Читаем без скачивания Ловушка для олигарха - Илья Рясной

— Копытина позови, — растягивая гласные завопил я в трубку.

— Кого?

— Копытина Леху. Из третьего цеха.

— Ты куда звонишь?

— Автобаза?

— Ты, опарыш! Сначала грабли выпрями, чтобы номер правильно набирать! Отбой.

М-да, на зоне хорошим манерам не обучают. Даже то воспитание, которое было, без следа растворяется в агрессивной среде…

Я принялся облачаться.

Через двадцать минут из зеркала смотрел плюгавенький, работягского вида мужичонка, одетый в старенькие, хотя и глаженые брюки и кургузый пиджачок. Его жиденькие волосы тщательно приглажены, и на морде написано пристрастие к спиртному. То, что надо.

— Дядя Федя с автобазы, — сказал я. Да, это была маска «дяди Феди», существа спокойного, иногда работящего, когда не занят перекурами, в свое время вместе с другими такими же работягами вынесшего половину родного предприятия через неизменную дыру в заборе и теперь подрабатывающего где только можно. Он сшибает копейки на пропой, а что останется — идет на прокорм сопливых чад и козы — жены. Один из самых распространенных образов России.

Я сел в машину и за час добрался до Ясенево. Особенно не торопился. Сегодня Бульник вряд ли куда подастся. Рабочая смена не его. А по природе он домосед, Из дома вылезает только в крайнем случае, и шлюх вызывает только по телефону.

Я припарковал автомобиль во дворике между двумя крутыми иномарками. Вытащил ключ из замка зажигания, подбросил его в руке, сунул в карман.

Теперь — в подъезд. Сориентироваться в обстановке и найти логово Бульника.

Крепкий американский кодовый замок на подъездной двери, рассчитанный на буйный нрав американских нигеров, был выворочен с исконно русским упорством, которое у нашего человека возникает, когда надо разобраться с государственным имуществом, мешающим врожденному чувству свободы, — например, с кодовыми замками и металлическими дверями в подъездах. Еще так же упорно долбают телефоны-автоматы и автобусные остановки, но тут о причинах надо спрашивать Фрейда.

Я поднялся на пятый этаж и изучил расположение квартир. Больше ничего не нужно. Теперь я знаю, где окна Бульника.

Вернувшись в машину, я извлек из чемоданчика, лежавшего между сиденьями, прибор, сделанный под длинный, замысловатого вида импортный фонарь. Присоединил провод от него к маленькой красной магнитоле «Шарп». Открыл заднее окошко — оно будет мешать, пристроил фонарь на сиденье, подложив под него книгу, На жидкокристаллическом дисплее панели магнитолы возникло бледное изображение, Приспособив получше фонарь и изменяя изображение, я точно прицелился и поймал окно квартиры Бульника. Засунул в ухо наушник. И стал слушать.

Фонарь и магнитола представляли из себя лазерный считыватель. По дрожанию стекла он мог с достаточно приличного расстояния считывать звуки, раздающиеся в помещении, — хоть речь, хоть музыку.

В наушнике была тишина. Я подкрутил на магнитоле веньеры, настроил систему, и появились звуки. Сначала послышался грохот музыки. Потом музыка пропала. И донесся трескучий гнусавый голос:

— Кошка моя, я твой котик.

Это пел сам Бульник. С музыкальным слухом у него были проблемы, наверное, с детства, но хит Федора Укорова он исполнял с чувством.

— Мышка моя, я твой мышонок, — надрывался он, и, кажется, был счастлив.

Через некоторое время я убедился, что в квартире он один. Кто из гостей выдержал бы его вокальные упражнения?

Я спрятал аппарат в чемоданчик.

Нечего думать, мудрить. Надо просто подняться на пятый этаж шестнадцатиэтажной башни, постучать в дверь и произнести волшебное слово. И дверь откроется. Надо знать это волшебное слово. А я его знал.

Так я и сделал.

— Мне десятый, — сказала барышня, с которой я зашел в грузовой лифт.

— Мне ниже, — я нажал на кнопку пятого этажа. Барышня держала за ремешок громадного ротвейлера, поглядывающего на меня, как на ростбиф, и облизывающегося с горестным сознанием, что этот кусок не для него. Барышня меня не боялась. Трудно найти насильника, готового рискнуть отодвинуть в сторону такую псину. Все больше барышень обзаводятся приятелями с жесткой шерстью и огромными клыками. Поголовье ротвейлеров и бультерьеров растет пропорционально росту поголовья маньяков и лифтовых разбойников.

— Хорошая собачка, — улыбнулся я ротвейлеру, услышал в ответ злобное утробное рычание и вышел из лифта.

— Он еще щеночек, — вслед мне сказала барышня. — Маленький.

— Крошка, — кивнул я.

Вот и нужная дверь. Железная. Хорошая. А тот кружочек — объектив видеокамеры. За четыре сотни баксов вам поставят ее где угодно. Видеокамера ловит в объектив всех, кто есть на лестничной площадке.

А мне стесняться нечего. На налетчика я не похож. На киллера — тоже. Ничего с собой у меня нет, где можно спрятать пистолет с глушителем.

— Чаво? — донеслось трескуче из динамика у двери.

— Мне Бульника, — произнес я в динамик,

— Чаво? — голос стал угрожающим.

— Что на пороге держишь? — возмутился я. — Только что от «хозяина». Мало меня волки в тамбурах держали, так еще и свои!

Мне все не открывали.

— Открывай, — крикнул я громко. — Тебе малява от Арзамаса!

Замок щелкнул. Дверь приоткрылась.

— Так бы сразу и сказал, — Бульник отстранился и быстро пропустил меня в прихожую, оглядев предварительно. Боится. Он оглядел лестничную клетку и захлопнул дверь. — Чего орешь на весь подъезд? Соседей распугаешь.

— Не распугаю.

— Чаво за малява? — он стоял в прихожей, которая была ему явно узковата в плечах, и пропускать меня дальше не желал. — Давай.

— Хорошая малява.

Я усмехнулся. Он почувствовал угрозу, но не поверил в нее, У него в голове не укладывалось, что стокилограммовой туше может угрожать какой-то доходяга.

Я его разубедил одним ударом, отправив на несколько минут отдохнуть.

Когда Бульник очнулся, рот его был залеплен пластырем, а сам он подручными средствами — телефонным проводом и бельевой веревкой, на которой только что висели сохнущие галстуки, был привязан к стулу в большой комнате.

Бульник замычал. Я его стукнул слегка, и он зашипел от боли.

— Маляву забыл, — сказал я. — Зато много чего другого помню. Так что разговор у нас будет долгий.

Я взял самодельную финку с наборной рукоятью, которой он резал ветчину, лежавшую на доске рядом с кухонным комбайном «Филлипс». Пощекотал ему шею и пообещал;

— Орать будешь — по рукоятку в шею войдет.

Отодрав с его рта пластырь, первое, что я услышал, было:

— Сука! Режь!

— Ты правда хочешь?

Он сник. По его виду заметно, что ему не особенно хотелось, чтобы его резали. Поэтому орать он не стал, а просто прошипел:

— Волчара.

Злобы в нем было много. И истерики, как у всех уголовников, посвятивших себя этой нелегкой стезе, хватало, Но я здесь не для того, чтобы слушать истерики. Опять заклеил ему рот.

Времени у нас было много. Если Бульник и ждет гостей, им придется заглянуть в другой раз.

Работал я с толком и профессионально, как учили в «Трилистнике». У меня было в кармане два одноразовых шприца. Содержимое одного я наполовину опустошил в его вену. Пока ему хватит. Это психотропное вещество — не убойное, средней силы, но оно позволяет достичь взаимопонимания, ну и в сочетании с другими способами творит чудеса. Немного химии, Немного внушения. Немножко уговоров. Немножко боли. И через полтора часа Бульник был в той самой кондиции, когда считают за счастье выложить все. Притом излагал свои воспоминания он сам, без понуканий, заискивающе, мне даже не надо было и подстегивать его.

— Ну, зелень подстригаю слегка у Алибабы, да, — закивал он. — Банкир не шибко щедрый.

— Постукиваешь, наверное, Алибабе на Банкира? — спрашивал я.

— А как же без этого. Только между нами. Банкир обидится. Мне тогда…

— Да что я совсем без понятия, что ли ? Между нами — как умерло, — заверил я, и Бульник, искренне обрадовавшись, продолжил рассказ.

— Кто Алибабу не знает? Алибаба — это правая рука Паука.

— Паука?

— Ну, этот Олигарх гнутый. Абрам Путанин. Слышал, небось?

— Довелось.

— Под Пауком и бандиты, и чекисты ходят. И Алибаба всеми ими заведует. Какой базар, какой развод, какой разбор — это он утрясает. Он, я тебе скажу, волчара. Один взгляд чего стоит, — Бульник поморщился и всхлипнул. Инъекция делала свое дело. Чувства и слова не особенно держались теперь у него.

— И тебя Алибаба подработать позвал?

— Ну да. Сказали — делать ничего не надо. За рулем посидишь. Им нужны были те, кто мокрухой не брезгует. Кого вид крови в истерику не вводит.

— Ты такой?

— А то. Университеты в пятой колонии в Коми знаешь какие. На лесопилку когда живых людей кидали, и их в фарш перемалывало… И стукачков кумовских на фарш пускали. И на воле… Мне не впервой. Рука не дрогнет, — он сжал кулак, руки его были защелкнуты сзади наручниками, поэтому треснуть по столу он кулаком не мог, а очень хотелось.