Читаем без скачивания Семь мелодий уходящей эпохи - Игорь Анатольевич Чечётин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проблема разрешилась совсем скоро и зело задешево. Заприметили спутники писателя, что графа очень раздражает швейцар у одного известного ресторана, куда тот ездит обедать. Здоровенный детина, ростом за два метра, с косой саженью в плечах, даже в поклоне, прижав фуражку к груди, не мог уравняться по вышине с гением литературного метода, голова его непременно выступала над картузом легендарного барина.
Раздражения своего граф Лев Николаевич Толстой не скрывал, напротив, остановившись перед великаном, начинал его стыдить громко и публично. Упрекал он швейцара за то, что тот, будучи мужиком беспримерно крепким в телесном изложении, оставил деревню и землю без своей заботы. Ладно бы в бурлаки пошел или молотом в кузне двигал – нет, приехал в город и, надев пальто до полу и фуражку с галунами, стоит целый день как инвалид при шлагбауме, что на выезде из города. Заметили спутники графа, что после нотации лицо Толстого обретало румянец смущенной молодайки, а плотная просветительская работа с чужой совестью оборачивалась для него аппетитом исключительного свойства и хорошим расположением душевного равновесия.
Теперь этот швейцар стараниями друзей и врачей Толстого всегда к приезду барина-писателя стоял у дверей, расправляя во всю ширь московской улицы, как меха гармони, свои богатырские плечи…
Мои швейцары сами приходят ко мне, умело управляясь кодовым замком подъезда. Мастера нейролингвистического программирования еженедельно навещают меня с сокрушительными предложениями. Я внимательно слушаю продавца уникального пылесоса Кирби. Продавец уже ликует внутренне, понимая, что сегодня он продаст мне этот фантастический пылесос за многие десятки тысяч рублей. Его задача – попасть ко мне в квартиру для демонстрационной уборки, далее только торжество технологии впаривания и скидок. Наивный юноша, он даже не предполагает, как сейчас я сокрушу его нейролингвистические кегли.
– Я все понял. Сколько вы мне заплатите за уборку моей квартиры своим пылесосом?
Ходит в мой подъезд еще одна категория лингвистических программистов. Большие сумки с неизвестным мне товаром они оставляют на межэтажных площадках. Их задача номер один – добиться, чтобы клиент открыл дверь и состоялся визуальный контакт. Для этого они ведут беседу через дверь нарочито уверенным, почти начальственным тоном.
– Откройте! Мы обходим жителей дома, чтобы довести до всех информацию.
– Доводите, я внемлю.
Я не собираюсь открывать дверь и, вообще, очень раздражен, что меня отвлекли от насущного.
– Я не могу разговаривать с вами через дверь.
– Вы кто? – спрашиваю я уже просто так, ибо мне всегда интересно, что мне ответят в этот раз.
– Я из администрации, хочу ознакомить вас с информацией, – это привычный, знакомый ответ.
– Из администрации президента? – Теперь даже через дверь слышно, что представитель администрации нервничает и ему нужно время для подбора новой, более сокрушительной нейролингвистической стрелы.
– Мы так и будем разговаривать через дверь?
Впрочем, я скоро нашел самую короткую форму общения с представителями администрации. Теперь я открываю дверь и выжидательно смотрю на благовестника.
– Здравствуйте, меня зовут Иван, я пришел довести до вас информацию.
– Здравствуйте, а меня зовут Игорь, я могу предложить вам болт с обратной резьбой.
Дальше я просто улыбаюсь, как бригадир продавцов гербалайфа…
Аппетит повышается у меня не сильно, и маленькие победы над сетевым маркетингом моему душевному состоянию погоды не делают, если учесть, что я тоже в этих диалогах использую выстраданные опытом заготовки.
Впрочем, иногда случается пальба из орудий крупного калибра.
Недавно я достал из почтового ящика извещение на получение заказного письма. Предполагая, что на почте может быть обед или тихий час, я позвонил по телефону для справок, указанному в извещении. Трубку взял человек – если женщина, то очень недобрая.
– Почта! – рявкнули на том конце провода с такой неприязнью, что если бы я кушал в этот момент кефир, немедленно перестал бы это делать от встречного чувства.
– Здравствуйте, у вас обед во сколько?
– Где? – рявкнуло в трубке
– У вас! – я не ослышался, она же ясно гавкнула, что она почта.
– Где?
– На почте.
– Где?
– Что где? На почте, у вас!
Я хоть и сторонник реалистического метода в литературе, но не гнушаюсь приемами разными – гипербола, гротески там и все такое. Тут же у меня стала подкипать внутренняя головная гуща, я не мог определить не только жанр нашего разговора, но и угадать его возможное окончание, про результат же и говорить нечего.
– Где? – почтовая ведьма теперь уже просто визжала о том, что хочет моей смерти. На долю секунды в моем сознании возникло лицо Грефа и обида на него, но я сообразил, что Греф – это другая обида, а сейчас мне нужно собрать воедино бытийную силу и ошметки разума.
– Давайте так, это почта? – я привнес в голос доверия, как это делают в плохих фильмах добрые следователи.
– Почта, что же еще!
«Что же еще» – это хорошо, это убедительно и справедливо.
– Обед у вас есть? – я добавил голосу еще добра и у меня получился не просто добрый следователь, а добрый следователь, отпускающий преступника на свободу.
– Где? – отпускающий на свободу не сработал, почтовая снова принялась вопить в трубку.
– Хорошо. Мне пришло извещение на заказное письмо, а на извещении – номер телефона. Я звоню узнать, нет ли у вас обеда.
– На почте обед есть, а в отделе доставки обеда нет! И теперь послушайте, что я вам скажу…
У меня не было возможности ее слушать, так как теперь хотел говорить я.
– Милейшая, послушайте, что я скажу. Тон вашего голоса и способ общения говорят о том, что вы не старая, но очень некрасивая женщина, у вас нет мужа и больше никогда не будет. Еще вы ненавидите свою работу, но будете до конца дней работать на почте. Уверен, что если у вас рядом есть большой обшарпанный рыжий сейф, вам иногда хочется сильно разбежаться и разбить об него голову.
Я произнес все очень выразительно и положил трубку, лишив ее ответного слова.
Сразу после разговора я не вспомнил старого графа, но именно тогда мне безумно захотелось ухи стерляжьей, расстегая с визигой, свиной поджарки, грибной солянки и ведро крюшона.
Три женщины
Меньше всего я сейчас склонен думать, что человек обретает внуков для удовольствия и тихой радости.
Я без малого три года дед, и весь этот срок моего нового грустного качества наполнен упругими мыслями и неожиданными откровениями.
Будучи человеком въедливым, я всегда старательно делил свою жизнь на этапы, отмечая для себя
