Читаем без скачивания Княжна Тараканова - Фаина Гримберг

Они задержались в Бадене. Спустя два дня после того, как доставила Елизавете-Мадлен новейший паспорт, Катрина привела ей и горничную, девицу не очень молодую и совсем не красивую.

– Красавицы нам ни к чему! – объявила Катрина и коротко хохотнула, потому что прекрасно понимала, как сама она выглядит!

Мадлен понимала, что следует совершенно преодолеть свою робость и привыкнуть к постоянному наличию той или иной горничной. Надо было также выучить себя обращаться с горничными строго…

– …она имеет опыт, – говорила Катрина. – Она служила в хорошем купеческом доме, но старая хозяйка умерла, а вдовцу захотелось иметь прислугу помоложе!.. Затем Мадлен (и когда она уже не была Мадлен!) часто меняла горничных и даже не запомнила имя своей первой служанки. Графиня не была излишне сурова с прислугой, но горничные уходили, потому что их не устраивала кочевая жизнь…

В Бадене обе дамы прогуливались по аллеям парка, завели несколько новых знакомств. Катрина видела, что господа весьма интересуются красотой Мадлен, однако сначала только шутила над некоторыми пылкими расточителями комплиментов, но затем Елизавета-Мадлен стала уже замечать нахмуренные брови, досадливые взгляды подруги и прочие признаки истинной ревности. Впрочем, и сама Мадлен никому из новейших вздыхателей не отвечала взаимностью даже на словах. В сущности, она еще только училась этому обмену остротами, комплиментами, затейливыми намеками…

По вечерам в одной из зал гостиницы собиралось небольшое общество. Разыгрывали партию в «triset». Катрина говорила своей подруге, что эта карточная игра очень похожа на вист. Но Мадлен совсем не умела играть в карты. Благородная Катрин преподала ей ряд уроков карточной игры, и в том числе – разъяснила некоторые шулерские приемы. В гостинице играли и на деньги, но ставки не бывали высоки. Катрина порою выигрывала, порою проигрывала, но сказала Мадлен, что если возникнет нужда, то может выиграть значительные суммы. Мадлен задумалась. Ей не хотелось обманывать обыкновенных людей, тех самых, кого возможно именовать теми самыми «частными лицами». Но… для чего же они садились за карты, те самые «частные лица»?! Она отдавала себе отчет в том, что ее борьба с самим институтом государства остается, по сути, борьбой против установлений государственных, ограничивающих так или иначе ее свободу!..

Катрина несколько раз напоминала подруге об их намерении посетить Швейцарию. Мадлен спросила, а для чего это, собственно, нужно.

– Да ведь это ты собиралась в Берн!

– Не знаю, право. К чему мне Берн?

– Поедем в Сион! – предлагала Катрина. Ее энтузиастический голос раздражал Мадлен, сознававшую свое право капризничать. Но и нельзя было сказать, что она именно капризничает, привередничает…

– Мне никуда не хочется, – признавалась она. – Я как будто потеряла какую-то цель. Кажется, у меня была цель, но почему-то я забыла, в чем же именно эта самая цель заключалась. И мне теперь кажется, что я уже никогда не вспомню!.. – Мадлен тонула в широком кресле, одежду ее составляли белая сорочка, отделанная кружевами тонкими, и раскинутые по открытым плечам темные волосы…

В один день, далеко не прекрасный, а напротив, пасмурный, дождливый, Катрина решительно сказала юной подруге, что…

– …похоже, ты и вправду принимаешь себя за графиню, милая моя! Нам при нашем образе жизни вовсе не следует засиживаться на одном месте. Когда-нибудь полиции взбредет на мысль задержать нас. Тогда-то мы быстро переберемся из графских апартаментов в тюремную камеру!..

Катрина, разумеется, была права, но сначала Мадлен просто-напросто не хотела верить ей, то есть не хотела утруждать себя подобной верой… Но Катрина настаивала на скором отъезде, и Мадлен предпочла согласиться.

Снова ехали, то на подставных, сменных лошадях, а то в почтовой карете. Обе являлись владелицами экипажей, но Катрина несколько раз отсылала оба экипажа вперед порожними. Чем это было вызвано, Мадлен не спрашивала, но кое-какие предположения все же приходили ей на мысль. Незадолго до отъезда Мадлен обнаружила, что у нее остается не так уж много денег, и поделилась этим неприятным открытием с Катриной. Катрина со свойственной ей простотой отвечала, что деньги будут! И деньги действительно явились. Но спрашивать, откуда они явились, не стоило, пожалуй! И Мадлен молчала. Однако мадам де Турнемир, будто прочитав ее мысли и определив предположения, заговорила сама:

– Ты думаешь, я кого-нибудь обокрала или, не дай бог, убила?

Мадлен хотелось быть откровенной:

– Нет, я так не думаю. Но ты могла обыграть кого-нибудь в карты!

– Я не мошенница! – Катрина ударилась в свой обычный смех. – И будто ты не знаешь, каковы мои несомненные достоинства!

Мадлен невольно покраснела, хотя ей только что казалось, будто она утратила способность краснеть в подобных случаях. Было вполне ясно, о каких своих достоинствах говорит Катрина. Вероятно, спрашивать не следовало, но все-таки Мадлен спросила:

– Кто была эта женщина, которая тебе заплатила?

– Ты ревнуешь?! – Разумеется, Катрина безудержно хохочет.

Мадлен отвечала с чистой совестью, что не ревнует ни в малой степени:

– Мне просто любопытно, кто же платит так дорого?

– А ты бы не заплатила?

– Зависело бы от моего настроения, – отвечала искренне Мадлен.

– Это принцесса Баден-Дурлахская.

Мадлен снова удивилась, хотя и не хотела бы удивляться.

– Ведь это же хромая старуха! И, кажется, она не только мать, но и бабушка!

– Не всегда приходится любить молодых красавиц!

– Любить?

– Да. Я умею любить. Я даже умею заставить себя. Я говорю себе: ты должна полюбить, должна любить!..

Мадлен подумала, что вовсе не желала бы для себя подобной любви к мужчинам. Ей казалось, что менять любовников ради денег – означает торговать собой все-таки, но почему-то была странная уверенность в том, что меняющая любовниц лесбиянка, получая от них деньги, не продает себя!..

А может быть, Катрина и солгала. Иначе зачем нужны эти странные трюки с каретами?!. Да не все ли равно…

– Ты совершенно раскисла! – горячилась Катрина. – Ты и не подозреваешь, как взбодрит тебя Швейцария! Ты разучилась смотреть вокруг, Швейцария возвратит тебе зрение!..

Мадлен хотела было спросить, не из Швейцарии ли Катрина родом. Но вовремя вспомнила высказанную Катриной важную максиму: самозванец не для того становится самозванцем, чтобы в конце концов раскрыть кому бы то ни было тайну своего происхождения!.. Или это были слова шевалье де Сейналя?..

Да, Мадлен действительно чувствовала некоторую бесцельность собственного существования. Она сама не знала, почему. Порою ей приходило в голову, что будь она сейчас не с любовницей, а с любовником, ей было бы легче. А может быть, и нет! Может быть, ее всего лишь угнетало то, что доставляемое Катриной наслаждение, опять же, никак не сочеталось с полным отсутствием в чувствах юной Мадлен любви к мадам де Турнемир!..

Они проехали весьма значительное расстояние. Они останавливались в Лицене, в Кицбюэле, в Зольбад-Халле, в Инсбруке и Фельдкире. Еще в других городах, городках, деревенских трактирах. Затем Швейцария – до Сиона. Пожалуй, Катрина оказалась права! И вправду после тесных улочек и громоздящихся кровель, после внезапно открывающихся взору долин и рек, и не таких уж высоких гор, Швейцария пробуждала желание видеть, любоваться, любоваться вершинами, прячущимися в облаках, водопадами, которые сверкали на солнце, мощной порослью гигантских папоротников и розового вереска… Все это действительно заставляло удивляться радостно и открыто. А чувство удивления румянило щеки и тогда и глаза начинали блестеть… И все это было бы хорошо, если бы не Катрина с ее ласками, уже сделавшимися назойливыми. Пожалуй, надо было бежать. Было бы хорошо бежать, прихватив с собой деньги Катрины. И разве Мадлен не имела права на эти деньги? Разве она мало удовольствия доставила Катрине?.. И все же она решила бежать, бежать… без денег!..

В Сионе они не задержались. Мадлен жаловалась на усталость. Они перебрались в горную деревню, наняли дом, пили парное молоко… «Бежать! – думала Мадлен. – Бежать!..»

Конечно, возможно было бежать очертя голову, не думая о последствиях поспешного бегства, однако Мадлен опасалась мести Катрины… «Ведь она может выдать меня!..» Возможно было прямо попросить Катрину: отпусти!.. Ах, Катрина, озорница, уродливая прелестница, надоевшая до чувства ужаса Катрина!.. «В конце концов и я ведь все-таки могу выдать ее!.. Вряд ли за ней не числятся противозаконные поступки, а может быть, и страшноватые деяния! Но я ведь не знаю, кто она, и никогда не узнаю…» И она не решалась действовать, не решалась просить. Она только скучала и мечтала в изнеможении. Ей представлялось смутно, будто Катрина каким-то странным образом исчезает… Она понимала, что Катрина может окончательно исчезнуть, только если ее убить! Но об этом и речи быть не могло!..