Читаем без скачивания Княжна Тараканова - Фаина Гримберг

Мадлен осмеливалась отказывать Катрине, но скоро поняла, что это вовсе не безопасно! Резкая веселость Катрины сменялась гневом, хищным блеском глаз и даже скрежетанием зубов. Однажды Катрина так оттолкнула Мадлен, что та упала на деревянные половицы, ушиблась и заплакала. Катрина тотчас раскаялась, но последствием этого раскаяния стал обычный Катринин припадок неистовой нежности.

Бежать, бежать, бежать!..

Мадлен просила уехать из деревни, желала хотя бы вернуться в Сион. Деревенское житье вдруг стало назойливо и неприятно напоминать ей о детстве, которое она желала забыть!..

Катрина вернулась в Сион очень неохотно.

– Поедем во Францию, – предложила Катрина.

Возможно было только согласиться. И снова начались скитания, длинные дороги, хорошие и дурные гостиницы, трактиры и кофейни, комплименты и карточные столы… Какое-то время они скитались между Невером и Дижоном, затем очутились в Ангулеме. Здесь, в Ангулеме, пришло долгожданное освобождение, в которое Мадлен уже и не верила. В Ангулеме Катрину задержали и препроводили в тюрьму. Было совершенно ясно, что она этого не ожидала. Не ожидала этого ареста и Мадлен. Арест был внезапным и несколько странным. Никто не знал, почему задержана улыбчивая дама, а также не узнали, как сложилась ее дальнейшая судьба. Мадлен никто не задерживал, ее не призывали для роли свидетеля жизни преступницы. Сначала Мадлен хотела тотчас покинуть Ангулем, потом хладнокровно решила остаться ненадолго, чтобы не показывать, будто чего-то опасается. На самом деле она, конечно же, опасалась, боялась, что ее также задержат. Это были мучительные дни. Деньги снова заканчивались. Надо было куда-то ехать. В дальнейшей своей жизни она вспоминала о Катрине даже с теплотой, даже и улыбаясь, но тогда она буквально захлебывалась радостью обретенной свободы, а мысли о судьбе Катрины даже и не возникали. Кое-что все же поняла, а именно: самозванец живет под Дамокловым мечом судьбы, любое внезапное заключение под стражу чревато бесследным исчезновением! С этой перспективой следует смириться… Но… возможно ли смириться?..

Она сменила уже двух горничных, вторая, впрочем, ушла сама, решив, что ей слишком мало платят. Следовало нанять новую девушку, но чем ей платить?.. Мадлен не выдержала, обыкновенное любопытство все же одолело и опаску и даже и страх. Она понимала, что о Катрине не следует расспрашивать. И все-таки решилась спросить служанку Катрины. И тут судьба избавила Мадлен от излишних знаний. Служанка Катрины исчезла бесследно и не было понятно, ищут ли ее и куда же она скрылась. Но если уж скрылась, стало быть, имела на то основания!..

Надо было раздобыть деньги. Но каким образом? Вот это был совершенно нелепый вопрос. Мадлен нужны были деньги, и не малые деньги! Из всех возможных способов добычи денег она, в сущности, не знала ни одного! Играть в карты, используя приемы, которым обучила ее Катрина, она боялась. Отчего-то было неловко обманывать, и боялась, что ее, неопытную, легко разоблачат, а то и саму обманут… Возможно было соблазнить мужчину, стать его любовницей и содержанкой, но она этого не хотела, не хотела… Торговать собой ей сейчас претило… Может быть, когда-нибудь потом, а может быть, и никогда!..

Она в итоге всех своих размышлений и колебаний выбрала самый что ни на есть простой и самый в то же время сложный способ раздобывания денег. Она просто-напросто решила не строить никаких планов, а попытаться завязать с кем-либо дружеские, доверительные отношения. Конечно, могло бы так случиться, что эти отношения также завершились бы в постели, но ведь это уже не являлось бы торговлей своим телом, это были бы всего лишь человеческие отношения!..

Сколько она перевидала гостиниц и постоялых дворов на своем, покамест еще недолгом веку! Она знала, что проще всего завязать знакомство в общей зале. Катрины уже не было, и теперь Мадлен стала спускаться в общую залу, предварительно тщательно одевшись. Она знала, что на нее поглядывают, о ней говорят. Иногда с ней заговаривали мужчины. Она отвечала коротко и равнодушно. Это были не те мужчины, которые могли быть нужны ей. Она мечтала о человеке, который бы на ее видимое равнодушие, то есть все-таки на ее непритворное равнодушие, отвечал бы искренней страстью, страстью, толкающей на терпеливое ожидание, на безудержную галантность, на всевозможные отчаянные поступки… Но такого человека не было на свете. Никто не был таким. И Михал не был таким. И никто… Все хотели бы получить даром ее тело или за небольшую плату…

Она наконец приметила молодого щеголя в аби, расшитом золотыми нитями, в кружевном жабо. Это было странно, но глаза у него оказались суровыми, под четко очерченными, дугообразными бровями. Над высоким лбом – верхушка белого пудреного парика, на затылке – косица. Несколько тонких волнистых морщинок прорезывают лоб… У этого человека отчего-то оказался веселый наряд и, должно быть, сумрачный нрав… Этот человек тоже заговорил с ней. Спросил, отчего она так печальна. Спросил без фатовства, это ее даже тронуло. Но она все равно знала, что не скажет ему о себе некую скучную правду, это исключено! Она скажет ему ту правду, которая будет существовать в ее сознании в те часы или минуты, покамест они будут говорить…

Он пригласил ее в свою комнату на ужин. Поданы были: паштет из бекасов, утка по-бордоски, сладкое суфле. Ей нравился его серьезный тон, в его тоне была почтительность. Он назвал свою фамилию – Лэнэ. Она не слыхала прежде такой фамилии, но ведь она в своей жизни видела и слышала парадоксально много и парадоксально мало…

Она сначала посчитала его аристократом, но он оказался сыном негоцианта из Бордо. Было ясно, что его отец богат. Она ела деликатно, медленно. Он не был болтлив. Он сказал о себе не так много. Он писал стихи и в Бордо стоял во главе общества поклонников лотоса. Она спросила, почему речь идет о лотосе. Он ответно спросил, помнит ли она племя лотофагов, описанное Гомером. Она помнила. Было приятно продолжать разговор, который, быть может, поняли бы только немногие…

– Вы мечтаете не помнить? Рассматриваете потерю памяти как идеал бытия? – спросила она, чувствуя себя изящной и утонченной.

– Поэтическую потерю памяти! – уточнил он.

– Что это? – Она старалась не думать о том, что ей нужны деньги.

Он отвечал, что речь идет о том, как возможно отрешиться от всего обыденного…

Они пили мало вина. Ей не хотелось пьянеть. Он ждал ее слов. Он, конечно же, хотел услышать о ней от нее. Она подумала и спросила:

– Что вы знаете обо мне? – медлительно и печально.

Он ответил честно, что слышал о ней разное, по большей части странное:

– Здесь была задержана некая женщина… – И когда он не договорил, она тотчас заполнила паузу своим голосом, звучавшим по-прежнему грустно:

– Я встретила ее в Швейцарии. Да, эта женщина была странной. Вероятно, не стоило сближаться с ней, но она была весела и занятна, а мне… – Мадлен запнулась… – Мне было очень одиноко… – быстро проговорила она, как будто стыдясь внезапной откровенности…

И ведь нельзя было сказать, что она лжет! Она понимала парадоксальность своих слов, заключавшуюся в том, что она лгала, говоря правду!.. Катрина действительно была занятной, общительной, странной. А в жизни Мадлен, или Елизаветы, или… действительно хватало одиночества…

– Я очень испугалась, когда ее внезапно арестовали, – продолжала девушка. Она сидела, опустив глаза, но вдруг взглядывала на собеседника и взгляд ее темных косых глаз выражал робость и печаль… – Я очень испугалась… В чем она могла провиниться? Это была образованная дама…

Господин Лэнэ сделал тривиальный жест пожатия плеч.

– Возможно, лучше не говорить об этом, – сказал он. Мадлен чувствовала, что вдохновенно играет роль, но она даже не была уверена в том, что это действительно роль, действительно игра, а не то самое, что люди обычно называют правдой!..

– Одиночество… – проговорила она… – Я привыкла к одиночеству, но все же в монастыре я была одинока совсем по-иному…

Теперь она ожидала, что он спросит ее о монастыре. Он спросил. Она ответила, что воспитывалась в монастыре, но многозначительно не уточнила местонахождение этого монастыря… Он разглядывал ее почти откровенно, но не нагло…

– После смерти отца… – Она проговорила это и смолкла.

Он поспешил выразить сожаление о ее утрате. Она сказала, что мало знала отца, видела его несколько раз… Она то и дело замолкала, как будто хотела быть откровенной, но в то же время боялась нечаянно выдать некую тайну… Он прекратил расспросы. Вероятно, она переиграла, и он решил более не смущать ее. Но ей было нужно, чтобы он узнал о ней что-нибудь еще! Она как будто хотела говорить, хотела быть откровенной и… боялась!.. И это в определенном смысле было правдой!..

Она сказала, что не помнит своей матери. Это тоже была правда! Она уже знала, к чему ведет, но не знала, какой дорогой пойдет… Видно было, что он набирается решимости для того, чтобы высказать нечто важное.