Читаем без скачивания Нич Ниднибай - Леонид Фраймович

Я был настолько доволен, что триумвират наконец-то увидел загадочного шальдага, что решился на новый круг детских горок. Малыши были тоже рады и (буду, несмотря на мою очевидную скромность, откровенен) настолько горды своим дедом, что, катаясь на горках, при появлении каждого нового катающегося мальчишки или такой же девчонки прижимались ко мне, и Эльчушка (видимо, не зная, что сказать, или желая завести знакомство) говорила за всех:

– Саба шели…[15]

Доктора Меламудмана пахан пристроил в лагерный лазарет. Долго молчавший, доктор вдруг безостановочно разговорился:

– … Чистая зона, а там уровень радиации… Ну, в общем, это уже не интересно… Так вот. Я тогда и думать ни о чём не думал… И ещё слышать не слыхивал… Снится мне, что лечу я по небу с моим, уже к тому времени давно умершим, отцом, светлая память ему, а внизу город светится. Я спрашиваю папу: «Что это за город?». А он мне говорит: «Ты что, сынок, не знаешь? Это же Сомнамбыль»… Представляете? А через несколько дней меня вызывают в военкомат и говорят: «Или Сомнамбыль, или трибунал»… Я по военной специальности ведь радиолог… Но вреев, тем более удеев, к таким делам на пушечный выстрел уже не подпускали тогда, вы же знаете… А тут бац!.. Вчера ещё в Граде – завтра уже в Сомнамбыле… Да ещё и командиром отряда по расчистке всего этого дерьма… А теперь… хотел парня спасти… комиссовать… Боевой офицер, а сума сходить начал…

Враг-то там невидимый… и везде, а он привык, чтобы видеть… Ну, общем, это уже не смешно…

– Я, кстати, тоже по военке радиолог, – еле успел вставить Леольh…

От Меламудмана он узнал множество подробностей об аварии на Сомнамбыльской АЭС. Как излучало-пульсировало со странным периодом в 13,7 дней взорвавшееся, раскалённое ядерное топливо третьего блока, как падали без сознания люди, попадая под нейтронное облучение, как глохли автомобили от радиации, и их обшивали свинцом, как работали солдаты в одних марлевых повязках и гимнастёрках, как пили из кранов радиоактивную воду, как лгали населению о масштабах аварии, как бегали по мёртвому лесу огромные зайцы-мутанты, как упирались в невидимую стену зоны стаи птиц и отворачивали, облетая её, и как стая журавлей всё же спустилась к ликвидаторам и ждала, пока люди врачевали ногу их вожаку…

Узнал Леольh и об арестах, расстрелах и ссылках…

Лишь об одном, как ни жаждало и болело сердце его, он так и не смог узнать: о судьбе семьи Григфориных… о Ларочке-Атшепсут своей…

От голода, холода и непосильной работы физических сил оставалось всё меньше и меньше… И душевных тоже… И смертной поступью подкрадывалось отчаяние… Начиналась дистрофия, и по ночам ему снилась огромная лагерная яма, заполненная доверху голыми трупами погибших зэков…

А когда в один из дней Леольh уже решился на саморуб ноги, из лагерного динамика раздались такие слова: «…От информбюро Справедливого Союза… Сегодня в… нацистская Верисея вероломно… на нашу страну…»

Задача была не из легких, но Евгения с удовольствием чувствовала, что она сможет её решить.

Дежурная медсестра лечебного отделения военного полевого госпиталя легкораненых госпитальной базы Юго-Западного фронта войск Независимой Сибирской республики, обладательница густой, чёрной копны волос и миниатюрной фигуры, сидела за небольшим, вероятно, бывшим когда-то благородно-коричневого цвета, слегка перекошенным столом отделения и училась. Да, училась. Ночью, в пространстве, почти лишённом фотонов света, улучшив минуту, когда в отделении почти никто не стонал, а старшая медсестра Сараh закрылась с санитаром Уемотиным в перевязочной. Училась, ибо, как почти всякая девушка из приличной (подчёркиваю, – приличной) удейской семьи, она мечтала после войны пойти учиться на врача. И таким образом увлёкшись решением задачек по алгебре, она вдруг почувствовала чью-то руку на своём весьма небольшом плече. В испуге вскочив с табуретки так, что последняя упала (слава Богу, что на ногу кому-то, иначе был бы жуткий грохот), Евгения Лазаревна испугалась ещё больше и смутилась до полного покраснения всего тела, когда увидела, что перед ней стоит со своей свитой командующий Юго-Западным фронтом войск Сибирской республики, генерал армии, знаменитый Алексей Максимович Дарусанов. Кое-как справившись со своими центральной и периферической нервными системами, она, став в стойку «смирно», отрапортовала:

– Друг командующий фронтом, дежурство проходит спокойно, дежурная медсестра рядовая Аронина. Дарусанов улыбнулся и только сказал:

– Вольно, продолжайте учиться, рядовая Аронина.

Затем его стройная, офицерской выправки фигура развернулась по направлению к выходу и тихонько, вместе со свитой, исчезла в ночи…

Как же генерал оказался в отделении военного полевого госпиталя?.. Как, как… Просто он делал инспекционную проверку, вот и всё…

Евгения же, придя в себя, отправилась посмотреть, что творится в отделении. Во второй палате она опять невольно задержала свой взгляд на, лежавшей на кровати у входа, девушке с перевязанной рукой. Она была очень худа и очень молчалива. Видимо, силы и надежда совершенно оставили её после перенесённых мытарств. Единственное, что по-прежнему не хотело оставлять её, это совершенство красоты.

– Бедняжка, – подумала Евгения Лазаревна, одновременно чувствуя к ней зависть, – как зовут-то её? Лариса, что ли?

Верисейская нация, то биш вреи-вериане и вреи низших каст (местные вреи-удеи и, успевшие до войны подняться в Верисею из разных стран, но в основном из СС, вреи-эметисты и вреи-удеи), не ошиблась (если кто забыл к концу этого предложения, то напоминаю, что не ошиблась нация): у нацпремьера были таки ещё гениальные идеи. И самая простая и очень оригинальная из них – это война. Война против Справедливого Союза. Чтоб не выпендривался с ценами на нефть и не издевался над горячо любимыми Шмуликом ихними вреями. Но вы знаете… Да, уровень жизни, конечно, опять несколько приподнялся, когда население Верисеи стало уменьшаться от СС-овских ракет… Но ведь эти ракеты попадали не только в население, а и в кафе… А когда ты не можешь вовремя выпить чашечку кофе… Это уже чересчур… И горячая снисходительно-ироническая любовь нации к своему нацпремьеру и его нацпартии начала потихоньку примерзать.

Однако до изнеможения всегда бодрый Шмулик продолжал не щадить себя и народ свой во имя процветания и того, и другого. Только что вот, например, он вернулся из пыточной камеры, где пытали, пытаясь выпытать пытками сведения у опытного СС-овского лазутчика, в очень приподнятом настроении, ибо удачно ввернул там шутку, когда-то подслушанную у хирургов, о том, что хорошо зафиксированный пациент не нуждается в анестезии. Эта шутка вызвала гогот у мальчиков личной охраны нацпремьера, цамцавовцев (солдат Элитных войск нацпартии), и приступ такого воодушевления у пытающего персонала контрразведки, что истошные крики вянского лазутчика стали заглушать вышеуказанный гогот. Кроме того, по дороге в свою резиденцию, увидев несколько некрасиво разрушенных улиц с разбросанными там и сям частями тел обожаемых им граждан, он твёрдо решил применить нейтронное оружие… Конечно, все эти цтеки, нки и новоримцы завякают… Но эстетика превыше конвенции… В общем, было от чего встать настроению-то…

– Ай да Шмулик, – ликовала нация, – ай да арбуз у него на шее!

Опять же, как уже я проговорился выше, были и слаболикующие, которые по закуткам шептались:

– Бомбой бы ему по арбузу!.. Хорошо, что хоть всех детей успели по подземельям припрятать.

Что ж, разве всем угодишь?.. Но это уже не его Шмулячье дело. Это уже работёнка для гостайпола…

– Да вы садитесь, Лев Геннадьевич. Какими судьбами? Вот сюрприз-то приятный!

Легкий стан Алексея Максимовича метался по времянке в попытке угодить гостю.

– Элиночка, иди сюда, смотри-ка, кто у нас объявился.

Из соседней комнаты вышла жена Дарусанова. Её роскошные, густые, уже поседевшие волосы были туго увязаны на затылке. Даже сейчас в ней, стремительно постаревшей после гибели на фронте сына, проглядывалась былая красота. Это была одна из тех редких мадонн, которые вовремя перестают быть прежде всего самками и, оставаясь верными жёнами, превращаются в таких же верных матерей и бабушек.

Элина Ивановна подошла к Вассеру, молча поцеловала его и вдруг заплакала. И что удивительно, по чисто выбритым, обветренным, чуть веснушчатым щекам проживающего вторую войну командующего второй армией Юго-Западного фронта войск Независимой Сибирской республики, генерал-полковника Льва Геннадьевича Вассера, плоской струйкой тоже поползли слёзы.

– Вы, наверное, голодны, – сказала Элина Ивановна и, не дав ответить гостю, быстро удалилась на кухню.