Читаем без скачивания Крушение Римской империи - Майкл Грант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но другие германцы неизбежно реагировали на окружающую их враждебность совсем иначе, вообще отказываясь от романизации. Будучи менее грамотными, чем римляне, они не оставили после себя литературных описаний своих чувств. Но факты сами по себе отчетливо отражают их реакцию. Схема включения германских частей федератов в армию потерпела неудачу: отверженные и презираемые, они платили той же монетой Риму, чью славу они когда-то надеялись разделить.
Первоначальная идея Феодосия I о призыве этих частей в армию была совсем неплохой. Она предоставляла шанс этнического партнерства и была лучшим средством из всех, имевшихся его распоряжении. Германцы были хорошими воинами, а содержание их обходилось дешевле, чем римских солдат. Если бы их военные действия можно было ограничить необходимыми рамками, и если бы после сражения их можно было убедить спокойно вернуться в свои жилища, то все было бы в порядке. В благоприятных ситуациях использование таких федеративных частей резко возрастало. Иммигрантов включали даже в большие воинские соединения, которые фактически становились частями регулярной армии.
Несмотря на широко распространенное в Риме неблагоприятное мнение о германских солдатах в римских частях, они, взятые каждый в отдельности, сохраняли лояльность государству. Печальным фактом, однако, оставалось то, что федеративным частям, даже хорошо показавшим себя в ряде чрезвычайных ситуаций, в большинстве случаев нельзя было доверять выполнение приказов — они были совершенно ненадежными. Эти части постоянно находились в состоянии волнений и бунтов. Частично это было связано с обычной для них недисциплинированностью, а также безмерным желанием получить как можно больше земли. Главным же очевидно было то, что они чувствовали окружавшую их ненависть римлян, а потому не могли быть им преданными. Кроме того, они видели, что некоторые из самых лучших римских военачальников, даже офицеры масштаба Констанция III, предпочитали в непрерывных войнах проливать кровь союзников и германцев, а не римлян.
В результате, все больше и больше происходило актов неповиновения и прямой нелояльности федеративных частей. Так, например, в 409 г. они преступно отказались предотвратить переход других германских племен в Испанию. Через тринадцать лет они оставили своего римского командира в руках его врагов-вандалов, ставших снова друзьями германцев. Федеративные силы совершенно не подчинялись, что представляло серьезную опасность и приносило Риму много вреда.
Таким образом, большой эксперимент завершился катастрофой. Вместо проторения нового пути к единству в самом сердце Империи возникла ужасная дисгармония. Массовый набор германцев в армию не спас Империю от распада. Более того, он способствовал крушению всего здания Империи. Сам по себе это был вполне разумный план. Беда в том, что римляне не были готовы к его осуществлению.
Ранее утверждалось, что Рим пал из-за нарушения расовой чистоты. На самом деле все было не так. Хотя и многое изменилось в течение столетий благодаря расовому смешению, к большому сожалению не произошло соответствующего изменения характера римского этноса. Симбиоз с германцами слишком мало отразился на нем. Вместо того, чтобы сокрушаться по поводу генетических загрязнений, было бы куда ближе к истине признаться: падение Рима было ускорено полной неудачей в ассимиляции германцев путем смешения двух рас (раз уж их впустили в Империю).
Конечно, с обеих сторон осуществлялись экономические и технологические заимствования на повседневном уровне. С германской стороны это было следствием их страстного желания, по крайней мере на первом этапе, использовать все возможные преимущества своего нового положения. И, наоборот, большой перечень римских технических заимствований (например, длинный германский меч) заставил автора книги О делах войны прийти к выводу о том, что «народы варваров ни в коей мере не чужды изобретениям». Официальная политика не приняла во внимание эти факторы и способствовала всеобщему желанию римлян изолировать иммигрантов.
Плохо было уже то, что местные правители и военные командиры жестоко эксплуатировали вестготов еще до битвы у Адрианополя. Но они хотя бы действовали не по имперским приказам. Однако такие приказы, разделявшие римлян и германцев, к этому времени уже были на подходе. Закон Валентиниана I и Валенса в 370 г. не поощрял заключение смешанных браков между римскими гражданами и германскими иммигрантами. Напротив, он требовал самыми жесткими методами препятствовать этим бракам.
Подобные запреты распространялись даже на такие внешние признаки, как одежда. Среди римских заимствований у варваров были различные виды одеяний. Аристократы, например, любили носить шерстяные рубашки дунайского образца, саксонские штаны и плащи из Северной Галлии, скрепленные у плеча германской брошью.
Но у имперских властей было явно отрицательное отношение к такой моде. В 397 г. ношение штанов в самом городе Риме было запрещено под угрозой пожизненной высылки и конфискации всего имущества. Затем последовали еще три эдикта, а в 416 г. носить меховую и кожаную одежды варваров в столице и ее окрестностях запрещалось даже рабам.
Если бы Аэций, величайший лидер своего времени, не был бы убит в 454 г., то даже в такой поздний период что-то можно было бы спасти, хотя бы на время, из-под обломков крушения римско-германских отношений. Это связано с его исключительным искусством и тактом ведения дел с германцами, за что он заслужил похвалы от Гиббона. «Варвары, которые осели в западных провинциях, постепенно приучались уважать честность и доблести патриция Аэция. Он охлаждал их страсти, учитывая предрассудки, уравновешивал сталкивающиеся интересы, сдерживал амбиции». Но Аэций был убит своим собственным бездарным монархом Валентинианом III. И тогда процесс разделения рас ускорился и вошел в свою окончательную разрушительную стадию.
Отчуждение римлян от германцев, как в официальном, так и в неофициальном аспектах, существенно усилилось из-за религиозных различий. Действительно, те племена, которые остались вне Империи, были язычниками, а те, что поселились внутри ее границ, стали христианами. Однако они были приверженцами арианства, и между ними и католиками, контролировавшими правительство Рима, все шире и глубже становились догматические различия, как об этом сказано в Приложении 1.
Германцы, ставшие с самого начала арианцами, были обязаны этим миссионеру Улфилу, который начал проповедовать среди них еще в четвертом веке и сам был арианином. Он не дожил до того, чтобы увидеть окончательный отход вестготов от язычества, но его миссионерская деятельность принесла такие обильные плоды, что когда вестготы расселились на Балканах, окончательно завершилось их массовое обращение в арианство. Таким образом, эта арианская ветвь христианства стала религией каждого германского племени, каждого германского командира в Империи.
Хотя арианское учение, как его тогда интерпретировали, было скучным и статичным делом, навязанным всему народу — сверху донизу и от мала до велика — германцы нашли его более легким для понимания, чем католическую форму христианства, поскольку арианская доктрина, утверждавшая, что Сын-Бог должен стоять ниже Бога-Отца согласовывалась со структурой представлений их общества.
Это религиозное различие между германцами-арианами, с одной стороны, и католической церковью Западной империи — с другой, служило только расширению и углублению уже образовавшейся трещины между римлянами и германцами.
Конечно, раздавались очень редкие голоса, напоминавшие людям, что германцы это тоже христиане, но другой ветви. Вот почему, согласно Августину и Орозию, захват Рима Аларихом, таким же арианином, как и его соотечественники, был осуществлен с должным уважением к собственности церкви. А Сальвиан добавляет к этому, что германцы, несмотря на свою прискорбную ересь, вели себя, в целом, лучше, чем римские католики. Конечно, такая точка зрения была исключительной и умышленно парадоксальной. Наиболее традиционные взгляды заключались в том, что дружба с германцами — сама по себе очень непривлекательная идея — невозможна из-за их приверженности арианству. Это обрекало германцев на вечное проклятие.
Мощные расовые и религиозные противоречия, пропитавшие все слои населения, неизбежно приводили время от времени к вспышкам насилия по отношению к германцам. Феодосии I, который не только разрешил вестготам поселиться компактно внутри Империи, но и с большой симпатией отнесся к их вождям, с колоссальным трудом удерживал эти враждебные демонстрации под контролем. Но не всегда это ему удавалось. Например, в 390 г. в Фессалонике в Северной Греции, толпа линчевала местного военного командира Буфёрика (заключившего в тюрьму любимого колесничего за гомосексуальность); такой ужасной судьбой, конечно, он был обязан своему германскому происхождению.
