Читаем без скачивания Дорога доблести - Роберт Хайнлайн

— Впредь буду знать. И все же я не понимаю, почему Джоко был так поразительно щедр?

Стар посмотрела мне в лицо:

— Любимый, можно мне сказать, что ты поражаешь меня каждый раз, когда я говорю с тобой? А я-то думала, что давным-давно разучилась чему бы то ни было удивляться.

— Взаимно. Ты меня тоже поражаешь. Однако мне это по душе, кроме одного раза.

— Милорд Герой, как часто, по твоему мнению, простой деревенский сквайр имеет шанс получить в свою семью сына Героя и воспитать его как собственного? Можешь ли ты вообразить его разочарование, когда у него отняли то, что он считал твердо обещанным и всецело принадлежащим ему? Можешь ли вообразить его стыд? Его гнев? Я немного подумал.

— Ладно. Виноват. Так бывает и в Америке. Только там этим не хвастают.

— Сколько стран, столько и обычаев. Известную роль сыграло и то, что Герой оказал ему честь, отнесся к нему как к брату, и при особой удаче, он мог рассчитывать, что Герой станет членом дома Доралей.

— Погоди-ка минутку! Что ж он для того и прислал всех троих? Чтобы повысить шансы?

— Оскар! Да он бы с радостью прислал тебе тридцать… если бы ты намекнул, что настроен достаточно героически и совладаешь с ними. А так он послал тебе старшую жену и двух любимых дочерей. — Стар заколебалась. — Вот что мне до сих пор неясно… — И задала прямой вопрос.

— Господи! Нет, конечно! — запротестовал я, вспыхнув. — Уже с пятнадцати лет… Главной причиной, что выбила меня из седла, была эта девчонка. Только она, я уверен в этом.

Стар пожала плечами.

— Возможно. Но она не ребёнок. В Невии она уже женщина. И даже если она ещё сохраняет невинность, то готова спорить, что месяцев через двенадцать она уже будет матерью. И уж если ты испугался её, то почему не выпроводил из спальни и не взялся за сестричку? Эта пичужка потеряла девственность задолго до того, как стала оформляться физически, насколько я знаю. И я слыхала, что Мьюри — «блюдо с начинкой» — кажется, у американцев есть такая идиома.

Я пробормотал что-то, думая о том же. Но мне почему-то не хотелось эту проблему обсуждать со Стар.

Она сказала:

— Pardonne-moi, mon cher? Tu as dit?<Извините, месье. Вы что-то сказали? (фр.)>

— Я сказал, что мне простится, должно быть, шесть грехов за этот Великий Пост.

Она удивилась: — Но Великий Пост давно прошел на Земле. А здесь его вообще не бывает.

— И очень жаль.

— И все же я рада, что ты не выбрал Мьюри раньше Летвы. Иначе Мьюри задрала бы нос перед матерью. Но правильно ли я поняла, что ты готов исправить дело, если мне удастся договориться с Доралем? — Она добавила: Мне это очень важно знать, в зависимости от этого я буду строить свою дипломатию.

— (Стар, Стар… это тебя я хочу в свою постель…) Если тебе так угодно, любимая.

— О, это сильно помогло бы.

— О’кей. Тут ты командир. Одну… две… тридцать… умру, но не сдамся. Только, пожалуйста, никаких девочек… маленьких…

— Нет проблем. Дай-ка мне подумать. Ах, если бы только Дораль дал мне сказать хотя бы пять слов. — Она замолкла. Рука её сохраняла ровную теплоту. Я тоже примолк, задумавшись. Эти странные обычаи имели последствия, важность которых я до сих пор не смог полностью оценить. Например, почему, если Летва немедленно сообщила мужу, какой я олух…

— Стар, а где ты провела эту ночь? Она бросила на меня острый взгляд:

— Милорд, позвольте сказать вам, что вам лучше не совать нос не в свои дела.

— Разрешаю. Только все почему-то суют нос в мои.

— Извини. Я очень встревожена, и мои самые главные тревоги тебе пока неизвестны. Это был прямой вопрос, и он заслуживает прямого ответа. Гостеприимство здесь всегда сбалансировано и честь оказывается одновременно двум сторонам. Я спала в постели Дораля. Однако, если это важно, а для тебя это может быть важным — я все ещё плохо понимаю американцев — вчера я, как известно, была ранена и рана ещё беспокоила меня. Джоко — широкая и добрая душа. Мы спали. И только.

Я постарался, чтобы мой голос прозвучал беззаботно:

— Твоя рана меня беспокоит. Как она сегодня?

— Не болит. Повязка сама отпадет завтра к утру. Но… вчера — это не первый раз, когда я пользовалась гостеприимством кровли, стола и постелей в доме Доралей. Джоко и я — старые друзья, близкие друзья, вот почему мне кажется, что можно рискнуть в надежде получить несколько секунд до того, как он начнет нас убивать.

— Что ж, я и сам начал догадываться кое о чём.

— Оскар, по твоим стандартам, по тем, в которых ты воспитан, я стерва.

— О, нет! Ты — Принцесса!

— Стерва. Но я не из твоей страны, и я воспитана по другому кодексу. По нашим стандартам, а они кажутся мне правильными, я — высокоморальная женщина. Ну, а теперь… я все ещё твоя любимая?

— Моя любимая!

— Мой любимый Герой! Мой рыцарь! Обними меня крепче и поцелуй. Если мы умрем, я хочу, чтобы наши губы были согреты дыханием друг друга. Въезд к Доралю — за тем поворотом.

— Знаю.

Мы ехали со шпагами в ножнах и луками за плечами, горделиво приближаясь к зоне обстрела.

10

Три дня спустя мы уезжали снова. На этот раз завтрак был чудовищно обилен. На этот раз наш выход сопровождал оркестр музыкантов. На этот раз Дораль ехал с нами. На этот раз Руфо подвели к его скакуну две девицы, которых он обнимал за талии, одновременно держа в каждой руке по бутылке спиртного, затем, после смачных поцелуев от дюжины других лиц женского пола, он был водружен в свое кресло и пристегнут ремнем в почти лежачем положении. Руфо заснул и захрапел ещё до того, как мы отправились в дорогу.

Сколько поцелуев получил я на прощание, счесть просто невозможно, и многие из них были от тех, кто, честно говоря, не имел для этого больших оснований — я ведь пока ещё только начинающий Герой, только постигающий основы этого мастерства.

Это неплохая профессия, несмотря на большие затраты времени, профессиональные заболевания и полное отсутствие социальной защищенности; у неё есть и свои достоинства, причем наибольшие перспективы на продвижение имеют тут люди упорные и готовые учиться. Дораль казался наверху блаженства.

За завтраком он воспел мои достижения на текущий момент в тысячах звучных строк. Но я был трезв и не позволил его хвалам вскружить голову созерцанием собственного величия. Я-то знал себе цену. Ясное дело какая-то пичуга регулярно приносила ему новости, но эта пичуга — врунья. Джон Генри-Стальной Человек и тот не мог бы сотворить то, что делал я, если верить Джоковой оде.

Я принял все как должное, ничего не отразив на своем геройском благородном лице, а затем встал и выдал им «Кейси в Бате», вложив сердце и душу в строку «Кейси могучий вынул его».