сыпуч, кирпич тёмен и загадочен… Что наш труд на благо двора объединил нас, таких в сущности разных, в одном трудовом порыве. Что памятник первопроходцам Красной Пресни, которые жили во времена первых асфальтов, когда вокруг ещё цвели подсолнухи и какали козы — это не шутка, а моя заветная мечта. И что, наконец, мы с ними стояли уже по пояс в дыре, а ноги наши находились на уровне — страшно подумать — на уровне какого-нибудь тысяча девятьсот пятьдесят девятого года! Или даже ещё раньше! Голова у меня даже слегка закружилась от понимания того, на какой исторической глубине стоят мои старые сандалии, и я хрипло сказал, повинуясь неожиданной интуиции: