Читаем без скачивания Мадам Лафарг - Александр Дюма

Свекровь, держа меня за руку, с любопытством меня рассматривала. Мадам Бюфьер, кругленькая маленькая женщина, свежая, розовая, досаждала мне нежностями и вопросами, ей хотелось рассеять мое горькое недоумение, которое она принимала за робость. Появился г-н Лафарг, он попытался усадить меня к себе на колени, но я достаточно мягко отстранила его, и он со смехом заявил во всеуслышание, что я «умею ластиться к нему только наедине» .

– Ты представить себе не можешь, мама, как меня любит моя уточка! Признайся, цыпленочек, ты любишь меня до сумасшествия!

И, чтобы слова не расходились с делом, прижал меня к себе, ущипнул за нос и поцеловал. Самолюбие мое взбунтовалось, меня возмутило все – и нежности, и ласки, я дрожала от негодования, слыша, как меня превращают в птичник. Не в силах и дальше выносить эту пытку, я сослалась на крайнюю усталость и необходимость написать письма. Меня проводили в мою спальню, и я заперлась там с Клементиной.

Спальня по величине была не меньше гостиной, но почти совсем без мебели. В необъятной пустыне затерялись две кровати, четыре стула и стол. Я попросила принести мне письменный прибор, мне принесли старое перо, лист бумаги небесно-голубого цвета и разбитый горшочек из-под варенья, в нем в грязно-серой воде плавал клок ваты. Клементина хотела помочь мне раздеться, чтобы я могла прилечь, но мне было неспокойно одной в кровати, и я попросила Клементину прилечь рядом со мной. Я подумала, что, если вдруг задремлю, добрая девушка будет мне защитой. Спустя некоторое время я попыталась взяться за письмо. Мысли разбегались. Мучило гнетущее разочарование. Но не могла же я сразу огорчить своих близких отчаянием и тоской. Нет, мне этого совсем не хотелось. Я любила их и не могла пугать их тем, что мне открылось. Из гордости я сразу же взяла на себя роль жертвы. К тому же нас разделяла сотня лье… Им понадобился бы не один день, чтобы добраться до меня… А что будет со мной за эти несколько долгих дней?.. Что же мне делать. Господи?! Что делать?!

Серое небо с приближением ночи становилось все сумрачнее, и в этом сумраке обида от обмана становилась все нестерпимее. А как пугала меня встреча с г-ном Лафаргом наедине! Сегодня я уже никак не смогу ее избежать! Злость мне неведома, но болезненная обида, нанесенная прямо в сердце, душит меня негодованием, и я не в силах с ним справиться. Если бы в эту минуту г-н Лафарг взял меня за руку, мне стало бы плохо, обними он меня, я бы умерла.

И вдруг меня осенило решение: я уеду, сбегу хоть на край света, но ни за что не останусь ночевать в этих страшных, мрачных стенах. Решение принято, и я сразу немного успокоилась. Вот только нужно найти средство, как осуществить мое бегство. Воображение тут же пришло мне на помощь. Я сообразила, что смогу добиться от г-на Лафарга не только согласия, но даже приказа покинуть его дом, мне нужно только ранить его самолюбие, возбудить ревность, оскорбить чувство чести – я должна сказать ему, что не люблю его, что любила и люблю другого и предала свои новые клятвы, увидевшись с его соперником в Орлеане, что мысленно я уже изменила ему. Никогда бы я не решилась произнести вслух кощунственное слово «измена», у меня не хватило бы мужества самой поведать г-ну Лафаргу унизительную ложь, но бумага не краснеет, и я сделала ее орудием своего освобождения, питая свои излияния горечью обманутого сердца.

Единым духом я написала несколько страниц и перечла написанное. Моя энергия, резкость ужаснули меня, но я поняла, что спасена. Прочитав мое письмо, можно было меня убить, но простить или оставить под своим кровом – невозможно. Служанка пришла звать меня ужинать. Я поспешно спрятала письмо в складках платья. Ко мне вернулось спокойствие, воля моя была тверда, и я обрела спокойствие воина, который сжег все свои корабли, приготовившись победить или умереть.

Все обитатели Легландье собрались в столовой, ужин тянулся долго, а еще дольше тянулся вечер, я страдала от ласкового обращения со мной госпожи Лафарг, от преувеличенного внимания г-жи Бюфьер. Пыталась быть любезной. Мне хотелось дать им понять, что я не осталась равнодушной к их теплому приему. В последние минуты, которые мы проводили вместе, мне было стыдно за то, что я так скоро причиню им ту же боль, какую вот уже три дня причиняли мне. Всякий раз слыша монотонный бой часов, говорящий, как близок мучительно ожидаемый мной час, я с дрожью сжимала спрятанное на груди письмо, легкий шорох бумаги казался мне голосом моего сердца, и он шептал: «Я настороже, ничего не бойся».

Пробило десять. Г-н Лафарг прервал разговор, занимавший все его внимание вот уже несколько часов подряд, он вел его на местном диалекте, обращаясь в основном к зятю, но иногда ему отвечали и мать, и сестра. Я не пыталась понять чужую для меня речь, но не могла не чувствовать величайшей грусти, слушая незнакомые, неродные слова.

– Пойдем-ка мы спать, женушка, – сказал г-н Лафарг, обнимая меня за талию.

– Умоляю вас, – прошептала я, – позвольте мне несколько минут побыть одной у себя в спальне.

– Очередное кривлянье, но так и быть, позволяю в последний раз.

Я вошла к себе в комнату, позвала Клементину, вручила ей мое письмо и попросила ее немедленно передать его г-ну Лафаргу. Как только она вернулась, я опустила задвижку и со слезами бросилась в ее объятия. Добрая девушка страшно перепугалась, принялась расспрашивать меня, задала сто вопросов. Сквозь слезы я объяснила, в каком нахожусь отчаянии, какое написала письмо и какое приняла решение – сегодня вечером мы непременно отсюда уедем. Мое признание взволновало Клементину. Она стала меня упрашивать повременить хотя бы несколько дней, вызвать сюда моих родственников, не навлекать на себя гнева мужа, который способен меня убить»[105].

Вот слово в слово письмо, написанное Марией:

«Шарль, на коленях молю у вас прощения! Я низко обманула вас, я вас не люблю, я люблю другого! Боже мой! Сколько я перестрадала, позвольте мне теперь умереть. Я почитаю вас от всего сердца и прошу одного – скажите: „Умри, и я прощу тебя“, и завтра меня не будет на этом свете!

Сердце мое разбито, я умоляю вас о помощи. Выслушайте меня из сострадания, прошу вас, выслушайте: его тоже зовут Шарль, он хорош собой, знатен, мы выросли с ним вместе и полюбили друг друга с тех пор, как сердца открываются любви. Год тому назад другая украла у меня его сердце. Я думала, что не перенесу потери и умру. С горя я решила выйти замуж. Я увидела вас. Оперлась на вашу руку, и почувствовала себя счастливой. Увы! Я не знала тайн брака.

Несчастная! Я полагала, что вы удовольствуетесь поцелуем в лоб, что вы будете по-отечески добры ко мне и снисходительны. Поймите же, сколько страданий принесли мне прошедшие три дня! Поймите, если вы не придете мне на помощь, мне придется умереть. Не буду скрывать: я почитаю вас всем сердцем, я боготворю вас, но привычки и воспитание воздвигают между нами непреодолимую преграду. Я слышу не слова искренней любви, а общепринятые банальности, в вас говорит ваш рассудок, а мой – возмущается в ответ. Между тем человек, которого я люблю, раскаивается. Я видела его в Орлеане. Вы обедали в это время, а он стоял на балконе напротив моего. Теперь он находится в Узерше, и, если вы меня не спасете, я стану неверной женой вопреки собственной воле. Как глубоко я оскорбляю вас, Шарль, и вас, только вас умоляю о помощи – спасите меня от себя и от него тоже. Сегодня же вечером – скажите, что вы согласны, – дайте мне двух лошадей и поясните, как доехать до Брива. В Бордо я сяду на корабль и высажусь в Смирне.