Читаем без скачивания Внешняя политика России эпохи Петра I - Владимир Бобылев

Таким образом, возросшая военно-экономическая мощь России стала притягательным объектом и существенным фактором во внешне-политических планах держав, расположенных далеко от русских границ. Россия оказывалась важнейшим звеном международной европейской политики, что свидетельствовало о ее становлении как великой державы общеевропейского значения.

Вспыхнувшая на западе новая война с участием Испании, Англии и Австрии в какой-то степени восстановила ту изумительно благоприятную для России ситуацию в Европе[16], которая сложилась в начале XVIII в. в результате войны за Испанское наследство. В русских дипломатических кругах понимали, что испано-австрийская война стала существенным препятствием для прямого вмешательства западных стран в балтийскую политику. Б. И. Куракин в начале 1718 г. писал царю, что «сколь долго Гишпания будет вооружена и с Цесарем в войне, столько времени потенции морские, так и Франция, будут иметь руки связаны замешаться в дела северные». Вскоре Петр получил известие о подготовке испанцев к вторжению в Сицилию. «По его мнению, — писал французский посланник в России Лави, — война в Италии неизбежна, причем заметно было, что новость эта для него приятна».

Давая свое согласие приступить к переговорам, правительство Петра первоначально твердо придерживалось прежних условий заключения мирного договора со Швецией, которые к тому же исключали какое-либо содействие Карлу XII в возвращении утерянных им владений в Германии. Однако последующие события заставили царя внести в них существенные коррективы. В ноябре 1717 г. в Петербурге стало известно о том, что под давлением Георга I император принял решение взять под секвестр управление Мекленбургом, в сущности означавшее детронацию союзника и близкого родственника царя Карла-Леопольда. Проведение в жизнь этого решения и временное управление Мекленбургом возлагалось на Георга I. Англо-австрийский «заговор» против герцога привел царя в ярость. В тревожной обстановке ожидаемого вступления ганноверских войск в Мекленбург, который защищали русские полки, и возникла, по-видимому, идея привлечь для борьбы с Георгом I шведского короля.

Не только проблемы спасения Мекленбурга заставили Петра идти навстречу известным планам барона Герца. В Петербурге хорошо знали, что внешнеполитическая линия Герца не имеет поддержки в правящих кругах Швеции и разделяется лишь Карлом XII. Поэтому разочарование короля в политике своего министра или любое столкновение с ним могли тотчас круто повернуть курс Стокгольма от сближения с Петербургом на союз с Лондоном, что поставило бы Россию перед страшной перспективой борьбы с Англией, Швецией, Австрией, Голландией, Францией, к которым, несомненно, присоединилась бы и Турция. Б. И. Куракин сообщал в начале 1718 г., что британское правительство упорно стремится сорвать русско-шведские переговоры, обещая Карлу XII «корабли и деньги и прежние альянсы, учиненные им с Англией возобновить». Взамен Георг I требовал уступить Ганноверу Бремен и Верден. Шведский король отказался вести переговоры на данных условиях, однако он рекомендовал английскому правительству «учинить проект, каким образом и какою силою» будет оказана помощь Швеции в возвращении ее потерь в Восточной Прибалтике. Все это указывало Петру на неустойчивость внешнеполитического курса Карла XII и на необходимость перехватить инициативу у британского правительства в деле достижения мира и союза со Швецией.

10 мая 1718 г. Аландский конгресс начал свою работу, Перед отъездом на переговоры русские уполномоченные А. И. Остерман и Я. В. Брюс подучили «Генеральные кондиции к миру», основное содержание которых сводилось к следующему: Ингрия, Карелия, Эстляндия и Лифляндия с городами Ревель и Выборг переходили в вечное владение России. За это Россия возвращала Швеции Финляндию. В случае удовлетворения русских требований царь рекомендовал уполномоченным под секретом объявить, что «можем мы, в награждение за то, такие авантажи им инде получить вспомочь, что им тот убыток может награжден быть». Далее в инструкции намекалось, что эти «авантажи» находятся во владениях Георга I. Карл XII позитивно отнесся к условиям заключения мира и, как ожидал Петр, потребовал в качестве компенсации военную помощь в возвращении Бремена и Вердена, захваченных английским королем.

Открытие Аландского конгресса вызвало различные отклики в европейских столицах. Если в Мадриде царило ликование, то в Лондоне, Вене и Париже не скрывали своей озабоченности. Русский посол во Франции барон Шлейниц доносил, что император призвал Георга I смягчить его условия мира со Швецией в «надежде негоциацию в Абове (Аландский конгресс. — В. Б.) порвать». В Англии министры Георга I заверили русского посла Ф. П. Веселовского, что король готов заключить военный союз с Россией, если переговоры со Швецией будут прекращены. Но Петр знал истинную цену этим обещаниям.

Стремление Англии и Империи сорвать Аландский конгресс было отнюдь не случайно. Аббат Дюбуа предупреждал английское правительство, что «самая большая опасность, которую мы имеем, это та, что Альберони добьется успеха в связях, которые он попытается наладить с царем и со Швецией. Это главная надежда Альберони и на этой надежде держатся все его планы возмущения во Франции, диверсии в Германии и экспедиции русских и якобитов в Шотландию». В Лондоне, несомненно, осознавали всю опасность координированных действий Испании, Швеции и России. При этом руководящую роль в создании данной коалиции кабинет Георга I отводил именно Мадриду. Поэтому английское правительство решило форсировать юридическое оформление антииспанского союза и до окончания Аландского конгресса разгромить Испанию, упредив тем самым образование русско-шведско-испанского альянса.

В соответствии с этим планом английская дипломатия активизировала свое давление на правительство Голландии и Франции, торопя их с ратификацией договора от 4 января 1717 г. Русское правительство не могло безучастно наблюдать за дипломатическим удушением дружественной Испании. Петр понимал, что этот проанглийский союз после «умиротворения» Испании может быть легко обращен и против России, в связи с чем необходимость не допустить вступления Тройственного союза в силу приобрела особую значимость как для интересов Испании, так и для интересов России.

В июне царь дал соответствующие указания на этот счет Куракину и Шлейницу. В ответном донесении Куракин сообщал, что «сие дело буду чинить в тесной дружбе с послом гишпанским, как уже до сего дела с ним общее со всякой прилежностью трудимся, чтоб не допустить сию республику вступить в тот алианс». Куракин и Беретти-Ланди составили «обращения, кои напечатаны формой письма, а другие рассуждения, и напечатано со стороны посла гишпанского и разослано по всем городам и господам правительствующим». Широкая пропаганда несовместимости целей Тройственного союза с национальными интересами Голландии, организованная русской и испанской дипломатией, видимо, оказалась на решении правительства страны отложить ратификацию договора на неопределенный срок. Однако усилия Шлейница и Челламаре не принесли им желаемого результата. 18 июля герцог Орлеанский, несмотря на протесты со стороны испанофильствующих министров французского правительства, подписал от имени Людовика XV Тройственный договор. Через две недели свою подпись под ним поставил и Карл VI.

Испанское правительство старалось не отставать от британского кабинета, параллельно проводя в жизнь планы по сколачиванию антианглийского союза. Видя, что Лондон значительно опережает Мадрид в этой политической гонке, Альберони старался всячески ускорить достижение мира России со Швецией. Весной 1718 г. он дал понять претенденту, чтобы тот помог шведскому королю и русскому царю побыстрее прийти к желаемому соглашению. Вскоре к Куракину явился видный якобитский деятель Р. Джернингам и предложил послу посреднические услуги на Аландском конгрессе. При этом он заметил, что будет твердо придерживаться русской программы заключения мира со Швецией. Куракин был несколько озадачен, но под нажимом Беретти-Ланди он все-таки выдал Джернингаму паспорт на проезд в Россию. Но диапазон «русской» политики кардинала Альберони не замыкался только на Аландском конгрессе. В центре его внимания неожиданно оказалась вдовствующая герцогиня курляндская.

Летом 1718 г. в Москве появились эмиссары претендента на английский престол Г. Стерлинг и герцог Ормондский, которые по совету Альберони предложили Анне Ивановне стать супругой Якова III Стюарта. Расчет испанского премьер-министра был крайне прост — этим династическим браком накрепко связать политические интересы Стюартов и Романовых и тем самым толкнуть Россию на прямую войну с Англией. Однако подобная перспектива не устраивала Петра, который даже в самые мрачные периоды русско-английских отношений стремился к их нормализации. Связь Петербурга с якобитами носила конъюнктурный характер и являлась лишь средством давления на английского короля. Петр писал, что Георг I «до того времени, пока так зовомый претендент жив, ни одного моменту в Англии в безопасности быть не может». Вместе с тем он подчеркивал в письме к Шлейницу, что «мы впредь в такие дела мешаться не будем, разве нас с ганноверской стороны к этому принудят». Поэтому во избежание дальнейшей напряженности и доведения русско-английских отношений до нулевой отметки он сообщил герцогу Ормондскому, что вопрос о браке его племянницы с Яковом III нужно отложить до лучших времен. Неудача постигла и миссию Джернингама. Несмотря на его настойчивые просьбы, Шафиров отказался выдать ему пропуск на Аландский конгресс.