Читаем без скачивания Экспансия - Вадим Денисов

Тут Гоблин вдруг повернулся ко мне:

— Что по «одиннадцатому», Кость?

— Отдаем, — махнул я рукой.

Чего его жалеть, мало ли диковинных пистолетов в группе? Не жмись в тяжелую минуту, и тебе откликнется. Может, потому некоторые нас и считают лоховатым народом. Да ладно, пусть считают, вышибем когда-нибудь мы эти считалочки из зазнавшихся бошек. Это их собачье дело, а по мне, именно так — по душе.

Бряк! На столешницу — кстати, у Сотникова она покруче будет — лег трофейный сомалийский «Кольт M1911».

— Свежак! У пиратов вчера забрали, на Волге. Две обоймы всего запаса, и больше к нему маслят нет. Ну с патронами не проблема, любыми. Выписываем.

Этого ствола капитан из рук уже не выпустил. Понятно…

— «Спрингфильд» один имеется, тоже трофейный, — продолжил Сомов. — Состояние хорошее, даже удивительно, как его зусулы не загадили. Патроны все твои, капитан, сколько сняли. Ну и на закуску…

Похоже, название «зусулы» к таинственным бандам вскоре приклеится прочно.

Гоблин положил на стол два «убитых» АК-47. Последний, нормальный «калаш» мы таки зажали — что за дележ такой, если он вообще без жабы?

— Братаны, извиняйте за внешний вид стволов — что наварили, тем и делимся, — как бы оправдался перед берлинцами Сомов. — Не знаю, сможешь ты там целое отколупать или нет. Но стреляют! Магазина всего четыре, полные. Если одобришь и возьмешь на вооружение, дадим еще патронов, из своих запасов.

Тут оба немецких вояки встали, сдержанность кончилась.

Истосковавшиеся по стреляющему железу руки щупали стволы, в сторону рядками начали откладываться составные части оружия. Рольф послюнил палец, прижал к ствольной коробке АК, посмотрел на мокрое пятно. Не морщась, заглянул в ствол, не смутился состоянием дерева, мятыми магазинами. А ручки-то трясутся. Но он рационалист, смотрит не на состояние автомата — что уж там оценивать, все на виду, — а только голую функцию, как и стоит поступать в таком безвыходном положении.

— Они будут стрелять, — заявил капитан. — Это же «Калашников». Почистим, постираем, помажем.

И вдарил длинной немецкой фразой по замершему рядом коллеге, из которой я понял, что румяному воину даден приказ, как-то связанный со словом «искупать» или «намочить».

После того главком Вермахта повернулся к нам, и мы заметили, как изменилось его лицо: ничего себе, сразу получить девять стволов! Это самый настоящий рывок из каменного века в двадцатый. Как-никак, но с таким вооружением уже можно держать замок, никакая примитивная банда анклаву уже не страшна.

— Хомбре, это лучший подарок в моей жизни, — просто и искренне признался вояка, — вряд ли когда-нибудь я смогу отдариться так же.

— Забей, на, братан, — великодушно посоветовал Гоблин.

Сомов отжигал, и свет рампы ничуть не слепил его.

А мне опять пришлось переводить. Да чтобы прилично было.

На вооружении анклава состоят лишь длинные, метр восемьдесят, луки английского типа — «longbow» — из тисового дерева, его в этих краях растет предостаточно, по обоим берегам Волги. «Лонги» немцев похожи на самодельные, тисовые же, луки сербов, но еще длиннее. Натренироваться на таком «тренажере» до уровня приемлемой точности стрельбы — адский труд, но они это сделали, практически все мужчины анклава могут сшибить стрелой косулю на дистанции пятьдесят метров. Стрелы из тополя, само собой. Как выяснилось, в анклаве есть этнограф, проработавший многие годы в Якутии, поэтому с изготовлением стрел проблем больших не было: он первым делом сделал традиционные «стрельные» северные струги. Точность боя такие стрелы обеспечивают средненькую, но этого хватает для охоты и сдерживания врага на средних же дистанциях. Однако о каком-то маневренном бое в лесу, как и тактических перемещениях, тут говорить не приходится, такой лучник — воин-стационар. Забирайся на ветки дуба, как товарищ Робин Гуд, и выжидай. Но у противников-то — огнестрел!

Теперь ситуация изменится.

Однако, как говорят в длинных и нудных рекламных роликах про чудо-овощерезки: «Но и это еще не все!»

— Знаете, ребята, а пулемет мы вам не дадим, — сказав сие, Сомов тут же поднял руку в успокаивающем жесте, ибо немцы быстро забормотали что-то, типа: «Так мы ж без претензий, чесноки, что мы, без понятий, что ль…»

— «Максимка» вам в аренду пойдет, кормовой пулемет нашего «Дункана» — судовое имущество, между прочим. Это модернизированный вариант, горловина широкая, чтобы снегом можно было кожух забивать. — Он вытянул ладонь к бургомистру и пояснил: тот же наверняка должен помнить те страшные и славные дни. — После Сталинграда опыт реализовали.

Так, хорош, нужно говоруна перехватывать…

— Ну и особый подарок вам, от подразделения сталкеров! — Я встал и торжественно вручил капитану альпийских стрелков, словно киндер-сюрприз ребенку, гранаты: «эфки» и «эргэшки», по паре.

Все, Миш, сделали мы дело, вооружили братанов как могли.

Теперь можно ждать люлей от Сотникова, если что не так.

Пулемет у Коломийцева реквизировать, пусть даже на время, оказалось непросто. Любой, кто знает нашего капитана, легко может представить, что за словеса полились из его уст в ответ на предложение лишить его крейсер кормового плутонга. А был нужен именно «макс», способный бить длинными очередями. Пришлось уговаривать и обещать, несмотря на то что Коломийцев и так все прекрасно понимал. Ну забрали, в том числе и станину, заботливо захованную в загашник Корнеева.

— Че сидим, мужчины? — спросил Гоблин. — Пошли наверх, поставим «макса» на башню. Водрузим его, геноссе Рольф, и никакая падла на твою поляну в радиусе километра не выйдет без очень низкого поклона.

Пулемет нести немцы нам не дали. Тут же появились остальные бойцы, похватали оружие, «макса», станок, даже короба с патронами не доверили нести.

Одеты — кто как, какое уж тут единообразие: что нашли в единственной обнаруженной поблизости «локалке», то и носят.

Дежавю.

Оказывается, «дежавюшность» бывает двух типов воздействия, что никак не зависит от содержательности. Не так давно, но еще в той жизни, приехал я из Нижнего в Городец, на родину, к бабке. И полез на чердак старого дома — давно планировал это сделать. Там хранился некий личный архив: старые школьные и частично более поздние фотографии, мальчики и девочки из прошлого, вещи того времени, объекты давних увлечений — первый собранный своими руками радиоприемник, старая гитара, моторчик от мопеда, магнитофон «Яуза». В общем, много чего.

Думал, вытащу и перевезу в городскую квартиру.

Достал, сел там же, на чердаке — а время вокруг меня как будто остановилось, замерзло, ничто не напоминает о двадцать первом веке, о возрасте, о жизни нынешней… Нахлынули образы, события, картинки — и мне уже было не разобрать, какие из них происходили реально, а какие сгенерированы только что, матрично.

И стало мне плохо. Неожиданно, да? Казалось бы, чего там…

Но ожидаемой нормальной ностальгии — светленькой — не возникло, почему-то возник страх — неужели мне опять придется переживать все заново, все обретения и утраты, ошибки малые и крупные? Не хочу! Не хочу в то время! Пусть молод был, пусть весь мир в кармане — не хочу. Шагов назад не хочу. Парадокс: молодое былое напугало меня больше будущего старого. А это неприемлемо.

Слез я с чердака.

Оставил все на месте и уехал.

Вот и здесь — дежавю.

Елки-палки, опять начало! Начало групповой робинзонады. Хотя… Не бывает групповых робинзонад, как не бывает Коллективного Холостяка. У Дефо робинзонада закончилась с появлением Пятницы.

Опять ни хрена у нас нет, все предстоит добывать, выбивать, вышибать и отбирать, разведывать, натыкаться, зачищать и воевать за новое свое… Да еще и внешней помощи нет, нет Канала, давайте уж, человеки разумные, сами как-то.

Однако же именно сейчас я не ощутил того «городецкого отторжения» — ощутил азарт! А, давай! Ну что же, давай еще раз, морда твоя Смотрящая! Теперь мы пройдем еще не пройденную дистанцию куда как проще и умнее, не сбивая ног и не загоняя легких в спазм от постоянного «успеть бы…».

Азарт у меня! Подходите, гады, кто на новенького!

Русские пришли, помогать будем.

Пока мы пили чаи, пытались связаться с анклавом и в манере нищего, хвастливо передающего жалкие дары еще более нищему, держали зал, немецкие ребята успели выложить по центру верхней площадки донжона тумбу, на которую и встал пулемет. Красота!

Теперь никто им не страшен, прежде всего — зверь.

— Ну вот, — довольно оглядев огневую точку, заключил Гоблин. — Имеем настоящую крепость.

Замок стоит на южном, левом по течению берегу реки Шпрее. Напротив — действительно неизвестные земли, дороги туда нет. Магистральная грунтовка, до этого места тянущаяся вдоль Волги, возле Берлина круто поворачивает на восток. Там тоже неизвестность, кроме данных о несомненной гадости, появляющейся с этого направления, — именно с востока к замку эпизодически приходят отряды «других зусулов». Это не сомалийцы, но кто точно, немцы сказать не могут: пленных не захвачено. Какие пленные, еле отбиваются. Для того чтобы преградить проезд автотранспорту — а у налетчиков он имеется, чаще всего это легкие джипы, — германцы завалили восточную дорогу засекой. Учитывая то, что в распоряжении анклава есть всего две ножовки и два убитых топора, такая работа заняла очень много времени и сил. При появлении противника немцы поступают просто и по-своему эффективно. Основная часть укрывается в крепости, несколько человек сразу уходят в лес. Прятки в лесу — единственный способ борьбы с левобережными неграми: что сомалийцы, что зусулы — категорически не хотят бродить среди зарослей. И правильно делают, учитывая изобилие хищников. Немцам же ничего другого не остается, иначе негры давно бы тут обосновались. Партизанят из кустов, беспокоят пришельцев стрелами, несколько раз подранивали. Отчасти спасает то, что оружие левобережных африканцев в подавляющем большинстве гладкоствольное. Нарезное встречается очень редко.