Читаем без скачивания Садовник - Стефани Бодин

— Вы смотрели, как я играл?

— Конечно. Все до единого матчи. У тебя неплохо получается.

На экране запасные игроки выбежали на поле, окружили меня и нападающего, мы радостно прыгали и орали, празднуя победу. Я не мог сдержать улыбку.

Монитор погас, и я снова сел в кресло:

— У меня тоже есть ваша запись.

Интересно, помнит ли он?

— Мне не стоило делать этого. — Длинные пальцы постучали по столу. — Наверное, я действовал как эгоист. Хотел, чтобы ты знал обо мне.

— Там даже нет вашего лица.

— Ты о чем?

— О записи. Снято только ниже шеи.

— Так. Никогда не разбирался в этих вещах. — Он посмотрел на свои руки. — Снял все сам, быстро. Когда меня одолела тоска. Даже кассету отправлять не хотел. Честно говоря, удивлен, что мама тебе ее показала…

Она бы и не показала, если б не соседский пес. Я медленно покачал головой, пытаясь сосредоточиться. Какой простой ответ на все вопросы, мучившие меня всю жизнь.

«Мам, почему у меня нет папы?» — «Что тут скажешь, малыш… Он хотел сделать из тебя подопытного кролика, но я не разрешила».

Вот она — нелепица, полностью объясняющая мою жизнь.

В голове не укладывается.

Я пробежал рукой по ряду дисков, читая подписи. Не пропущено ни единого футбольного матча, ни единого праздника в школе… Вся моя жизнь. Отец видел все. И все обо мне знал.

Плечи мои поникли, я закрыл лицо руками.

Хуже того, маме было известно, что он знает меня. Как можно скрывать такое от ребенка? Особенно если он достаточно взрослый, чтобы понять.

Возможно, это и есть вся тайна. А может, правда еще страшнее.

Стоило ли удивляться, что мама пьет.

— Прости, Мейсон.

— Прекратите! — крикнул я, все еще закрывая лицо. Затем убрал руки и произнес, тыча в него пальцем: — Не надо разговаривать так, словно вы меня знаете. Вы знакомы со мной не больше, чем тот… кто снимал это с улицы. — Я прижал ладонь к груди. — Вы не знаете обо мне главного.

— Хочу узнать, — отозвался он тихим голосом.

Я пристально посмотрел на него:

— Не поздновато? — И отвернулся.

Я злился. На маму — за то, что не рассказала мне всего, как только я повзрослел. Впрочем, ее можно понять. В отличие от отца, она знала меня. Скажи она, что он живет в двух милях от нас, вряд ли я бы ответил: «Круто! А что у нас на обед?» Я бы стал докапываться. А деньги? Если бы я узнал о деньгах, я бы вытряс из нее правду, убедил бы, что мне — хоть лопни — нужно познакомиться с отцом.

Но у него-то какие оправдания? Выбора ей он не оставил. Не уволься она из «Тро-Дин», меня забрали бы на опыты.

Вот так перспективка — дух захватывает!

Я мысленно поблагодарил маму за то, что вовремя смоталась отсюда, пусть даже у меня теперь уйдет больше времени, чтобы разоблачить все тайны.

— Почему вы не разрешили ей уехать? Зачем заставили жить в Мелби-Фоллз? Присылать диски можно откуда угодно.

Он пожал плечами:

— Я надеялся…

— Что она пригласит вас на семейный ужин?

— Нет. — Он покачал головой. — Наделся, что наступит день, и ты придешь.

Я развел руками:

— И вот я здесь.

Соломон начал было что-то говорить, но мне надоело переливать из пустого в порожнее. Никакие отговорки не помогут мне понять его.

— Почему Лейла проснулась, когда услышала сказку про зайчонка?

Мой вопрос, казалось, застал отца врасплох. Неужели он думал, что мне достаточно будет узнать о нем и о маме? И о себе? Держал меня за дурачка?

— Когда она и остальные дети в ее группе были маленькими, нам приходилось решать те же проблемы, с которыми сталкиваются все родители. Например, укладывать спать. Чтобы обеспечить систематический контроль, всем детям нужен одинаковый режим дня. И мы запрограммировали их с помощью гипноза: на каких-то словах они засыпали, на других — просыпались.

Мне вспомнились ребята, которые сидели вместе с Лейлой на диване, когда я впервые увидел ее.

— А почему тогда другие дети не проснулись вместе с ней?

— «Как зайчонок убегал» — не их книжка. — Наверное, отец заметил удивление на моем лице, потому что тут же принялся объяснять: — Ученые, отдавшие своих детей для участия в программе, хотели, чтобы они оставались личностями, а не частью большой группы. В раннем детстве родители читали им перед тихим часом и ночным сном. У каждого ребенка была своя сказка, от которой он засыпал и просыпался.

— Значит, «Как зайчонок убегал» — Лейлина сказка?

Он кивнул.

Я не сдержал изумления:

— А те книги, что я видел в комнате…

— Каждая связана с ребенком, участвующим в программе.

— Но их там так много!

Соломон еле заметно передернул плечами и потер руки.

Казалось, в той комнате книг куда больше, чем детей в теплице.

— Сколько ребят живет здесь?

Встретившись со мной взглядом, он ответил:

— Много. Да, много.

— И у всех родители — здешние ученые?

— Здешние, да, и…

— Что «и»?

— И не только. — Он отвернулся. — Не каждый, кто искренне озабочен этой проблемой, работает научным сотрудником в «Тро-Дин».

Я не понял:

— Как же вам удалось заставить этих людей пожертвовать своими детьми?

Он вытаращил глаза:

— Ты серьезно?

— Да. Не понимаю, как они решились на такое. — Я почесал затылок.

Слегка качая головой, Соломон наклонился вперед. Заскрипел стул.

— За тем, что происходит здесь и сейчас, ты не видишь общей картины. Слышал когда-нибудь о Конфедерации ирокезов?

Кроме того что ирокезы — коренные американцы, я не мог вспомнить ничего и помотал головой.

— Это лига коренных народов Америки, которая вначале включала пять наций, а затем шесть. Старейшая в мире демократическая организация. По некоторым данным, она существовала уже в двенадцатом веке, когда нога европейцев еще не ступала на наш континент.

До меня никак не доходило, с какого боку тут «Тро-Дин».

— В конфедерации считали, что, принимая любое решение, нужно думать, как оно отразится на седьмом поколении.

Седьмое поколение… Я принялся считать. В то время женщины, наверное, рожали в более раннем возрасте, чем сейчас, — лет в четырнадцать.

— Даже если по четырнадцать лет на поколение, это будет…

— Девяносто восемь. Они не принимали решение без учета того, как оно повлияет на людей, которые будут жить почти через сто лет!

— Но сейчас-то между поколениями гораздо больший разрыв. Некоторые заводят семью, когда им стукнет сорок, так что на семь поколений придется лет триста.

— Вот именно. — Отец в упор смотрел на меня. — Ответь мне на один вопрос. Как ты считаешь, о скольких поколениях печется теперешнее правительство — не только наше, но и любой другой страны, — когда принимает решения?