Читаем без скачивания Штандарт - Александр Лернет-Холения
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну и? — закричал Боттенлаубен. — Что случилось?
Подобный вопрос задавали и другие командиры своим солдатам. Тут и там офицеры и унтер-офицеры разворачивали коней, чтобы крикнуть своим людям: «Вперед!» или «Продолжать движение!» Но никто из солдат не трогался с места. Полки остановились, словно их пригвоздило к мосту.
С другого моста вновь донесся грохот и гул эшелонов.
— Вот, — произнес Аншютц, роняя поводья на шею лошади, — началось!
— Что? — воскликнул Боттенлаубен.
— Мятеж.
Боттенлаубен отреагировал не сразу. Но несколько секунд спустя он медленно вытащил свою большую саблю, развернул коня и проехал несколько шагов назад к голове эскадрона. Штабные и генерал тоже развернулись и подъехали к нам.
— Что там? — спросил генерал.
Но никто не ответил.
Штандарт затрепетал в руке Хайстера, который тоже повернулся и рассеянно смотрел на всю картину — так, словно это было не его дело.
Боттенлаубен подъехал вплотную к одному из драгун в первой шеренге, почти что въехал в их строй. Ноздри его лошади едва не касались груди солдата.
— Вперед! — приказал он.
Но рядовой не двинулся с места. Он упрямо смотрел прямо перед собой, хотя близость ротмистра заставила его напрячься и он покраснел.
— Вперед! — крикнул Боттенлаубен, и голос его дрогнул.
Солдат по-прежнему не двигался с места, а остальные исподлобья косились на ротмистра.
Боттенлаубен выпрямился в седле, отвел руку как можно дальше и изо всех сил плашмя ударил саблей по шлему солдата. Последовал пронзительный звук, человек под тяжестью удара покачнулся, а лезвие сверкнуло как вспышка.
Мгновение длилось молчание, затем по рядам солдат пронесся ропот, который быстро перешел в крик, и в следующий момент весь полк, а также, вероятно, и колонна улан, все еще находившаяся на берегу, огласили окрестности таким ревом, какого я никогда прежде не слышал.
Этот рев сотряс воздух, он длился недолго, но казалось, что это не секунды, а минуты. Рев все не ослабевал, и не было никаких признаков того, что он скоро закончится. Рядовые, которые, как казалось, никогда не посмеют покинуть дивизию и отказаться от военной службы, ревели, их лица было не узнать. Мы не знали, что делать, и не могли отвести от них глаз. Мы догадывались, что что-то назревает, но не думали, что нечто столь странное и непонятное для нас, столь чуждое, скрывалось в их нутре. Они были похожи на вышедшее из-под власти пастуха стадо. И хотя солдаты не делали ничего, а только кричали, крик этот вытряхнул из них все, что делало полк полком, великим инструментом силы, полным смысла, единства, объединенным исторической миссией, орудием мировой политики. Казалось, что шлемы и мундиры, знаки отличия и кокарды с вензелями императоров опали с людей, что лошади и сбруя исчезли, а остались только нескольких сотен голых польских, румынских и русинских крестьян, которые больше не чувствовали ответственности за судьбу мира под властью императора.
Офицеры пытались что-то друг другу сказать, но их больше не было слышно, они просто беззвучно шевелили губами. Колонны на другом мосту остановились, и люди оттуда смотрели на нас. Командир дивизии приказал дать команду «смирно!». Трубачи затрубили, и звук их труб сначала еле прорывался сквозь рев, но затем взял верх. Рев стих.
Снова наступила тишина, в которой шумели только ветер и река. Офицеры смотрели друг на друга.
— Мило, не правда ли? — сказал Боттенлаубен, глядя на обломок сабли, который он все еще держал в руке, и швырнул обломок в воду. В этот момент Йохен, остановившийся в конце эскадрона, выехал вперед, вытащил из ножен свою саблю и протянул ее ротмистру. Боттенлаубен взглянул на него, затем кивнул и взял оружие.
— Господин граф, — сказал Йохен, — ребята категорически не хотят идти дальше.
— Вот как? — вымолвил Боттенлаубен. — Категорически?
— Да. Они говорят, что если перейдут реку, то уже не вернутся. Там, мол, уже французы, и нас всех возьмут в плен. Должно быть, они слышали это от гусар.
Боттенлаубен повернулся в седле и взглянул на полковника. Мгновение спустя полковник пришпорил лошадь. Он ехал вдоль колонны и, дойдя до второго взвода нашего эскадрона, остановился, приподнялся в стременах и крикнул:
— Солдаты!
Лица рядовых обратились к нему.
— Кто, — громко вопросил он, — приказал вам остановиться здесь?
Из колонны раздался глухой ропот.
— Ну? — крикнул он. — Кто отдал вам приказ, противоречащий моему? Я приказал идти вперед. Кто велел вам остановиться здесь? Я хочу, чтобы он вышел вперед и признался, что отменил мой приказ, и я призову его к ответу!
Воцарилась полная тишина.
— Ну? — крикнул полковник, доставая пистолет и поднимая его. Никто не ответил. Полковник приставил дуло пистолета к груди ближайшего из солдат.
— Какой негодяй, — закричал он на него, — приказал тебе остановиться здесь?
В эту секунду все офицеры устремились к полковнику, намереваясь встать между ним и солдатами. Антон, остановившийся в конце первого эскадрона, вышел из строя и оказался рядом со мной. Он надул щеки, как обычно, когда случалось что-то неприятное, но я не обращал на него внимания.
— Итак, — кричал полковник солдату, — ответишь ты или нет?
Вокруг поднялся угрожающий гул. Солдат побледнел и заикаясь ответил, что никто приказа не отдавал.
— Почему же тогда, — заорал полковник, — вы остановились?
Солдат ответил что-то на своем родном языке, так что мы не поняли, но вслед за ним из шеренги вышел другой, высокий солдат с решительным округлым лицом и нахмуренными бровями, и ответил громко на ломаном немецком: кто-то один не может нести ответственность, они все решили не идти дальше. В этот же момент из строя раздались громкие выкрики.
— Тишина! — скомандовал Боттенлаубен.
Крики стихли, и солдат продолжил: никто конкретно не приказывал солдатам не идти дальше, но весь полк не желает идти на другой берег. Потому что никто не хочет попасть в плен. Ситуация на фронте безнадежна, солдаты это хорошо знают, и поэтому еще в Караншебеше решили не идти дальше моста.
Никому из них даже в голову не пришло, что их арестуют или даже расстреляют на любом берегу только за невыполнение приказа.
Солдат говорил с нарастающим возбуждением, и ему вторили подбадривавшие его выкрики. Полковник спросил, не забыл ли полк о присяге, произнесенной несколько часов назад. Но солдат ответил, что люди ей больше не связаны. Они давали эту клятву не добровольно, а потому она ничего
