Читаем без скачивания Собрание сочинений. Т. 5 - Саша Черный

— Цыц! — сказала Нолли и потащила Пшика за ногу в карман. — Цыц, мурзилка, а то он услышит!

Загремели колеса. Катин папа сказал: «Сорок». Потом испугался и поправился: «Тридцать пять». Поехали.

— Подвинься, чучелка, — запищала Нолли, — я тоже хочу выглядывать!

Пшик подвинулся и пробормотал: «Ой, сколько домов! Ог-ро-о-мные! Белый дом, серый дом, желтый дом, коричневый дом, деревянный дом!»

— Смотри, смотри, Пшикочка! — завизжала Нолли. — Вагон без лошади! Красненький! Ай-яй, смотри, сзади тоже никто не толкает! Бу-у-у-у! Что это, это, это, Пшик?

— Это трамвай.

— Как же он бежит?

— Кондуктор толкает его с одного конца города, и он бежит до другого. Ловко, а?

— Пшик! — сказала Нолли, глотая последнюю шоколадную крошку, которую она нашла в кармане. — Пшик, довольно уже ехать. Давай спрыгнем…

— Давай! — Пшик осмотрелся кругом, схватил Нолли в охапку, вылез из кармана и, как блоха, прыгнул прямо на фонарь. Под фонарем в это время проходила дама и вела на шнурочке маленькую собачку, похожую на мохнатого червячка. Собачка остановилась, потянула носом, уперлась передними лапками в землю, а задними стала загребать: «левой-правой, левой-правой!» Да вдруг как залает на фонарь:

— Тяф-тяф-тяф! О, зачем я на веревочке! Тяф-тяф-тяф! Я бы перегрызла фонарный столб! Р-рр-тяф-тяф-тяф! Эти фонарные обезьяны полетели бы вниз, а я их в клочки, я их на клочки, я их вдребезги!!! Пусти! — завизжала она, но дама потащила собачку дальше, и она поехала на четырех лапках, как на коньках.

Нолли и Пшик хохотали, как сумасшедшие:

— Собачья морда! Ага, привязали, привязали! Ну-ка достань! Тяп-тяп-тяп! Подумаешь, как страшно… Сама обезьяна, сама собака, сама злюка-гадюка несчастная!

— Пшик, — сказала Нолли, — давай слезем и дернем ее за хвост!

— Она тебя дернет! Она тебе так дернет, что все тряпки из живота вылезут!

— Фуй, Пшик, какие ты гадости говоришь…

Помолчали минуточку. Пшик стал считать окна, а Нолли задумалась. Дождик стал накрапывать. Внизу люди зонтики раскрыли. Страшно.

— Пшик, Пшик, Пшик! — захныкала Нолли. — Поедем куда-нибудь?

— Куда?

— Ты мальчик, ты и выдумывай. Хорошее гулянье — сидеть на фонаре? Разве мы птичкины дети? Придет фонарщик зажигать освещение, увидит нас, — что он с нами сде-ла-е-ет!

— Стой! Не хнычь, я уже придумал! Ты умеешь читать?

— Нет!

— Ну еще бы! — Пшик фыркнул и почесал ногой за ухом. — Эх ты, пустая фарфоровая голова с локонами!

— А у вас что в голове?

— Не твое дело. Видишь вывеску напротив — под вывеской окно: тряпки красные, тряпки зеленые, тряпки серо-буро-шоко-ладные…

— Вижу!

— Ну вот. Читай за мной: кра-силь-но-е за-ве-де-ни-е. Поняла?

— Нет.

— Мы слезем с фонаря — перебежим через улицу и… в форточку! Вот она открыта. Ейн-цвай-драй! Понимаешь?

— Пшик! — закричала Нолли. — Пшик, ты хочешь покраситься?

— Да, Нолли, я хочу покраситься. Я буду опять красный, как… красная краска! Вот! Чтобы еще все паяцы на свете покраснели от зависти! Вот!

— Идем! — сказала Нолли.

Они слезли, перебежали через улицу и полезли в форточку. Никто не заметил. Только голодный воробей слетел с вывески, когда Пшик уже перекинул вторую ногу через форточку и дал ему подзатыльник, — но ведь это почти не больно.

Пшик и Нолли спустились по занавеске на подоконник и заглянули в комнату.

— Цыц! Никого нет. Может быть, в зелененькую покраситься?

— В красненькую! — сказала Нолли и задрожала от радости.

— Половину в красненькую, половину в желтенькую, как было раньше.

— Пшик, я тоже хочу краситься.

— Тебе нельзя, ты кукла.

— Так что же, что кукла? Я на этом противном фонаре все платье измазала. Было беленькое, а теперь как Катины подметки.

— Цыц, не хнычь! Согласен. Только прежде я. Стой тут, и если кто-нибудь войдет, скажи — «ма-ма».

После этого Пшик крикнул «алле-гоп», прыгнул на стол, лег на бок и опустил в банку с красной краской правый бок, руку и ногу.

Краска была тепленькая, и Пшик от удовольствия закрыл глазки.

— Пшик, — запищала Нолли, — Пшикочка, отчего так долго?

— Сейчас! — закричал Пшик и схватился рукой за банку, но поскользнулся, упал в краску и вылез оттуда красный, как сырая говядина. Красные волосы, красные глаза, красные уши… Красавец! А краска на стол с него так и бежит: целое озеро.

Нолли сначала испугалась, да как захохочет! В комнате над входной дверью зазвенел колокольчик. Один большой человек вошел, другой крикнул: «Сейчас!» и прибежал в комнату. Прямо несчастье!

Нолли в форточку, Пшик за ней. Схватил ее руками за платье и кричит:

— Боже мой, подожди!

Нолли вырывается:

— Ступай прочь! Не смей меня пачкать!

Наконец не удержалась и полетела с форточки кувырком в дождевую кадку, которая стояла возле окна.

Вылезли. Сели за кадочку и плачут, и плачут: воды в себя много набрали, плачь сколько хочешь.

— Нолли! — сказал Пшик, размазывая красные слезы по лицу. — Вернемся!

— Куда?

— К Кате!

— Я не знаю дороги…

— Ай, Пшик, держи меня!

— Что с тобой?

— Меня кто-то тащит!

— И меня тащит!!!

— Ай…

Чья-то огромная черная рука вытащила Нолли и Пшика из-за кадочки и посадила их на ладонь.

— Трубочист!!! — шепнула Нолли.

— Боюсь!!! — шепнул Пшик.

— Вот так выудил! — сказал трубочист. — Ну-с, очень приятно познакомиться, пожалуйте в залу! — с этими словами трубочист положил Нолли и Пшика в свою сумку и пошел своей дорогой дальше. От испуга Нолли и Пшик молчали целых пять минут.

— Пропала моя красочка! — жалобно пищал Пшик.

— Ты мальчик, тебе ничего… На кого я теперь буду похожа? На негритянскую но-здрю-у!

— Не реви. Нолличка, я тебя яичным мылом отмою…

— У-у-у! Что это так трещит?

— Это крыша, — сказал Пшик и незаметно выпал из кармана.

— А я? А я? — закричала испуганно Нолли и выскочила вслед за Пшиком. Трубочист не заметил.

— Мур-мур-мурау! — сказал кто-то рядом.

— Ой! Пшик, смотри, это наша Мурка! Наша Мурка! Здравствуйте, Мурочка!

— Мур-мар-мелау… Здравствуйте! Как вы сюда попали? А?

Нолли и Пшик упали на коленки и протянули к Мурке руки:

— Извините нас! Мы удрали гулять! Мы больше никогда не будем! Отведите нас домой, вы кошка, вы знаете дорогу по всем крышам…

— Ага, — сказала Мурка-кошка. — А дразнить меня больше не будете?

— Не будем!

— Отдадите завтра свои сливки и пирожок, когда Катя посадит вас обедать?

— Отдадим, — печально сказали Нолли и Пшик.

— То-то. Ну ладно. На этот раз прощается. Садитесь на меня верхом и держитесь крепко.

С крыши на крышу, со стеночки на стеночку (как страшно было!) добрались до своего черного хода.

Спрыгнули Нолли и Пшик, да за дверь — даже поблагодарить Мурку от радости забыли, — и по коридору, топ-топ, тихонько, как мыши, пробежали в Катину комнатку. Катя уже спала: надутая такая. Мигом вскочили на подоконник, сели, как утром сидели, закрыли глазки и ни гу-гу.

Утром Катя проснулась и все выспрашивала:

— Отчего такие замурзанные? Где вчера были? Под кроваткой искала, в чулане искала, в рояле искала — нигде нет? Где были?

Но Нолли и Пшик как воды в рот набрали, молчат и друг Другу подмигивают: «Наше, мол, дело!»

<1912>

<1929>

ДОМИК В САДУ*

В саду было пусто. Только на полянке, за елками на весь сад весело стучал топор. Стучал да стучал.

На стук топора из белого дома приплелась кошка Маргаритка. Села на кучу прошлогодних листьев и видит: стоит среди поляны рыжий плотник Данила и тешет бревна. Обошла кошка вокруг Данилы, обнюхала пахучую желтую щепку, которая, как сумасшедшая, прыгнула к ней прямо на нос из-под топора, и давай мяукать.

— Мяу-мур, — мур и мяу, — я знаю, что это будет.

— А что, госпожа кошка? — вежливо спросил скворец с березы и нагнул вниз голову со своей жердочки.

— Мняу! Вам очень хочется знать?

— Чики-вики, очень.

— Видите ли в том белом доме живут две девочки…

— Розовая и белая?

— Мяу, да, и у них есть папа, такой огромный папа, в два раза больше самой огромной собаки. Да. Так вот этот папа вчера заказал плотнику Даниле для своих детей дом…

— Чики-вики, скворечник.

— По-вашему — скворечник, по-нашему — дом…

И вот — хлоп, где-то щелкнула дверь, и с крыльца белого дома понеслись вперегонку к полянке две девочки: одна розовая, поменьше, круглая, как колобок, — Тася; другая в белом, длинненькая и худая, как жердочка, — Лиля.

Прибежали и давай прыгать вокруг Данилы:

— Данила, Данил ушка, миленький, самый миленький, когда же дом будет готов?