Читаем без скачивания Мимо денег - Анатолий Афанасьев

— Хорошо сказано. Где эта психушка?

— Не знаю. Можно узнать в «Токсиноре». У меня есть телефон.

— Послушай, Валерик. Ты случайно не вешаешь мне лапшу на уши? Тюрьма, психушка, боров какой-то… Может, тебе все привиделось? Может, у тебя крыша поехала?

— В газетах писали.

— Ты читаешь газеты?

— Читаю. Не все, конечно, подряд. Биржевые сводки, уголовную хронику. Ну, что для жизни необходимо… Вы вытащите ее оттуда?

— Валерик, если крутишь вола?..

Мальчик загасил сигарету в блюдечке, сделав это очень аккуратно, до последней искры.

— У вас получится, дядя Эдик. Только нельзя появляться в таком виде. Вас могут запереть в палату. Подумают, что сбежали из какой-то другой психушки.

— Сынок, говори, да не заговаривайся. Недолго и по тыкве схлопотать.

— Я не хотел сказать ничего обидного. Просто вам надо побриться и помыться. Чтобы не выделяться. Я принесу папину бритву. А вы пока позвоните.

— Куда позвонить?

— В «Токсинор», куда же еще?

— И что сказать?

— Вам ответит секретарша. Ее зовут Тамара. Представитесь, что из налоговой полиции. Или еще кем-нибудь. Она даст адрес. Мужикам она ни в чем не отказывает.

— Про нее, про Тамару, тоже прочитал в газете?

— Нет, зачем… — мальчик немного смутился. — Тетя Аня рассказывала. Я сам пробовал звонить, но у меня по телефону голос похож на женский. Женщин Тамара ненавидит. Сразу бросает трубку. Так я пошел за бритвой?

Корин тряхнул головой — наваждение какое-то.

— Хорошо, ступай… Но учти, если попробуешь смыться…

— Из-под земли достанете, — с улыбкой перебил Валерик. — Не волнуйтесь, не сбегу.

Оставшись в одиночестве, Корин, будто в забытьи, открыл и умял еще пару банок консервов. Валерик произвел на него сильное впечатление, и на мгновение он усомнился в том, что дьявол всесилен.

ГЛАВА 2

Трихополов справлял сорокапятилетний юбилей. На загородную виллу набилось больше ста приглашенных, и не было среди них человека, который не чувствовал бы себя польщенным. Министры, крупные бизнесмены, депутаты, представители творческой элиты, уголовные авторитеты, ведущие телевизионных шоу, популярные актеры — одним словом, весь бомонд. Каждый из гостей по юбилейной смете обошелся ему в тысячу баксов, но Илья Борисович не жалел о вроде бы неоправданных затратах: если подумать, сорок пять годков тоже бывает лишь раз в жизни. Все эти люди в той или иной мере обладали влиянием и капиталом и были так или иначе между собой знакомы, но это не означало, что собрались единомышленники и друзья. Напротив, многие смертельно враждовали друг с другом, плели интриги, строили всевозможные козни и иной раз, казалось, готовы были перегрызть друг другу глотки; но все распри были семейного характера и продолжались до тех пор, пока на горизонте не возникала общая, грозящая их благополучию опасность. Объединившись, они представляли собой неодолимую силу, способную смести любое правительство. К какой бы фракции, политическому течению или финансовому клану они ни принадлежали, каждый всегда помнил, что у них единый враг, этот враг беспощаден и имя ему — Россия. Пусть поверженная, истощенная, заселенная покорными, превращенными в скот племенами, она по-прежнему пугала их своим тупым, пьяным, непредсказуемым, не поддающимся культурному осмыслению рылом.

Пожалуй, можно сказать, что все они были детьми святого августа 91-го года, который укрепил во власти царя Бориса; но окончательно их сплотил окаянный октябрь 93-го, когда московская чернь, до того прятавшаяся в норах, вдруг высыпала на улицы, налила бельмы винищем и, собравшись в огромные толпы, попыталась оказать сопротивление мировому порядку. Быдло расстреливали из танков, травили «черемухой», благородные омоновцы месили его сапожищами, а оно все перло и перло, как тесто из квашни. О незабываемые, судьбоносные, переломные дни… Стократно прав великий Булат, тонко выразивший чувства всех прогрессивно мыслящих граждан, которые испытывали истинное наслаждение, наблюдая, как варится в Борькиных чугунках кровавая каша; но ведь и страх никуда не делся, этот жуткий, первобытный страх перед возможным (все-таки возможным!) возвращением варвара, для которого нет ничего святого, включая и частную собственность. Однажды разум восторжествовал и голодную толпу размазали по стенкам, разогнали обратно в норы, но где гарантия?..

Ужин был позади, гости, в ожидании обещанной иллюминации и еще каких-то сюрпризов, небольшими группками разбрелись по парку, прогуливались, скапливались возле многочисленных столов, накрытых под навесами возле бассейна. Между гостями шныряли девушки-официантки в купальниках, все поголовно топ-модели. Поверх деревьев лилась изысканная музыка, исполняемая оркестром Большого театра, спрятанным в специально акустированном павильоне. Теплый августовский вечер благоволил празднику, насыщая воздух легкой цветочной прохладой. Из зарослей кустарников и со стороны яблоневого сада то тут, то там доносились истошные женские вопли и гулкий хохот подвыпивших мужчин — это некоторые из гостей, те, кто помоложе, предавались невинным пастушеским забавам. На роскошном юбилее никто не должен остаться обделенным. Таково желание хозяина, о котором он объявил в своей застольной речи.

Сам Трихополов, обособясь в беседке, увитой диким виноградом, неспешно беседовал с седовласым Энтони Джонсоном, почетным гражданином Техаса. Их связывали давние отношения, мистер Энтони был одним из немногочисленных западных бизнесменов, которые начали вкладывать деньги в Россию еще при меченом Горби и продолжали это делать доныне, несмотря на все разочарования. Старик верил в светлое будущее россиянского бизнеса, хотя бы потому, что увяз в нем крепко. У себя на родине он со своим концерном «Балтимор» входил маленькой составной частью в империю Гейтса и, доживя до преклонных лет, все еще таил надежду вырваться из-под могущественной опеки. Илья Борисович по мере сил укреплял, поддерживал в нем эту надежду. Простодушный старик, возможно, по причине старческого слабоумия, усиливающегося от визита к визиту, с восторгом внимал завиральным идеям Микки Мауса. Особенно почему-то воодушевлялся, когда слушал рассказы о том, как они будут делить огромные дикие территории между Уралом и Дальним Востоком, одаривая лакомыми кусками лишь тех, кто оставался верен финансовому братству в самые трудные времена и не предавал побратимов ради миски чечевичной похлебки. Энтони Джонсон понятия не имел, что такое чечевичная похлебка, но блаженно улыбался и облизывался. «Был у россиян в каком-то давнем веке ученый богослов по имени Михайло Ломоносов, — рассказывал, тараща лиловые глаза, Трихополов. — Выходец из самых низов, но оказался провидцем. Говорил, наши богатства Сибирью прирастать будут. Так оно и выйдет, драгоценный мой друг Энтони!»

Сегодняшняя встреча с американцем была для Трихополова знаковой и важной. Потому и подгадал ее к юбилею, на котором мистер Энтони мог собственными глазами убедиться в прочности положения и влиятельности Трихополова. Еще бы! Застольные речи гостей (а это все были далеко не пешки в россиянском сообществе) звучали как слаженный гимн его могуществу. Знаменитые рыночные министры, банкиры и с пяток олигархов не просто выражали Трихополову дань уважения, поздравляя с днем рождения, но рапортовали о бесконечной личной преданности и делали это, фигурально говоря, почти коленопреклоненно. Получилась лишь одна накладка: не удалось вытянуть на юбилей президента, зато его личный представитель прямо за столом вручил Трихополову звезду героя России и зачитал душевное поздравление с признанием его заслуг перед отечеством.

После обильного застолья Энтони Джонсон разомлел, его маленькие голубенькие глазки ежесекундно жалобно смаргивали, из них сочилась бледная старческая жижа, но с побагровевшей физиономии не сходила вымученная приветливая улыбка. Чисто американский, как полагал Трихополов, феномен: демонстрировать свою жизнеспособность до потери пульса. Беседу вели на английском, которым Микки, естественно, владел в совершенстве, как и большинство собравшихся, отчего временами у выживающего из ума американца случались провалы сознания и он представлял, что находится где-то на уютной техасской лужайке. Он сделал Трихополову изящный комплимент: оказывается, многие его соотечественники до сих пор считают Россию дикой, невежественной страной, где по улицам бродят медведи, а на самом деле россияне, и он первый тому свидетель, совершили огромный культурный прорыв в мировую цивилизацию. В подтверждение привел забавный пример, как какой-то нищий возле отеля обратился к нему за милостыней на чистейшем английском языке.

— То ли еще будет, — усмехнулся Трихополов. — Парламент готовит закон об образовании. Скоро в московских школах преподавать начнут по-английски. И по штатовским учебникам.