Читаем без скачивания Записки кукловода - Алекс Тарн

— Где он?

— Там же… — торопливо докладывает Кнабель, сразу определив, о ком идет речь. — Там же, в «стерильной» зоне, рядом с машинами. Все под контролем, не сомневайтесь, господин премьер-министр… муха не пролетит, жук не проползет. Даже если это Битл…

Он хихикает, довольный своим лакейским остроумием. Амнон морщится: ну и тварь… сменить при первой возможности… Старик начинает осторожно спускаться по лестнице, туда, где ждет своей неминуемой участи его протеже, ученик и заместитель, министр Арик Бухштаб по прозвищу Битл. Подниматься всегда труднее, зато спускаться опаснее… стоит поставить ногу немного не так — и все… старые кости почти не срастаются. Премьер-министр ставит ногу осторожно, не торопясь. Торопливость до добра не доводит. Ступенька, еще ступенька… и еще одна…

Но вот ступеньки кончаются, и вот она — полутемная площадка, «стерильная» зона, где возбужденно расхаживают отбубнившие свое ораторы, ораторские жены и ораторские приятели, призванные в свидетели момента исторической славы, непременные просители, которые ухитряются достать пропуск даже в отхожее место властей предержащих, полицейские из отряда заграждения, телохранители службы безопасности. Где за дополнительным внутренним кругом охраны тихо ворчат моторами два правительственных лимузина, где, прислонившись к одному из них, белеет в полумраке потной рубашкой и скомканным лицом сгорбившийся обреченный человек.

Он уже знает, что его ждет. Законы игры незыблемы; у него нет ни шансов, ни права на снисхождение. Странно: еще четверть часа назад Арик Бухштаб тоже был твердо уверен в своем знании будущего… но насколько то знание отличалось от нынешнего! Тогда он чуть ли не физически ощущал свою непререкаемую власть над событиями, видел управляющие нити на пальцах, чувствовал их живое напряжение, упругое дерганье на другом конце, там, где суетились послушные его воле куклы. И не то чтобы у Битла не возникало совсем уж никакого дурного предчувствия… конечно, возникало… конечно, проскальзывала иногда вдоль позвоночника холодная змейка сомнения… но, даже представляя себе, вернее, гоня от себя мысли о возможном провале, он все равно оставался в своем воображении кукловодом. Пусть проигравшим, но кукловодом.

А сейчас… Сейчас он чувствовал себя сломанной куклой. Да-да, именно так — сломанной куклой. Как будто нити, идущие от его пальцев вниз, к рычагам многочисленных марионеток, на самом деле вовсе не управляли марионетками, а поддерживали снизу его, Битла. И теперь, когда они вдруг оказались обрубленными, он не остался стоять, с горечью и недоумением разглядывая праздные руки, как это подобало бы пораженному ударом судьбы кукловоду, а просто рухнул на сцену, как потерявшая контроль кукла. И это ужасное превращение занимало сейчас Бухштаба больше всего.

Он никогда не понимал разговоров об одиночестве. Насмехался, полагая любые жалобы на эту тему симулянтским нытьем и чушью. В самом деле, ну какое одиночество может быть в сердце огромного мегаполиса, где мечутся, поминутно наталкиваясь друг на друга, миллионы людей? На необитаемом острове — еще куда ни шло… но здесь? И вот теперь тогдашние насмешки вернулись к нему бумерангом. Теперь Битл ощущал прямо таки ледяное, морозное одиночество, покинутость, страх. Он еще ни разу не испытывал этого чувства, но, тем не менее, узнал его тут же, и это служило дополнительным свидетельством того, что он, кукловод, вылеплен из того же материала, что и самые негодные куклы. Но наибольшая нелепость заключалась в том, что одиночество настигло его в двух шагах от городской площади, где в настоящий момент толпилось, по крайней мере, двести тысяч человек! Почему?

Наверняка, это тоже было связано с нитями. Привязано к нитям. Он, Арик Бухштаб, привязанный к нитям. Кукла по имени Арик Бухштаб. Да-да… все получается очень просто, до удивления. Есть нити — нет одиночества. Чем больше к тебе привязано нитей, тем меньше одиночества, меньше свободы. Свобода!.. Что такое свобода для куклы? — Смерть, не более того.

И еще: все мы куклы. Это самый важный вывод. Кто-то может быть уверен, что он дергает сверху, но на самом деле дергают снизу его самого! Его самого! Ведь и нижний, и верхний привязаны к одной и той же нити! А значит, кукловодов просто нет. Не существует!

— Опять «не существует»… Да что вы все, сговорились, что ли?

— Кто ты?

— Я — кукловод.

— Я знаю, ты врешь. Ведь ты — как это называют… «второе я»?.. то есть, ты — тоже я. А я не кукловод, это ясно. Но мне все равно, можешь врать, сколько хочешь. Только не уходи, ладно? Я тут совсем один, видишь? Побудь со мной, а? Нам с тобой уже осталось немного, вот и побудь…

— Глупости. Как жил без меня, так и подыхай в одиночку.

Отрезан от всех. Какая страшная буквальность в этом, казалось бы, метафорическом выражении!

Когда же все так резко переменилось? Сначала старик поднялся на сцену, с очевидным трудом преодолевая ступеньку за ступенькой, а Арик думал, в основном, о жаре и о кошачьей вони, и о невесть куда подевавшемся шофере. В общем-то, уже по одному этому признаку мог бы догадаться… но иллюзия кукловодства еще слишком прочно сидела в его дурацкой кукольной голове. Хотя, даже если бы и догадался, все равно деваться было уже некуда. Но он не догадался, а стоял, потея и вслушиваясь в фальшивый Шайин голос, со всеми необходимыми реверансами объявлявший выступление главы правительства, стоял, думая о холодном душе и о сигаре, которую он закурит на своей пентхаузной террасе, когда все наконец будет позади.

Потом он услышал приветственные аплодисменты и еще раз с гневом подумал о пьяном клоуне Шайе, из-за которого он сам не дождался законных оваций в конце своей собственной речи. Затем он представлял себе старика, бодрой геморройной походкой ковыляющего к микрофону… вот сейчас он выходит на авансцену, останавливается… сейчас последует выстрел… он должен быть совсем неслышным на фоне общего тарарама. Потом наступила пауза, и Битл кивнул, решив, что действительно не различил звука выстрела, потому что речь все не начиналась, а это могло означать только то, что дело уже сделано. Он уже посматривал на лестницу, предвкушая беготню и панику, которые неизбежно должны сопутствовать подобным печальным инцидентам, он готовился немедленно взять процесс в свои уверенные руки согласно заранее продуманному плану, он перебирал в памяти необходимые меры: больница, официальный бюллетень, указ о чрезвычайном положении, прессконференция поутру. Он уже… и тут, как гром среди ясного неба, из динамиков прозвучал скрипучий голос Амнона Брука: «Добрый вечер, дорогие друзья!»

Потом снова наступила пауза, и Битл снова подумал, что вот оно, готово… и снова динамики треснули над головой все тем же ненавистным стариковским скрипом. И он, все еще в недоумении, полез в карман за телефоном, чтобы позвонить Голему, который должен был находиться там, на крыше, который должен был позаботиться о киллере после того, как… Он даже успел ткнуть пальцем в первую кнопку, но тут сам Голем, выступив из темноты и больно взяв его за руку повыше локтя, очень тихо произнес знакомым и в то же время пугающе незнакомым голосом:

— А вот звонить не приказано, господин министр.

Но и тогда — даже тогда! — он еще не осознал масштабов катастрофы, а спросил с глупым удивлением:

— Голем? Почему ты здесь? И что это за куртка на тебе? И что с этим, как его…

И Голем, не похожий на Голема в какой-то странной желто-синей ветровке вместо обычного костюма, ответил:

— Все в порядке, господин министр. Лучше не поднимайте шума. Стойте спокойно, и мне не придется делать вам больно.

Вот! Именно в этот момент мир и перевернулся перед глазами Арика Бухштаба. Ему — Голему! — тупой и примитивной кукле, гориллообразному роботу, «не придется делать больно» — кому?! — своему божеству, своему кукловоду, который еще минуту назад… минуту назад…

Вопиющая дикость переворота заключалась еще и в том, как он был обставлен: не торжественным церемониальным маршем из сияющего чертога в темницу в сопровождении взвода почетной гвардии с саблями наголо, а чесночным шепотом тупого громилы на вонючей зассанной автостоянке.

Потом желто-синий Голем снова отступил в тень, и в последующие четверть часа Битл уже только привыкал к своему новому положению, старея и горбясь с каждой проползающей минутой. Голос вечного Амнона Брука скрипел наверху доверительной интонацией доброго дедушки. Битл не испытывал по отношению к нему никаких чувств: ни раскаяния, ни страха, ни ненависти проигравшего. Катастрофа не имела ничего общего с премьер-министром, с интригами, с борьбой за власть… ах, если бы дело было только в этом! Арик потерпел поражение в чем-то намного более существенном, основном. Он не мог даже назвать это делом жизни и смерти, потому что по всему выходило, что он, вроде как, и не жил вовсе, то есть жил, но в какой-то несуществующей реальности, а значит, все-таки не жил. Его нынешнее одиночество казалось ему всеобъемлющим, тотальным; исправить положение можно было, только начав жизнь заново, а такой возможности никто и не думал ему предоставлять. Да если бы даже и предоставили… кто поручится, что все сложится иначе?