Читаем без скачивания Перевёрнутый мир - Елена Сазанович

— А какая безвкусная! — не унималась Биночка. — Что это за воронье гнездо у нее на голове!

Солнечные лучи резвились в белокурых пышных кудряшках Любаши.

— Точно, гнездо, — продолжал я в угоду Бине кривить душой, с тоской взглянув на ее облезлые серые волосы.

— А глазенки-то, глазенки! — злобно зашипела Бинуля. — Ну точно как у линялой кобры.

Большие, густо накрашенные синей тушью, глаза Любаши блестели от слез, напоминая две утренние звездочки.

— Так точно, как у кобры, — с готовностью поддакнул я Бине, как верный солдат, с грустью посмотрев в ее бесцветные маленькие глазки.

— А щеки — как лопнувшие шары, — пыхтела, как раскаленный самовар, жена продюсера.

Пухлые круглые щечки Любаши раскраснелись, как у ребенка. На них показались глубокие ямочки.

— Именно лопнувшие, — тотчас согласился я, бросив взгляд на бледные впалые щеки Бины.

— В общем, просто уродина, — удовлетворенно констатировала она.

— Да уж куда уродливей! — Я невольно залюбовался Любашей и даже на секунду пожалел, что она — не моя девушка.

На землю меня опустило змеиное шипение Бины:

— Ну же, отвечай: у тебя с ней что-то было?

Я вздрогнул, но успел изобразить презрительный взгляд, коим одарил бедную Любашу, чего она явно не заслуживала.

— С ней?! Ты с ума сошла! Такие дешевки не по моей части. Скорее это удел Лютика. Видишь, как он с ней любезничает.

Лютик продолжал старательно изображать из себя влюбленного. В отличие от меня, ему это давалось легко. Он даже обнял Любашу и умудрился поцеловать. Пожалуй, этот поцелуй окончательно успокоил Бину. И она даже милосердно заметила:

— А впрочем, эта девица — ничего себе. Хотя ты прав — дешевка, для таких, как Лютик.

Дешевле Бины в своей жизни я никого не встречал. Но признаться в этом пока не мог. Нужно было снять фильм. А Любаша грозила стать серьезным препятствием для этого. Что я понял, замечая решительный взгляд, брошенный в мою сторону. Ее распахнутые глазки, похожие на утренние звездочки, начинали гореть космическим огнем. Любаша, бесспорно, была лучше, светлее и радостнее Альбины. И не менее опасной. Как любая женщина, чувствующая, что ее бросают. Я никого не мог бросить, поскольку у меня никого не было. Все принадлежало Ростику, в том числе и Любаша. Но от этого ситуация не становилась проще. Спасти положение мог только Лютик. Я же в очередной раз поразился его способности улаживать самые безнадежные дела. А попросту говоря — его прохиндейству.

Все по-прежнему молчали в немой сцене, когда Лютик вдруг торжественно вышел с Любашей под руку и во всеуслышание пафосно заявил:

— Познакомьтесь с новой актрисой на роль второго плана в нашем сериале — Любовью Барьеровой. Или просто Любашей, которая всегда была для меня женщиной исключительно первого плана.

Все недоуменно переглянулись. И было из-за чего. За каких-то жалких полчаса Любаша из моей любовницы вдруг превратилась в женщину Лютика. Бина с видом победительницы стояла чуть впереди, а я в недоумении таращил глаза. Любаша же умудрилась незаметно от всех кокетливо подмигнуть мне.

И я вновь подумал, как мало понимаю жизнь. Там, в лесу, об этом даже и не задумывался, разве что о понимании местной флоры и фауны. Хотя съемочную группу тоже в некотором роде можно было назвать флорой и фауной, но — в самом негативном смысле. Но я все меньше вспоминал о той, прежней своей судьбе, и не потому, что нынешняя была лучше, она была страшнее и подлее. А потому, что боялся искушения вернуться. И боялся возвращения. Потому что начинал привыкать к другому. Не очень хорошему, но достаточно легкому. И как любой, оказавшийся на чужбине, думал, что все послать к черту смогу в любой момент. Так же как каждый заядлый курильщик думает, что в любой момент сможет бросить свою привычку к табаку. Но постоянно оттягивает этот момент…

Съемки сериала успешно продолжались. Я любил Бину, Любаша любила Лютика, Песочный любил Бину, Любаша любила меня. А съемочная группа любила всех нас. Все шло по правилам. По правилам игры в «любовь», установленным в кинематографе.

Вечером того же дня ко мне нагрянули Лютик и Любаша, которые прямо с порога объявили, что они теперь жених и невеста и уже подали заявление в загс. И это событие грех не отметить. Мне же было все равно что отмечать. Я бросил пить, как Ростик. И начал пить, как Даня. Это было равноценно. Поэтому, когда Лютик проворно вытащил из кожаного рюкзака бутылку холодной водки и разлил по рюмкам, я, не сопротивляясь, тут же осушил стопку, профессионально закусив бутербродом с зернистой икрой.

— Ну, чертяка, чего ты так расклеился? — Лютик со всей силы стукнул меня по плечу. — Пока все классно получается! К тому же мне давно нравится Любаша! Такая женщина! Дурак ты, скажу тебе! Такую женщину упустить!

Любаша сидела на плюшевом диване, сложив ноги по-турецки и опустив свою белокурую головку на плечо Лютика. И стреляя в меня своими распахнутыми глазками-звездочками, всем видом показывала, что ничего я не упустил.

— Так вы на полном серьезе влюблены друг в друга? — неосторожно спросил я.

— Обижаешь! — возмутился Лютик. Его толстая рожа покраснела, как вареная свекла. А маленькие свинячьи глазки совсем заплыли. Он разом опустошил еще рюмку. — Мы обожаем друг друга! И, если хочешь знать, жизни друг без друга не представляем.

Мне вдруг в этот миг показалось, что Лютик давно хотел отомстить Ростику. Чем угодно. И наконец для этой цели использовал Любашу, не подозревая, что я этому только рад. Мое мужское самолюбие никоим образом не будет ущемлено, поскольку Любашу я вообще не знал.

— Она прелесть, — Лютик небрежно похлопал Любашу по бедру. Любаша бросила страстный взгляд в мою сторону.

— Быстро же у вас все получилось, — заметил я. И хотя никогда не был знаком с Любашей, почему-то обиделся за Ростика.

— А я вообще считаю, что все нужно быстро делать! — хлопнул по столу кулаком Лютик, и бутылка с малыми остатками водки покачнулась. — Раздумие — удел нищих! Это я раньше раздумывал: какой костюм покупать — этот или тот? Чтобы и качество получше, и не переплатить. Теперь — не-е-а… Это не для меня. Прогадал — завтра куплю другой! Деньги есть, чего думать долго, правда, моя милая?

Милая на секунду призадумалась, насколько позволял ей интеллект, но тут же расплылась в мягкой кошачьей улыбке.

— Правда, — промурлыкала Любаша и потрепала Лютика по щетинистому красному подбородку. — Я тоже много не думаю. Если есть сегодня роль, зачем ее упускать? Завтра может и не быть. И зачем думать, хорошая она или плохая, как костюм. Здесь не прогадаешь. Других не подают.

Если бы я не узнал когда-то в Сосновке от Лиды, что такое театр абсурда, то непременно бы сегодня его выдумал. Это то, когда сидят за рюмкой чая друг, его невеста и бывший любовник невесты друга и мило беседуют о том, кто кого любит или любил. Это ситуация могла бы стать отвратительной, если бы не была столь комичной. Тем более абсолютно безразличной мне самому. И я в очередной раз возблагодарил Ростика, что принял на себя его судьбу. Возможно, он бы и возмутился, хотя наверняка ему Любаша была не столь дорога. И все же он дал бы в морду своему другу за девушку, которая была близка с ним не один день. Мне же Лютик не являлся другом, а Любаша — возлюбленной, поэтому я мог даже сыграть роль благословляющего их на брак и семейную жизнь.

Когда мой друг Лютик побежал за очередной порцией «чая», а я остался с Любашей наедине, у меня даже не возникло чувство неловкости. Эта женщина всегда была мне чужой, хотя не скажу, что она не вызывала симпатии. Однако Любаша, похоже, считала иначе. Она тут же вплотную подошла ко мне и положила руки на мои плечи.

— Ростя, Росточек, миленький, я же все понимаю, я же не дурочка, знаю, как ты меня любишь, и знаю, что тебе приходится терпеть с этой дрянью. Я знаю, что искусство превыше всего. Поэтому ты с ней, а я с ним. Солнышко, нужно немного потерпеть, вот когда мы встанем на ноги… Все будет по-другому. Я знаю, что тебе она противна, как и мне это жирное мурло, но что мы можем сделать? Иначе нам никогда не заниматься любимой работой, никогда… Я знаю, когда ты к ней прикасаешься…

Любаша скривилась.

— Эти жиденькие серенькие волосы…

Я вдруг вспомнил, что у Бины стальной цвет волос, напоминающий серебро, особенно на солнце.

— Да уж, — согласился вяло я.

— А эти крысиные узкие глазенки…

Я вдруг вспомнил, как Бина смотрела на меня в японском ресторане, и ее глаза были похожи на распустившиеся цветки.

— Конечно, крысиные. — У меня не было сил сопротивляться.

— А эти бледные впалые щеки, как ямы на дороге.

Я вдруг вспомнил, что бледность Бины естественна и аристократична.

— Точно, ямы, — вторил я, как верный служака.

— Боже, какая уродина, — печально вздохнула Любаша, сладко потягиваясь.