Читаем без скачивания Наваждение - Вениамин Ефимович Кисилевский

Чем он вообще занимается? Женат, при детях? Подружка верная у него? Мыслитель и аскет, посвятивший себя одному лишь Делу? Привлекательней, конечно, семейный Крымов — ближе и понятней. Тем более, что два холостяка, Андрей и Линевский, у меня уже есть. Между прочим, Линевский меня навещает реже всего, а ведь главная проблема с ним. В первую очередь потому, что плохо представляю дальнейшие, связанные с ним события. Пока остановился на том, что позвонят ему — и помчится он в аэропорт. Во Львове перехватят. А дальше что? Не заворачивать же, как предлагал один из шайки, в конверт вместе с зеленой папкой…

Зато поспешное отбытие Виталия Михайловича из теткиной обители я представлял хорошо. И натяжек вроде бы особых не просматривалось…

Первым засобирался Кеша. Поглядел на часы, завздыхал, что девять часов уже, а в десять он ждет важного телефонного звонка. Принялся извиняться, уговаривать остальных, чтобы не обращали на его исчезновение внимания, веселились. Но тут же, сославшись на неотложные дела, последовали его примеру лысый с бровастым. Гостеприимный хозяин сокрушался, но когда и Линевский заявил, что пора и честь знать, лишь бессильно развел руками.

Настроение у Виталия Михайловича было распрекрасное, пытался даже что-то напевать. И нисколько его, человека осторожного и предусмотрительного, не смущало, что за руль «Москвича», в котором разместились он с Галкой и Андрей, садится подвыпивший Кеша. Ни одна забота не омрачала его чело. Андрей пристроился впереди, Линевский, не особенно таясь, прижимал к себе на заднем сидении Галку. Однажды лишь огорчился, когда Кеша высадил рядом с их домом Галку с Андреем, а его повез дальше.

Все еще тихонечко напевая, тыкался в замочную скважину ключом в неверной руке, и вдруг услышал за дверью трель телефонного звонка. Справился наконец с замком, поспешил к неумолкавшему телефону.

— Виталий Михайлович? — услышал он далекий, приглушенный голос. — Хорошо, что застал вас, второй раз звоню! Я дежурный врач из львовской больницы неотложной помощи, выполняю волю вашей матушки. Она у нас, в крайне тяжелом состоянии. Боюсь, до утра не дотянет. В сознании была, дала мне ваш телефон, я обещал связаться с вами.

Линевский мгновенно протрезвел.

— Сердце? — спросил он, хватаясь за свое.

— Да, обширнейший инфаркт. Делаем все возможное.

— А мне что делать? — завопил Линевский, тряся в отчаянье головой. — То есть как — «до утра»? Почему вы расписываетесь в собственном бессилии?

— Возьмите себя в руки. И не кричите на меня, я всего лишь выполняю данное вашей маме слово. Между прочим, приходилось мне бывать в вашем городе. Есть во Львов самолет около двенадцати ночи. Сейчас десять, может быть, успеете.

Он, кажется, еще что-то хотел сказать, но Линевский бросил трубку, заметался по комнате, потом бросил в портфель паспорт, бритву, завернул в носовой платок зубную щетку, запихал в карман все хранившиеся в ящике деньги и побежал к выходу. Хоть тут повезло — первая же мимо проезжавшая машина, к которой он бросился, притормозила.

— Выручай, друг, — крикнул он водителю. — Отвези в аэропорт, мать у меня помирает!

— О чем речь! Садись, конечно. Мать — святое дело.

— Только бы самолеты летали! — без конца приговаривал Линевский. — Только бы летали… Погода такая…

Очередной удар Виталий Михайлович получил, вбежав, запыхавшись, в здание аэровокзала. Возле касс толпился народ, покупка билета превращалась в нерешаемую проблему. На световом табло горела надпись, извещавшая о начале регистрации пассажиров на Львовский рейс. Линевский приблизился к хвосту очереди, узнал, что билеты все распроданы, остановился в нерешительности. Единственное, что могло спасти: воззвать к кому-нибудь из местного начальства, рассказать о причине, по которой обязательно должен улететь. Будь у него телеграмма, заверенная врачом, как положено в таких случаях, шансы возросли бы, оставалось уповать, что поверят на слово. А тут еще запах, можно было не сомневаться, после недавних возлияний… Но рассудив, что иного выхода не придумать, и озираясь уже в поисках двери с нужной табличкой, услышал вдруг рядом с собой голос:

— Один на Львов никому не нужен?

Иногда, полюбив со студенчества, Линевский игрывал в теннис. Если бы каждый раз выказывал такую, как сейчас, реакцию, мог бы многого добиться.

— Мне нужен! — И первым схватил мужчину за руку.

Сидя в самолете, Линевский немного расслабился. Пока все, чтоб не сглазить, шло хорошо. Да что там хорошо — замечательно. Цепь счастливых случайностей вселяла в него надежду, что и с мамой, Бог даст, обойдется. Давно ведь известно — если уж не заладится с самого начала, хорошего не жди. Но и в обратном не однажды имел возможность убедиться. Благоволение судьбы простерлось настолько, что даже с соседом-попутчиком повезло. Разговорились, Линевский посвятил его в свои неприятности. Тот соболезновал, утешал. А главное — сказал, что в аэропорту будет его встречать машина, и он обязательно подбросит Виталия Михайловича к неотложке, тем более, что ему по дороге. Учитывая сомнительное ночное время — немалая удача. Линевский еще больше укрепился в надежде на благополучное завершение этой истории. Успокоился настолько, что сумел переключиться на мысль, откуда и как сообщит на работу о неожиданном своем бегстве…

Во Львове было тепло, моросил нудный дождик. На площади у вокзала их ждала заляпанная грязью «Волга». Проходя мимо длинной очереди на стоянке такси, Линевский преисполнился к благодетелю-соседу еще большей признательностью.

В машине сидело трое — два впереди, один сзади. Попутчик галантно пропустил Линевского, втиснулся сам, захлопнул за собой дверцу. Дремавший с другого краю здоровенный усатый толстяк занимал много места, Виталий Михайлович оказался стиснутым с обеих сторон. Встречающие, узнав о постигшей Линевского беде, зацокали языками, принялись вспоминать подобные случаи. Он сидел, слушал их оживленную болтовню, былой оптимизм сменялся все усиливавшейся тревогой. Сначала подумал, что вселилась она в него, потому что близилась — застанет ли живой? — встреча с матерью. Но через какое-то время поймал себя на том, что присоединилось еще что-то — смутное, непонятное. И вдруг прозрел.

— Куда вы меня везете? — спросил он добряка-попутчика.

— В неотложку, как вы просили.

— Но ведь мы едем совсем в другую сторону!

— Дорогу ремонтируют, крюк приходится делать, — пояснил здоровяк. И удивленно добавил: — Неужели в такой темноте ориентируетесь?

— Я здесь вырос, — пожал плечами Линевский. — Странный какой-то у вас крюк получается.

— Не беспокойтесь, — здоровяк положил ему на плечо тяжелую руку. — Доставим в лучшем виде.

Позади остались жилые строения, потянулся реденький перелесок.

— Ничего не понимаю! Куда мы едем? — Линевский изумленно посмотрел на самолетного соседа. — Что происходит? Остановите машину, я выйду!

— Вам же объяснили, доставят в лучшее виде, — внушительно произнес тот. — И не дергайтесь, сидите спокойно.