Читаем без скачивания Мириад островов. Строптивицы - Татьяна Мудрая

Кажется, приспело время объяснить, откуда у нас возникла не просто идея, довольно очевидная, но точные математические расчёты, позволившие нам заказать и того, и другого в нужном количестве. В миру мне платили немалые деньги за мои донесения, способные примирить и рассорить владык, но более того за умение изложить их на письме хитроумным способом, требующим для понимания некоего ключа (не напрасно я так обмолвился ранее), или шифра. Сочетание сих особых знаков, неведомых и непонятных никому, кроме посвящённых, именовалось литореей.

Итак, мы начали свою деятельность. Я рисовал буквы и подобные им знаки, Зефирант — нехитрые украсы. Глебион, чьей прямой обязанностью была чеканка литейных форм, подсказал нам дешёвый металл для литерных отливок: семь частей свинца, две сурьмы и одна — олова. После очищения от заусениц и наплывов и скрепления с дубовой основой получались литеры, кои мы закладывали в особую рамку и натуго скрепляли, чтобы не развалилась. Брат-плотник, работающий на оба монастыря, изготовил нам хитроумное подобие виноградного или масличного жома — собственно, даже не его, а нечто новое и лишь работающее на сходном принципе.

Как же мы обрадовались, когда пред нашими глазами явилось подобие рукописной страницы, почти неотличимое от образца! Помню, что это был заглавный лист жития святого Патрика, коий учил нашего отца-основателя. Выбрали мы его из-за почти полного отсутствия суетных украшательств.

Аббат тоже немало порадовался:

— До сих пор мы могли нести священное слово лишь малому числу жаждущих его, — произнёс он. — Ныне же я вижу горний свет, воцаряющийся по всему Вертдому из конца в конец.

Эти его слова будто поставили на скриптории жирный крест. Тем переписчикам и художникам, кто был помоложе и обладал твёрдой рукой и зорким глазом, поручили вырезывание рядовых литер и буквиц, покамест ещё простеньких, тем, кто не боялся огня и раскалённых металлов, поручили словолитню, зрелых и обладающих пристальным вниманием ставили к наборным кассам и прессу. Старики же, которые мало на что годились, пополнили войско сборщиков Божьей милости, по-простому — побирушек. Только что принимали они вовсе не хлеб и даже не одни лоскуты и обрывки вервий, но сведения. О местах, где река преодолевает пороги, — для постройки бумажных мельниц и, так сказать, прачечных, где ей варили, лощили и утюжили, о залежах хорошей посудной глины и расположении меловых холмов, кои владелец мог бы сдать в аренду. А также где продают нестроевой лес — ради покупки оного.

На все дерзостные начинания требовалось немало золота, серебра и доброй меди — оттого убранство монастырского храма и трапезных — монашеской и для знатных гостей — стало дышать святоотеческой простотой. Впрочем, к моему облегчению, реформы не коснулись ни лазарета, ни странноприимного дома: также и сады, поля и огороды, а также аптекарский дворик отнюдь не пребывали в забросе. Монахини также помогали чем могли, — отец Бергений, кто занимал в церковной иерархии место повыше, чем их аббатиса, и кстати был их общим исповедником, весьма кстати запретил им читать Писания всуе.

Но, к сожалению, пришлось нанимать и покупать конверсов — проще говоря, рабов. В основном из морян и полукровок.

Возможно, это снова Эколампадия нас надоумила: мол, её соотечественники с виду неказисты, зато смирны и на диво работящи. Буквально семижильные. Стала он отчего-то вхожа не только в привратницкую, но и в покои старших. Вхожа при уйме свидетелей, безусловно. Блюла она себя почище иной богатой невесты в миру.

Но и с нами обоими дружить продолжала.

А маховик всё раскручивался, круги расширялись. Мы продавали, чтобы покупать, и покупали, чтобы продавать, и чем дальше, тем больше.

— Пирамида, — мимоходом бросила наша морянская приятельница, раскручивая фигурку на поясе. Её на днях произвели в помощницы сестры-эконома (говорить «экономки» вроде бы не хочется, не тот пафос), и она, по всей видимости, решила чуточку побахвалиться новым брелоком для ключа в древнем магическом стиле.

Я не люблю чернокнижия, но в тот день отыскал на полках монастырской либереи древний том ин-фолио в кожаном переплёте, что рассыпался буквально на мелкие крохи, с заскорузлыми пергаментными страницами цвета старой кости.

И вот что там нашёл.

Пирамида есть знак мирового центра, накопления и благополучия в земных делах, особливо денежных. Её основание упирается в тучную почву, но там не укореняется, вершина касается небес и проникает в них остриём. Также анонимный автор мимоходом касался некоей афёры, связанной с расширением круга покупателей ценных бумаг (векселя и поручительства, что ввели в обращение скондцы, я знал, но вот что в придачу?). Ты брал такой документ себе, иногда безвозмездно или по льготной цене, если уговаривал на покупку еще нескольких человек, и всё дело расширялось до тех пор, пока не упиралось в естественные границы. А тогда наступал неизбежный крах.

Но к чему были нашей обители все деньги Верта?

Только агатовая штуковинка, подвешенная к поясу остриём вниз, всё продолжала раскачиваться перед моим внутренним взором…

Наступил день, когда на каждого грамотного в Франзонии и прочих землях, за исключением, пожалуй, загадочной Скондии, приходилось по книге и даже более того. Не следует забывать, что удовольствие это было дорогим, хотя мы вынужденно сбивали цену за товар и включали в оборот всё новые манускрипты.

Но никакие труды и никакие земные щедроты не были даровыми.

Я не удивился, когда нам предложили продать один комплект гарнитуры и самое простое оборудование. Скорее даже обрадовался: держать монополию мы не собирались, а цену нам положили архибольшую.

Нет, неправда — уже тогда к медовой радости моей примешалась немалая капля дёгтя.

Когда же пришли вести о крестьянской войне, что разразилась на юге Франзонии, втянув в себя людей образованных, и о листках с цитатами из священных книг, щедро рассыпаемых мятежниками в оправдание своих действий, я…

Нет, хотя сделка оставалась в тайне, о ней могли без особого труда узнать и без усилий измождённой годами ищейки…

Восставшие стремились установить на земле Царство Божие, о коем проповедал Пророк Езу Ха-Нохри и его ангелы. Иногда казалось, что набор, что использовался ранее для первенцев раздельной печати, даже не рассыпался до продажи, по крайней мере полностью. И это его осколки уснащались грубыми литографиями самого площадного толка, изображавшими сеньоров с их зазнобами, содомский грех клириков и монашеское обжорство, крошку Дауда с пастушьим орудием в руке и поверженного им великана-рыцаря. Это было подобно взрыву затаившегося вулкана, который, проснувшись, начинает бросаться бомбами и едким пеплом, истекать лавой и источать смрад.