Читаем без скачивания Уникальный роман - Милорад Павич

Я обнаружил нечто, что можно было бы назвать «Лекция о том, как читать поэзию», и посылаю тебе эти стихи скорее для того, чтобы они напоминали о вышеупомянутом разговоре между твоим отцом и твоей матерью, а не затем, чтобы по ним научить тебя читать поэзию. Это единственная причина, по которой я шлю тебе это стихотворение. Написал его не я, просто оно переписано для тебя моей рукой:

Давай научу тебя, как надо читать стихи.В воду войди, ладони сложи, вытяни руки свои.Итак, ты готова? Теперь подбородокВверх и вперед подними. С течением не борись,Внимательна будь к воде:Ведь эта вода, чуть что, сама захлебнется в тебе.Бросают тени слова и целятся в них попасть,Когда попадут – умрут, а не попадут, говорят:«Неважно, где ты стоишь, умей быть точным везде!»Трудно? Но ближе не стать, если на месте стоять.Свой волос потом возьми и между страниц вложи.Быть может, завтра увидишь, два волоса там лежат,Как будто ты что-то сажала и пришла урожай собрать.Если, конечно, вообще ты за книгу возьмешься опять.Ведь утром, когда проснешься, обычно и невдомек,Сколько уже пощечин тебе успели раздать.

Уже довольно давно я отметил, что в ходе следствия не поинтересовался подробнее (за исключением официального медицинского заключения о смерти) положением Дистели в больнице во время лечения. Почему – спрашиваю я сам себя – почему я не поговорил с его врачами о его поведении в те дни? Например, оказывали ли ему в больнице психологическую помощь? Приват-доцент Арнольд Гец, у которого я вчера побывал, любезно согласился ответить на мои вопросы. Именно он как психиатр занимался Дистели.

– Разумеется, Дистели рассказывал мне о своем сне, связанном с Пушкиным, – начал он, – и мне сразу же бросилось в глаза, что очень большое внимание там уделялось генеалогическому древу поэта и его предкам. Даже африканские иглы, которые используются в качестве рычагов воздействия на других людей, от которых хочешь чего-то добиться, в этом сне фигурируют в качестве унаследованных поэтом от прадеда. Для того чтобы понять эти элементы сна Дистели, вспомним, что в психиатрии те или иные вещи могут рассматриваться в рамках индивидуального бессознательного (Фрейд), коллективного бессознательного (Юнг) и семейного бессознательного (зомби). Оставим в стороне вопрос о том, как встречен научным миром третий, самый молодой метод, метод семейного бессознательного. В данном случае мы, видимо, сталкиваемся со случаем, который свидетельствует, что Дистели имел, или ему казалось, что имел, в своей семье кого-то, от кого он унаследовал способность силой принуждать окружающих его людей (во сне это «демоны») делать то, что кажется ему важным. И с этих позиций было бы весьма важно исследовать, является ли все это просто сном, и только сном, или же имеет реальные исторические корни в той части сна о Пушкине, который связан с прадедом поэта.

Если сон о предке Пушкина всего лишь плод подсознания Дистели, это указывало бы на то, что Дистели унаследовал некую семейную склонность к насилию, стремление заставлять своих ближних исполнять его желания и соответствовать его намерениям. Однако, если этот фрагмент сна Дистели основан на реальных фактах, о которых он мог узнать из литературных и исторических источников, это означало бы нечто совершенно другое и привело бы нас к иным выводам. Но для того, чтобы в этом разобраться, нам необходим специалист по истории…

На этом доктор Арнольд Гец закончил нашу беседу, и я откланялся в полном недоумении, следует ли мне и дальше углублять яму, из которой я хочу выбраться.

В результате судебного разбирательства было вынесено решение, что сестра покойной госпожи Лемпицкой, мадемуазель София Андросович, за неуважение к суду должна заплатить денежный штраф. Дело в том, что на каждый вопрос, который ей задавали во время суда, она отвечала всегда одно и то же:

– Вы не поверите, но каждое утро, стоит мне встать, я старательно расчесываю волосы своей души, заплетаю их в косу и забрасываю ее за спину… Ваши же души ужасно распатланы! Но вы этого и не замечаете. Неудивительно, что вы ничего не видите, потому что распатланные души заслоняют вам глаза… Причешите свои души, господа судьи, присяжные и вы, господин старший следователь Строс!

На днях мне пришло в голову, что в связи со смертью Дистели я недостаточно тщательно прочесал оперу. Узнав, что партию покойного Дистели в опере Мусоргского поет теперь известный бас Исаак Заборовски, я пригласил его на чашечку кофе.

На мой вопрос, считают ли в оперной труппе смерть Дистели исключительно результатом его болезни, или есть и другие «слухи», Заборовски громко расхохотался, но посреди этого смеха, который вдруг разом состарился и обмяк прямо у него на губах, замер, и глаза его шмякнулись на меня, как два голубца из квашеной капусты.

– Хе-хе-хе, как вам сказать… Есть такая информация – насчет того, что Борис Годунов отравился. Испугался, мол, этого смерча злодеяний и ненависти, которым себя окружил, собрался с духом и при помощи небольшого количества мышьяка положил всему конец…

– Небольшого количества чего? – спросил я изумленно.

– Мышьяка, яда, чего же еще?

– А откуда у вас такая информация и кто в опере распространяет такие слухи?

– Как это – откуда, господин старший следователь? Из литературы, ясно. Готовясь к исполнению роли какой-нибудь крупной личности, мы – и оперные певцы, и актеры драмы – всегда интересуемся подробностями судьбы своего героя…

– Какой судьбы?

– Ну, жизненного пути.

– Так вы говорите о судьбе Дистели или о судьбе Годунова?

– То, что Борис Годунов отравился, можно найти в книге, анонимно изданной в Венеции еще в 1772 году. Это написано и в нашей программке. А что касается Дистели, то он исполнял эту роль до тех пор, пока не… ну, скажем, пока сам не устранился со сцены. И если вы пришли, чтобы спросить меня, не устранил ли его, не дай бог, тем или иным способом кто-нибудь из оперы, то я вам скажу, что ни в чем таком не было никакой нужды. Дистели устранился сам…

И Заборовски сунул мне в руки программку, в которой значилось, что заглавную роль в опере Мусоргского поет теперь он.

Я отлично знаю, чего я не знаю. И всегда знал это. Я далек от всей этой зауми, которой занимаются спиритисты, и доверия у меня их мир не вызывает. Но может быть, следует все-таки проникать и в такие сферы? Может быть, именно там лежит ответ на вопрос, кто виновен в смерти Лемпицкой.

Размышляя о такой возможности, я занес в эту тетрадь список всех своих «энергий», таких как голод, боль, гнев, тошнота, запах, смрад, радость, смех, плач, любовь, жажда и т. д., и т. д. Все то, из чего состоит, как говорят спиритисты, «эссенция» нашей жизни здесь и воспоминания о жизни там, за чертой смерти. Затем я пометил все эти «энергии» в произвольной последовательности буквами от А до Z. Осталось последнее – увидеть чей-то чужой сон, как мне и посоветовала каирская колдунья.

Похоже, что однажды утром такое и произошло. Кто-то другой проснулся в моем сне, это был мужчина, и я встал с непонятным вкусом во рту и понял, что мне снился именно чужой сон, который улетучился, стоило мне глянуть в первое попавшееся зеркало. Посмотрев в зеркало, я понял, что «чист» и что мысль о Лемпицкой может сделать возможным наш контакт. В воспоминаниях того утра Лемпицка представала передо мной во всей роскоши своей красоты, пахнущая духами «Addict Dior». Я настороженно следил за самим собой – какая из моих «энергий» первой подаст голос. Но тщетно, я ничего не чувствовал. Даже голода. И лишь в полдень до меня дошло, что в тот самый момент, как я задал себе этот вопрос, ответ был передо мной – запах. Причем ее запах. Духи Лемпицкой «Addict Dior». В моем списке «энергий» слову «запах» соответствовала буква Н. И я вписал его в эту тетрадь. Итак, Маркезина Лемпицка подала голос. Ее ответ записывала моя рука, но не под диктовку тени Лемпицкой, а под диктовку «энергий», которые нас связывали.

На следующий день записанной буквой оказалась О. Тем временем в моих воспоминаниях Лемпицка старела. Она была уже наполовину седой. Я ужаснулся. Но мое дело успешно продвигалось вперед. Последовала буква Я, потом Б, но тут Лемпицка замолчала. Ни полслова. У меня оказалось записано только «НОЯБ…» Затем, как-то утром, она предстала в моих воспоминаниях такой стройной и прекрасной, как никогда, казалось, что отлив седины, охвативший ее волосы, делал ее все моложе и моложе, пока под конец, когда я мог прочитать уже все слово, Лемпицка в моих воспоминаниях не обрела снова свои изумительные волосы и губы цвета клубники, которые она некогда подкрашивала, глядя в глаза борзого пса Дистели…

В Голубой тетради слова Лемпицкой таинственным образом сообщали мне ответ на вопрос, кто именно виновен в ее смерти. Ответ был более чем поразительным. Словно он и не был ответом на мой вопрос.