Читаем без скачивания Девочка, которую нельзя. Книга 2 (СИ) - Андриевская Стася

Всё это время Игнат был рядом: следил за температурой, выносил тазик и приносил какие-то травяные настои. Словно раненного бойца сопровождал, подставив плечо, в туалет и прямо в постели кормил куриным бульончиком с ложки. Иногда я выплывала из лихорадки, словно из раскалённой пучины Ада, в которой даже дышать приходилось раскалённой лавой, и понимала, что это краткое чудо воскрешения сотворила опустившаяся на лоб ладонь. Превозмогая резь в глазах, молча смотрела на склонившееся надо мной сильно заросшее, озабоченное лицо… и тут же снова отключалась.

А однажды я проснулась вдруг среди ночи и обнаружила Игната спящим на кровати рядом со мной. Он прижимал меня к себе — так крепко, что тело покрылось испариной, но при этом впервые за долгое время мне было легче дышать и не пронзало раскалённой спицей виски.

Повернула голову, и Игнат тут же чутко очнулся. Приподнялся на локте, вглядываясь мне в лицо, поймал взгляд. Секунда, другая… Осторожно опустив ладонь, повёл по щеке, то ли проверяя температуру, то ли убеждаясь что я настоящая… И вдруг порывисто подался вперёд и приник к губам. Я ответила — упиваясь, с жадностью, но уже в следующий миг с трудом заставила себя отвернуться.

— Нельзя! Заразишься.

— Да куда уж больше, — хрипло шепнул он и снова настойчиво поймал губы.

Я тонула в его нежности. Даже не думала, что он на такое способен. Но грубые, привыкшие к жёсткой борьбе и подчинению руки оказывается умели быть и изнуряюще ласковыми. А поцелуи заставляли дрожать от предвкушения и, преодолевая робость, просяще подаваться навстречу… И всё же, несмотря на трепет и осторожность, снова были боль и кровь. Гораздо меньше, но всё-таки. Я жутко смутилась, поэтому до последнего молчала и терпела, благо, что было темно. Но Игнат, конечно, всё равно увидел, когда пошёл в ванную смывать наполненную семенем пригоршню. Вернувшись, взволнованно положил руку мне на живот.

— Это нормально?

— Откуда я знаю, — зарделась я. — Ты у меня вообще-то первый.

— Вообще-то ты у меня тоже, — озабоченно нахмурился он. — Ну а что говорит твоя ветеринария? Бывает так?

— В каком смысле — я у тебя тоже?

— В прямом. Ты как чувствуешь-то себя? Может, врача вызвать или… я не знаю… Что в таких случаях делают?

Я прижалась к нему, пряча счастливую улыбку на мускулистой груди, сентиментально шмыгнув носом.

— Правда, что ли? А я думала ты шутил, когда говорил, что девственниц не любишь.

Он обнял меня в ответ. И я бы даже решила, что он растроган… если бы это не был крокодил Гордеев.

— Чтобы их не любить, их нужно как минимум попробовать, а я к этому просто никогда не стремился. Нет у меня такого загона — чтобы обязательно первым. Это некоторые, как звёздочки на фюзеляж, целочки собирают, а мне не принципиально. Поэтому просто не довелось. — Обнял крепче, зарываясь лицом в волосы. — До тебя.

С этой ночи я пошла на поправку. А на следующий день, по настоянию Игната даже добралась до женского доктора.

— Так бывает, — сказала она, — особенно если плева плотная и разные позиции использовались. Сначала с одной стороны надорвал, потом с другой. Понимаешь, да? Но порывы внешние, соответствуют норме, так что не переживай. Может, покровишь ещё раз-другой, а потом всё нормально будет. А чтобы всё быстрее прошло, не делайте долгих перерывов. Не давай, так сказать, зарастать. — Улыбнулась поверх очков и, стянув перчатки, помыла руки и ушла за ширму, к столу. — Выпишу тебе антисептик, будешь подмываться после каждого акта, пока полностью не заживёшь. И не забывайте предохраняться, если детей не планируете.

Когда Игнат услыхал про «не давайте зарастать» я вдруг поняла, что, кажется, попала — так многозначительно дёрнул он бровью, и закусил плотоядную улыбочку. И не ошиблась. Едва добравшись до хаты, он «обновил меня» в первый раз, ещё через пару часов повторил.

Это было совершенно новое для меня чувство, которое пока ещё не укладывалось в голове полностью — быть с мужчиной. Доверяться ему, послушно отдаваться, прислушиваться к себе, чувствовать его. Я смущалась некоторых поз и наготы, но в это же время меня словно распирало дьявольским огнём, и хотелось ещё и ещё.

Мы занимались этим в машине, в мотелях, и даже умудрились как-то минут на пять занять туалет придорожного кафе. Я ответственно и со всей душой училась минету, Гордеев талантливо и с полной самоотдачей обучал. Преодолевая стыдливость, краснея и изгрызая губы признавалась ему, как нравится мне самой. Иногда он начинал расспрашивать ни с того ни с сего, просто в пути. Я начинала рассказывать, он задавать наводящие вопросы, я отвечать. А он брал вдруг мою руку и клал себе на бедро возле самого паха, а там — всё готово. И мы находили первый попавшийся закуток и дорывались друг до друга.

И кстати, Игнат так и не разболелся. Даже не чихнул ни разу. Зачем тогда говорил, что и так уже заразился — больше некуда?

В конце сентября мы наконец осели в небольшом северном городке, и Игнат сказал, что здесь и зазимуем. Место было тихое, очень провинциальное, но мне так хотелось просто быть с этим мужчиной, и чтобы никто нас не трогал и никогда в жизни не нашёл, что я, кажется, готова бы была и в глухую тайгу уйти на ПМЖ. Лишь бы с ним.

И всё вдруг стало так идеально, что иногда накрывало тревогой — ну не может это продолжаться долго! И первой тревожной нотой в аккорде стал мою рюкзак с вещами, на самом дне которого я обнаружила вдруг грязь. Чёрно-бурая, она пропитала шов молочного кожзама. Я её убирала, вымывала, но она появлялась вновь, словно проступая откуда-то изнутри, из уплотнителя донышка. Однажды мои потуги заметил Игнат, осмотрел рюкзак, недовольно отбросил.

— Выкинь его, новый купим.

— Не хочу я новый! Мне этот нравится! Что это вообще такое? Мазут? Грязь?

— Не знаю. Перекисью попробуй, должно помочь.

Меня как-то непонятно кольнуло в тот момент, но я не придала значения. И лишь вечером, вооружившись уже флакончиком перекиси и ватными палочками вспомнила короткий диалог похитителей на промзоне: «Вот сука! Новые!» — «Перекисью. Пока не засохла»

В груди вдруг колыхнулось что-то удушающее, и я выронила рюкзак. Игнат глянул на меня удивлённо, но увидев рюкзак насторожился вдруг.

— Это что, кровь? — прямо спросила я. И по тому, как резко прочертились желваки на щеках Гордеева, поняла, что угадала. — Откуда? Игнат, чья это кровь?!

Но самое ужасное, что я уже догадалась. А Игнат, хотя ни слова ещё не сказал, уже дал понять, что я права.

Вскочила, в ужасе глядя на милый, молочного цвета рюкзачок, словно он был полон ядовитых змей, или в нём лежала… например голова.

— Это… Это баба Нюра? Её кровь?!

Гордеев откуда-то всегда знал, когда меня нужно обездвижить. Вот и сейчас — не успела я задохнуться от шока, а он уже зажимал меня, нашёптывая:

— Чшш… Чш-чш-чш-чшш… Так получилось, Слав. Непредвиденно. Когда тебя увозили, она уже была мертва. Но не мучалась, клянусь. Там всё было сделано так, чтобы подозрение пало на тебя. Твои пальчики, вещи и инсценировка ограбления бабульки. Это крючок, на который тебя подловили бы, если бы ты снова сумела от них сбежать. Я всё зачистил, теперь тебя там как и не бывало. А рюкзак случайно испачкался. Ты не должна была узнать. Прости…

— Ты… — дрожа задохнулась я. — Это ты виноват! Ты клялся, что никто не пострадает, но… Это твои шпионские игры дурацкие! А баба Нюра… Она-то при чём?!

— Слав, так бывает. Никогда не возможно предусмотреть всё сразу…

— Бывает? Просто «так бывает»? — оторопело шепнула я и вдруг заорала: — Да пошёл ты, Гордеев! Это… Это человек! Живой чело…

Он зажал мне рот, прошипел в ухо:

— Не ори, весь дом слышит. Славка, не ори!

Я замычала, забилась, вырываясь. И он отпустил. Я рванула от него, заперлась в ванной. Сходила там с ума. Выла, зажимая рот, впиваясь в кулак зубами, чтобы никто не слышал. Не могла принять это всё. Не могла смириться. Не понимала, как быть дальше, как жить с этим…