Читаем без скачивания АРХИПЕЛАГ СВЯТОГО ПЕТРА - Наталья Галкина

– Кто такой этот твой знакомый с красной авторучкой, с которым мы виделись у Коли?

Она грохнула крышкой духовки.

– Почему ты спросил?

– Он сегодня приплыл ко мне на Академический остров.

Звук разбившейся посуды: чашка? тарелка? Я не пошел смотреть. Настасья возникла на пороге комнаты.

– Как это приплыл?

– На скампавее. На шняве. На железном острове. На гондоле. На подлодке. Откуда я знаю, на чем? На плавсредстве. Сидел в соседнем подразделении. Хотел меня повидать. Повидались.

– О чем он с тобой говорил?

– О моих планах на будущее.

– А обо мне?

– Ни-ни.

– Правда?

– Правда.

– Какие такие, - спросила она, заметно повеселев, - планы на будущее?

– Я сказал ему, что моя мечта - стать патологоанатомом, проводить дни и ночи в компании покойников.

– Никогда, - сказала она серьезно, - не поминай покойников к ночи. Особенно вслух.

– Иди ко мне. Иди сюда.

– Пирожки сгорят.

– Выключи духовку. При чем тут пирожки? Тоже мне, Маша и медведь. Я сам пойду выключу.

– Это несерьезно.

– Чем несерьезней, тем серьезней, ты еще не поняла?

ПЛАВСРЕДСТВА

«Разнообразие плавсредств всегда являлось отличительной чертой бытия островитян архипелага Святого Петра.

Как известно, на островах располагалось несколько верфей, строились и спускались на воду военные и партикулярные суда: яхты, галеры, скампавеи, шнявы, шлюпы.

(Заметим в скобках: на чем только не плавали островитяне в дни наводнений! Наводнения, равно как и пожары, здесь служили почти привычным припевом гимна жизни; стихия воды со стихией огня испытывали стихию земли со стихией воздуха, а заодно и местных жителей не столько периодически, сколько систематически. Если не жители, чья память коротка и кратна человеческой жизни, то уж привидения-то, особенно трехсотлетние, прекрасно помнят, как во время одного из наводнений екатерининских времен купеческий корабль переплыл через каменную ограду набережной и замаячил возле самых окон Зимнего дворца; груженное яблоками судно из Любека отнесено было ветром в прибрежные леса, средних габаритов изба пересекла Неву и достигла противоположного берега ее; на взморье смыло острог, острог крейсеровал, триста заключенных пели, собравшись пойти ко дну; по городским улицам плавали на яликах, шлюпках, но и не только - верхом на вывороченных из земли деревьях, держа в руках кошек, собак, кур, на бревнах, кровлях, воротах, заборах, дверях. Во время другого наводнения генерал-губернатор Милорадович плавал на двенадцативесельном катере по Невскому для оказания помощи островитянам; на Петербургской стороне плавали хижины, а одно большое паровое судно с завода Берда оказалось ненароком в Коломне, где и пришвартовалось в саду католического митрополита; на выплывающих из разбитых окон книгах бесценной библиотеки сидели мыши; поваренок проплывал по бывшим улицам в чане, за ним, к ужасу, его двигался, не отставая, сорванный с места парник; к некоему англичанину вплыл вырытый волнами из земли гроб его приятеля, похороненного им за два дня до того; в ящике из-под сахара держал путь по бурным волнам неизвестно куда младенец, заливающийся плачем; женщина с малыми детьми приплыла на сколоченном из дверей и остатков сарая плоту на Матисов остров, где спасли ее заводские рабочие; на кладбищенском кресте предавалась навигации кошка.)

На морских и речных водах, а также на каналах играли волны судами жителей архипелага; здесь предпочитали шлюпки, верейки, буера, яхты, скампавеи, собирались целыми флотилиями, предводительствуемыми галерами и фрегатами. Иногда флотилия отправлялась в Кронштадт, и в пути ее заставала буря. Так, однажды при Петре Великом в великий ветер попал в шторм посланник узбекского хана, доселе не бывавший на море и видавший только корабли пустынь; посланник провел три дня на заливе по воле волн в полноте впечатлений.

При Партикулярной верфи в Соляном городке воздвигли полотняную церковь во имя св. великомученика Пантелеймона-целителя, ибо в день праздника оного святого угодника Петровский флот дважды одерживал победы: при Гангуте (в 1714 году) и при Гренгаме (в 1720 году). Потом церковь заменили на деревянную, а при Анне Иоанновне возник тут каменный храм в виде корабля.

На наших берегах все приобретает характер плаванья, о шкипер души моей, плывущий, чтобы плыть.

По гостинодворским преданиям, в Ямщиковых слободах возле Думской улицы частенько видели вялого семидесятилетнего старика, распространителя скопческой ереси, Кондратия Селиванова; при нем всегда находился Солодовников, приказчик богатого купца-сектанта Сидора Ненастьева. Селиванов жил у Ненастьева в Басковом переулке, куда ездили к нему под благословение желающие послушать пророчества его, в том числе министр полиции и генерал-губернатор. Впоследствии Селиванов переселился в собственный дом, построенный для него Солодовниковым близ Лиговки. То был первый в архипелаге скопческий корабль, называемый скопцами «Новый Иерусалим», в который стекались скопцы со всех концов России.

В корабле имелась зала для радений, где собиралось до шестисот человек; зала разделялась перегородкою на две части, мужскую и женскую; над перегородкою возвышалась ложа, в коей сидел огромный Селиванов, подобный Коломенскому коту. В одной из корабельных комнат излечивались после оскопления бледнолицые мальчики, которые потом так дивно пели дискантами до конца дней своих. Скопцов становилось все больше, их ошибочно именовали «масонами»; скопческий корабль плыл сквозь туманный призрачный воздух архипелага. До сих пор, идя по Лиговке белой ночью, можете вы услышать здешнее прислышение: хор скопцов, комариные рулады, усладу для слуха сектантов особого толка; что это? кто это? уж не ерофеевские ли ангелы? уж не белая ли горячка дышит в затылок? Да нет, нет; радеют вокруг вознесшегося над ними в ложе Селиванова странные мальчики, делая незаметно для него с палубы Ручками знаки (глядя в волновую даль двухсотлетней протяженности) одному из сексуальных меньшинств.

Кто-нибудь из юнг данного плавсредства мог бы при желании по Лиговскому каналу послать бумажный кораблик в сторону Фонтанки (а там, глядишь, и по привидениям закопанных рвов поплывет…), где в Михайловском замке, еще не ставшем Инженерным, развернул паруса на ветру корабль хлыстов.

По воскресным утрам сходились хлысты на своей посудине, кружились, ополоумев, и князья, и купцы, запускали свои хлыстовские волчки, от их круженья гасли люстры и свечи, погружался хлыстовский корабль во тьму на всех парусах. Тут пророчествовали хлыстовские христы, томились хлыстовские богородицы, но ни один призрак ижорки не пришел поглядеть на их пляски; ибо ингерманландские ведьмы обожествляли дерева да рощи, а не себя; да и плясали ижорки лучше, - на что им было смотреть?»

Позже, много позже, в середине девяностых, когда мое материальное положение и семейные обстоятельства вконец загоняли меня в угол, я впадал во мрак, аутизировался, становился молчальником, забывал всё, все языки, известные мне, не имели смысла, напоминали разве что о Вавилонской башне, с чтения и письма переходил я на решение кроссвордов, - не ведаю, зачем. Помнится, однажды на лотке купил я чуть ли не на последние деньги «Справочник любителей кроссвордов» и читал сие жалкое чтиво, суррогат настоящих справочников и словарей, без раздражения, без растравления души, без уколов самолюбия, безо всяких чувств вообще. Даже и в таком справочнике попадались мне мелкие осколки языкового великолепия, радостей и открытий былых. Так, вяло листая страницы, дошел я до названий, которые и начал читать вслух, как стихи, поймав себя на том, что впервые за долгие недели слабо улыбаюсь: «каяк, ялик, гичка, каноэ, умиак, пирога, шлюпка, гондола, клинкер, шаланда, байдарка, оморочка, плоскодонка, барк, бриг, шлюп, яхта, авизо, баржа, ботик, катер, люгер, ушкуй, шхуна, баркас, галеон, галера, джонка, карбас, клипер, корвет, куттер, линкор, лихтер, понтон, ролкер, сампан, скутер, танкер, фелюга, вельбот, глиссер, крейсер, ледокол, корабль, монитор, пароход, траулер, швербот, атомоход, дредноут, краболов, плашкоут, сухогруз, теплоход, тральщик, тримаран, авианосец, канонерка, катамаран, миноносец, самоходка, баркентина, бригантина, броненосец, лихтеровоз, супертанкер, вертолетоносец». И приписал - не без гордости, идиот этакий: «учан, шнека, шнява, шебека, скампавея, унжанка, тихвинка, верейка».

И прикинул: что же тогда у нас плавало возле Лиговки? а напротив Летнего сада? Скопческая скампавея? Хлыстовский крейсер? Или скопческий супертанкер с хлыстовским ушкуем? Нужное подчеркнуть.