Читаем без скачивания Современная культура и Православие - Олеся Николаева

"Если человек идет прямо, его дорога крива. Человек изогнут, как лук; христианство открыло людям, как выправить эту кривизну и попасть в цель", - пишет Г. Честертон [140] . "Выправить кривизну" значит постоянно пытаться раскрыть в себе Богоподобие; не идолопоклонствовать перед секулярной культурой, но постоянно обращаться к царству идеальных ценностей, которое есть Церковь с ее таинствами и ее культурой, обращаться в молитвенном предстоянии к Самому Господу Богу.

Вопреки утверждению Бердяева о невозможности, в строгом смысле, христианского творчества и христианской культуры, можно ведь утверждать и обратное: творчество, как и культура, по большому счету, только и может быть христианским. Христианская культура существует как идеал и может воплотиться в жизни лишь как мирская культура, пребывающая, однако, в напряженном стремлении к своему воцерковлению. Но даже среди ее сорняков могут быть истинные злаки, сберегая которые, Господь, как сказано в Евангельской притче, запретил до срока выдирать плевелы, дабы не повредились злаки:

Царство Небесное подобно человеку, посявшему доброе семя на поле своем; когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушел; когда взошла зелень и показался плод, тогда появились и плевелы. Придя же, рабы домовладыки сказали ему: господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? откуда же на нем плевелы? Он же сказал им: враг человек (человеков. - О. Н.) сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но он сказал: нет, - чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою (Мф. 13, 24-30).

Притча эта имеет отношение ко всем сторонам и сферам человеческой деятельности, доколе человек живет на этой земле. И христианская жизнь, и христианское творчество, и христианская культура обречены на то, что лукавый вновь и вновь засевает их своими соблазнами, которые будут сожжены лишь когда настанет время жатвы, при кончине века сего.

Создание "новой реальности"

Существует распространенное суждение, что Церковь и творчество находятся в непримиримом противоречии по той причине, что церковная жизнь догматична и канонична, то есть якобы несвободна и регламентирована, в то время как творчество невозможно без свободы художника от каких-либо формальных обязательств: культура живет постоянным поновлением своих канонов, борьбой с автоматизмом, творческим отталкиванием от готовых форм, художественным переиначиванием традиции.

Действительно, культурное делание состоит в том числе и в борьбе с опошленными омертвелыми формами, со штампами и клише, со словами, слишком часто произносившимися всуе и утратившими первоначальный смысл. Ибо культура имеет непосредственное отношение к изменчивой человеческой ментальности, к определенному типу самосознания общества в ту или иную эпоху. Однако культурное делание не есть вседозволенность - здесь действует (как художественное чутье, как вкус, как чувство стиля) убеждение, весьма сходное с тем, которое было высказано Апостолом Павлом: Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною (1 Кор. 6, 12). Только человек, смотрящий на культуру извне и не имеющий опыта культурного делания, может полагать, что у художника, обладающего внутренней свободой, не должно быть никаких табу. Напротив, чем одареннее художник, тем больше у него внутренних запретов, тем !уже путь, по которому направлена его творческая энергия.

Однако противоречие или антагонизм между Церковью и культурой более надуманный, чем реальный. Церковные догматы и каноны, так же как общий консерватизм церковной жизни - вовсе не аналог какого-нибудь "Art poetique" или "Манифеста немецких романтиков". Это не есть нечто, навязанное Церкви извне: это тот позвоночник, без которого она выродится в мирское "собрание верующих", в клуб религиозных интересов.

Ложным является и утверждение, будто догматы сковывают человеческий дух: напротив, дух человека призван дорасти до высоты догмата, прозреть его красоту, и нет предела этому росту. Догмат незыблем - и всегда современен. Догмат метафизичен - и всегда актуален, в то время как методики по искусству и манифесты появляются как раз для того, чтобы их преодолевать, и как раз тогда, когда начинают иссякать источники творчества: как правило, точно по "методикам" творят эпигоны. При этом "методики" меняются, а эпигоны остаются. Но художественный канон есть нечто иное: он не рождается головным дедуктивным способом, но являет себя в художественном произведении как совершенная форма и сам участвует в формировании традиции.

Священник Павел Флоренский писал, что канон никогда не был помехой художественному творчеству, что трудные канонические формы всегда были тем "оселком", на котором "ломались ничтожества" и "заострялись великие дарования". "Поднимая на высоту, достигнутую человечеством, каноническая форма ВЫСВОБОЖДАЕТ творческую энергию художника к НОВЫМ достижениям, к творческим взлетам... требования канонической формы есть освобождение, а не стеснение"[141] .

Творческим заданием художника остается постижение смысла и глубины канона (традиции): в этом его связь с историей человечества и потому - с истиной и реальностью. Художник, который полагает, что канон может ущемить его творческую оригинальность и потому, прежде чем усвоить его, пытается его сокрушить, на самом деле попадает в полную зависимость от своей разрушительной задачи и начинает паразитировать на обломках чужих форм, подменяя творчество деструктивным дискурсом.

И все же художественные каноны, в отличие от церковных, остающихся непреложными и неизменными, имеют историю своего чередования: так, классицистический канон сменяется реалистическим или романтическим, рождающийся из их недр модернизм с течением времени сам ложится в традицию и становится классикой, как это произошло с творчеством Александра Блока и Анны Ахматовой, Бориса Пастернака и Андрея Платонова.

Суть в том, что Церковь и культура относятся к разным планам человеческого бытия: Церковь хоть и пребывает в мире, но миру не принадлежит, культура же принадлежит миру и истории, вместе с которыми она и погибнет: земля и все дела на ней сгорят... (2 Пет. 3, 10). Хотя, как сказано, пшеницу уберут в житницу.

И тем не менее, и в Церкви и в христианской культуре совершается сходный процесс богоподобного человеческого творчества, цель которого - создание "новой реальности", прежде всего - в глубинах души человеческой; чаянье нового неба и новой земли, Царства Божьего, преображения себя и мира.

Творчество как подвиг веры

Пушкин писал: "Цель поэзии - поэзия... Цель художества есть идеал, а не нравоучение". Идеал - это то, чего нет на свете, но что существует в идеальной реальности, онтологический образец, соответствовать которому может лишь преображенная реальность. Поэтому в творчестве особенно актуальной оказывается проблема веры. Вера же всегда находится в противоречии с данностями этого мира, с его очевидностью, наконец, с человеческим ratio, опирающимся на эти очевидности и держащимся за них до последнего. Мирское "в!едение" - доводы опыта, привыкшего ориентироваться среди причинно-следственных связей падшего мира и апеллировать к их логике, - сопротивляется устремлениям веры и пытается ее рационалистически разложить.

В творчестве такого рода помехой может стать чрезмерная рефлексия, убивающая непосредственный порыв к идеалу, то есть к Красоте и Истине, а также и сам профессиональный навык, навязывающий и опережающий своим знанием о том, как именно это должно быть сделано, творческую возможность того блаженного неведения и "хождения по водам", которые доступны лишь вере.

В самом человеческом бытии существенным препятствием к благодатной жизни "по вере" служит ведение принудительных законов природы, мира, человеческих отношений, социальных "раскладов" и т.д., которыми человек опутан, как паутиной. "Человек, сомневающийся, что Бог - помощник в добром делании, боится тени своей, и во времена достатка и обилия томится голодом, и при окружающей его тишине исполняется бури" - пишет преподобный Исаак Сирин (VI в.) [142] .

Размышляя о творчестве, нельзя не прийти к мысли, что оно родственно вере, которая, по слову апостола Павла, есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом (Евр. 11, 1). Творчество, по своей мистической сути, занято тем же самым и имеет дело с разысканием в идеальной реальности тех вещей, которые оно призвано воплотить. Здесь оно и встречается с эмпирическим, то есть не духовным, в!едением как со своим противником. Ибо творчество освобождает мысль от пут детерминированного мира, за который так держится это в!едение, будучи пределом естества, который и должен быть преодолен в творческом подвиге. Преподобный Исаак Сирин пишет: "В!едение противно вере. Вера во всем (во всех своих действиях), что к ней относится, есть нарушение законов в!едения (не духовного)" [143] <...> "В!едение есть предел естества и охраняет его во всех стезях его. А вера совершает шествие свое выше естества <...> В какой мере человек водится способами в!едения, в такой же мере связуется он страхом <...> А кто последует вере, тот вскоре делается свободен и самовластен, и, как сын Божий, всем пользуется со властью свободно. Возлюбивший веру сию, как Бог, распоряжается всяким тварным естеством, потому что вере дана возможность созидать новую тварь, по подобию Божию, как сказано: восхотел, и все явится пред Тобою (Иов. 23, 13) [144] . Нередко она может все производить и из не-сущего... У в!едения нет столько дерзновения, чтобы производить то, чего не дано веществом... Текучее естество воды на хребет свой не приемлет следов тела, и приближающийся к огню сожигает себя, а если у него достанет на то дерзости, то последует беда" [145] <...> "Сии способы ведения пять тысяч лет <...> управляли миром, и человек нисколько не мог поднять главы своей от земли, и сознать силу Творца своего, пока не воссияла вера наша и не освободила нас от тьмы земного делания и суетного подчинения после тщетного парения ума <...> Нет в!едения, которое не было бы в скудости, как бы много ни обогатилось оно <...> Неукоризненно в!едение, но выше его вера... Но мы укоряем то, что оно употребляет разные способы, в которых идет оно вопреки вере, и то, что приближается оно к чинам демонским" [146] <...>"В сем-то ведении насаждено древо познания доброго и лукавого, искореняющее любовь <...> В нем надмение и гордыня, потому что всякое доброе дело присвояет себе, а не Богу приписывает <...> Вера же дела свои сменяет благодати, потому и не может превозноситься" [147] .