Читаем без скачивания Тайны ушедшего века. Власть. Распри. Подоплека - Николай Зенькович

Хрущев, выслушав генерала, обронил:

— Встреча в «Арагви» не должна ставиться вам в вину. Вы выполняли приказ.

Маленков подтвердил:

— Состава преступления здесь не вижу.

Генерала, окрыленного надеждой и заверениями высокого руководства, снова увезли в тюремную камеру. Там он, воспрянув надеждой, ожидал решения своей судьбы, втайне рассчитывая на освобождение. Ждать пришлось… целых пять лет. Нет, не свободы, а всего лишь суда. В 1958 году Судоплатова приговорили к 15 годам лишения свободы. Одним из пунктов приговора было обвинение в участии в сепаратных переговорах о мире, которые вел Берия за спиной правительства СССР.

Как видим, заверения Хрущева и Маленкова оказались на деле пустым звуком. Обвинение в соучастии ведения секретных переговоров с Берлином о заключении сепаратного мира с Судоплатова сняли лишь в 1968 году.

Что же в действительности происходило в 1941 году? По версии, изложенной Судоплатовым, он должен был — сугубо от своего имени — рассказать Стаменову, что в Москве имеются настроения, согласно которым еще не поздно урегулировать мирным путем начавшийся конфликт между Германией и Советским Союзом, и это можно было бы сделать на основе территориальных уступок.

— О фактической капитуляции речь не шла, — подчеркивал генерал. — Имелось в виду подсунуть немцам дезинформацию, чтобы задержать наступление и дальнейшее продвижение фашистских войск и тем самым создать условия, позволяющие советскому правительству сманеврировать и выиграть время… Берия дал мне указание не поручать Стаменову сообщать все это софийскому руководству. Предполагалось, что он все доложит по собственной инициативе. Но он не доложил. Наша дешифровальная служба следила за перепиской посольства, и никаких сообщений в Софию об этом не пошло. На мой взгляд, это был типичный разведывательный зондаж.

Нет единого мнения и по поводу даты, когда начались попытки зондажа позиции Берлина относительно возможности заключения мира. По некоторым источникам, это было в октябре.

Середина октября 1941 года стала моментом, когда казалось, что сопротивление Красной Армии сломлено. Восьмого октября немцы взяли Орел, и Йодль докладывал в Берлин: «Мы без преувеличения окончательно выиграли войну». На следующий день Отто Дитрих, пресс-секретарь Гитлера, заявил корреспондентам: «Все военные задачи решены, с Россией покончено».

Жуков вспоминал, как тогда Сталин спрашивал у него:

— Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю об этом с болью в сердце. Отвечайте правду.

По Жукову, седьмого октября между немцами и Москвой не было советских войск. И как раз в этот день, как он утверждал, он был свидетелем того, как Сталин заявил, что готов принять «новый Брестский мир», как сделал Ленин в 1918 году, и приказал Берии войти в контакт с болгарским послом Стаменовым.

Другие перемещают это событие на июль — по информации, исходившей от арестованного Берии. Есть и третья версия, согласно которой слухи о советско-германских контактах возникли летом 1942 года. Тогда посол Великобритании в Москве А. Керр по поручению своего правительства пытался выяснить их природу, обратившись к Сталину и Молотову. Но внятного ответа не получил. Впрочем, исследователи не исключают, что контакты сорок второго года преследовали ту же цель, что и стокгольмские год спустя, то есть были подставными.

«Аренда Украины», или Сталин в Берлине

Тему тайных советско-германских контактов в годы войны советская историография обходила стороной. Причина крылась в боязни нанести моральную травму миллионам людей, гордившихся своей победой над жестоким и коварным врагом. Воспитание новых поколений шло преимущественно через показ нашей военной мощи, сокрушившей агрессора. О дипломатических усилиях говорилось только применительно к предвоенным годам. Что же касается непосредственно военных лет, то здесь говорили исключительно пушки.

Придет, наверное, время, когда и об этой войне станет известна вся правда, как, скажем, о войнах ХVIII и XIX веков. Тогда многое встанет на свои места. А пока… Пока еще нередко остается лишь строить догадки и предположения.

Сегодня сама мысль о том, что в Кремле обсуждался вопрос о заключении мира с Германией, кажется кощунственной. Тем более ценой уступки своей территории. Поэтому одна часть историков ведет речь исключительно о дезинформационном замысле, рассчитанном на то, чтобы выиграть время — подтянуть резервы, перестроить промышленность на военный лад. Другие же исследователи задаются вопросом: а что плохого в готовившемся перемирии? Сойдись Гитлер со Сталиным, гляди, и жертв было бы куда меньше, и разрушений. Освобожденные от Гитлера страны Восточной Европы? Они, как выяснилось, вздохнули с облегчением, дождавшись наконец ухода со своей земли московских освободителей.

Новое мышление, к которому призывал нас архитектор перестройки Горбачев, как раз и побуждает взглянуть на прошлое другим взглядом. Советский Союз не был этаким кровожадным монстром, который бессловесно вступил в навязанную ему войну. Он пытался предотвратить страшное столкновение!

Вплоть до 12 часов дня 22 июня, когда Молотов выступил по радио, Сталин запретил всякое упоминание о том, что Советский Союз и Германия были уже в состоянии войны! Он приказал Молотову поддерживать контакты с Берлином и попросил японское правительство стать посредником в переговорах между СССР и Германией.

Более того, есть версия, согласно которой Сталин накануне войны собирался приехать в Берлин. С этим связано неожиданное для многих его назначение 7 мая председателем Совнаркома. Генсек и фюрер никогда не имели личной встречи, и состоись она, кто знает, какой оборот приняли бы дальнейшие события мировой истории. По словам дочери Сталина Светланы, даже когда война уже кончилась, он часто любил повторять: «Эх, вместе с немцами мы были бы непобедимы».

Насколько правдоподобны предположения о готовившейся встрече в Берлине на высшем уровне? Этот вопрос я задал Н. И. Ножкину, специализировавшемуся в последнее время на тайной дипломатии времен второй мировой войны.

— Среди историков есть точка зрения, согласно которой сотрудничество между Германией и Советским Союзом не должно было ограничиться лишь пактом о ненападении, заключенном в августе 1939 года, — ответил мой давнишний знакомый. — Начиная с мая 1941 года, в Берлине и Москве распространялись слухи, что Советский Союз и Германия изучают возможности нового экономического и политического соглашения.

— Насколько достоверны были эти слухи?

— После войны о них поведал румынский министр Григорий Гафеску, находившийся в мае сорок первого года в Москве. Он считал их не лишенными оснований. Ульрих фон Гассель, немецкий дипломат, автор весьма любопытного дневника, слышал в Берлине то же самое. На другой день после известного заявления ТАСС, 15 июня, Гассель записал в своем дневнике: «Ходят поразительно единодушные слухи (по мнению «знающих людей», их распространяют для пропаганды), что взаимопонимание с Россией неминуемо, что Сталин собирается сюда приехать и т. д.». 18 июня в Берлине посол Деканозов пожелал встретиться с Вайцзеккером — госсекретарем министерства иностранных дел Германии. Советский посол был им принят, но содержание беседы неизвестно.

— Вы считаете, речь шла о возможности приезда Сталина в Берлин?

— Не исключаю. Правда, сам госсекретарь утверждал, что Деканозов предложил ему для обсуждения «несколько текущих вопросов». Но подлинные мотивы встречи, на мой взгляд, становятся яснее после прочтения вот этой строки в дневнике начальника генерального штаба сухопутных войск Германии Гальдера: «18 июня Молотов хотел бы встретиться с фюрером». 18 июня — это тот самый день, когда Деканозов встречался с Вайцзеккером якобы для легкой непринужденной беседы о пустяках. Тогдашний итальянский посол в Берлине Л. Симони слышал разговоры о возможной поездке Сталина в германскую столицу и считал, что Деканозов предпринимал буквально в последние минуты перед началом войны попытку организовать встречу Гитлера и Сталина. Есть сведения и о том, что вечером 21 июня Молотов и Деканозов опять пытались начать важные переговоры с немцами.

— Николай Исидорович, вас не смущает уточнение в скобках в дневнике Гасселя о слухах, распространяемых для пропаганды? А вдруг все эти разговоры о готовившемся визите Сталина в Берлин — геббельсовские штучки, назначение которых придать нападению внезапный характер?

— Не думаю. Внезапно можно напасть на случайного прохожего, на соседа. Внезапно напасть на огромную страну невозможно — вряд ли удастся незаметно сконцентрировать необходимые для вторжения огромные массы войск и техники. Знаете, чем объяснял Сталин сосредоточение германских войск вдоль советских границ? Маневром, цель которого — «усилить позицию Германии при обсуждении с Советским Союзом некоторых политических вопросов». Это подлинные слова Сталина.