Читаем без скачивания Свои - Валентин Черных

Утром мы приехали с оргсекретарем. Я открыл кухонный шкаф и не обнаружил ни столового набора из серебра, ни острых зелингеровских ножей, в кабинете исчез чернильный прибор из малахита.

Из своего опыта могу заключить, что воруют все, а если не воруют, то подворовывают, вынося из офисов бумагу, скрепки, шариковые ручки. Может, это и не воровство, а биологическая особенность. Даже если собака сыта, она припрятывает и зарывает кость на случай того страшного голода, который испытали ее древнейшие родственники, — наверное, это было таким повторяющимся потрясением, что закрепилось в генах во всех последующих поколениях.

К вечеру исчезли картины со стен, одну, пейзаж художника Поленова, я увидел в квартире третьей жены Афанасия. Я оставил себе телефонную книгу Афанасия, в ней было более трех тысяч телефонов, книга хранится у меня и сегодня.

На кафедре аспирантов Афанасия передали Классику. Я снова попал к своему первому учителю. На его занятия со студентами я не ходил, потому что знал: ходи не ходи — на этот раз он найдет повод расправиться со мною. Когда обсуждали очередную главу моей будущей диссертации, Классик раздраженно выступил, его поддержали педагоги; теперь он исполнял обязанности заведующего кафедрой, с ним не хотели ссориться.

Я показал свой узбекский фильм в Государственном комитете по кино. В зале сидели незнакомые мне пожилые женщины и заместитель министра. Сидели молча. Так же молча заместитель министра подписал акт о приемке. Узбекский директор фильма пригласил всех в ресторан гостиницы «Москва», недалеко, только перейти улицу Горького, но никто из чиновников не пошел. Директор стал приглашать каких-то незнакомых людей, предупредив меня, что половину обеда должен оплатить я.

— Кто эти люди? — спросил я.

— Москвичи. Очень полезные люди, — ответил директор.

— Я их не знаю. Извини, я поехал домой.

— Но я ведь заказал банкет.

— Отмени.

— Это невозможно. Уже сделаны салаты.

— Половину тех денег, которые ты собирался потратить, заплати за салаты. За углом здесь есть хозяйственный магазин, купи две кастрюли и привози салаты в общежитие, покормим студентов.

— Неприлично забирать еду из ресторана.

— Прилично. Хочешь, я тебе помогу?

— Не надо. Я все сделаю сам.

И конечно, ничего не сделал, салаты в общежитие не привез — постеснялся, наверное, забирать еду из ресторана. Афанасий не стеснялся. Он всегда держал в портфеле целлофановый пакет и, если в ресторане оставалась еда, давал пакет официанту и говорил:

— Сложи сюда, голубчик, оставшуюся еду. Но сложи аккуратно, это не для собачки, это для меня, я этой едой еще позавтракаю, а может быть, и пообедаю.

В первый раз я отвел глаза и даже покраснел. Афанасий, по-видимому, заметил мое смущение и в следующий раз в ресторане Дома литераторов протянул мне пакет и, ухмыляясь, слушал, как я прошу положить в пакет остатки еды. Теперь я тоже ношу в кейсе пакет. Многие считают меня жлобом, но я давно не обращаю внимания, что обо мне думают официанты и те, кто хочет казаться богатым и щедрым. Мне не надо казаться, я богатый, потому что всегда считаю деньги.

А пока я жил в общежитии и не знал, что будет завтра. Мой узбекский фильм вышел на экраны кинотеатров. Я покупал газеты, — а вдруг о фильме напишут кинокритики? О фильме не написали ни одной рецензии, ни ругательной, ни хвалебной. В первую неделю фильм шел в пяти кинотеатрах, во вторую — в двух, в третью неделю — ни в одном. Я в который уже раз пожалел, что не стал поенным. И у офицеров, конечно, бывают неудачи, и они ссорятся с начальством, но служба продолжается, можно перевестись в другой военный округ, в другой гарнизон и командовать ротой; конечно, может быть задержка в присвоении очередного звания, но капитаны всегда становятся майорами, а майоры — подполковниками.

Я уже понимал, что защита диссертации ничего не изменит в моей жизни. В институте преподавали средние режиссеры, мне не хотелось идти в подручные к середняку. «Идти» — сильно сказано, этот середняк должен тебя пригласить; чтобы пригласил, ты должен ему понравиться, обольстить — это все равно что обольщать богатую, но горбатую. Можно, конечно, и горбатую — мне всегда хотелось переспать с горбуньей, — но горбатые не замечали меня.

Вечерами я ходил по московским улицам, смотрел на освещенные окна, за которыми была, может быть, и дурная, но стабильная жизнь. Я сходил в театр, посмотрел пьесу с пани Скуратовской в главной роли. Она нравилась зрителям. Я ушел после первого действия, купил бутылку водки, выпил в полном одиночестве в своей комнате в общежитии, подумав, что вот так спиваются и становятся алкоголиками.

ИГРАЯ, НАДО ВЫИГРЫВАТЬ

И мне снова повезло, хотя никакого везения не бывает, я использовал случайное предложение и взял все, что можно взять.

Утром позвонили на вахту, в общежитии был только один телефон, постоянно занятый, но с утра звонили редко, студенты уходили на занятия, и до меня дозвонилась ассистентка с «Мосфильма», просила прочитать сценарий и приехать завтра на кинопробы. Сценарий обещали завезти и оставить на вахте в общежитии. И привезли, и оставили.

Я заварил крепкий чай и начал читать сценарий из деревенской жизни. Год назад ЦК принял постановление о сельском хозяйстве, и кинематограф, как всегда, откликнулся.

По сценарию молодой инженер предлагал себя в председатели колхоза. Уже поднадоели неистовые председатели из фронтовиков, которые поднимали колхозников на строительство коровников, как в атаку. Молодой человек выдвигал свою кандидатуру, как на Западе, где сами себя выдвигают в губернаторы и президенты. У него и программа была, он регулярно выступал по местному радиоузлу, совсем как американский, а теперь и наш президент. Сценарист взял западную модель продвижения наверх и перенес на российскую почву.

— Пойми, — объяснял мне Афанасий, — мнение о фильмах формируется на дачах членов Политбюро. Каждый новый фильм везут на дачу. Его смотрит семья и родственники и иногда и сами члены.

Если они увидят в фильме себя, но не старыми, толстыми, а молодыми, напористыми, какими они были в молодости или такими себя считали, — значит, кино хорошее. Заметь, и генералы, и секретари обкомов в кино молодые, спортивные, красивые.

Прежде чем начать снимать новый фильм, режиссер определяется — для экспорта или для внутреннего потребления? На экспорт у нас идет классический балет и фильмы, снятые по произведениям русских литературных классиков: Толстому, Достоевскому, Чехову. Если классика не ревизуется, не подается в экстравагантных авангардных формах, то она одобряется.

Все, что предназначено для внутреннего потребления, проходит экспертную оценку: не расшатывает ли произведение сложившиеся устои, не вселяет ли в умы сомнения.

Я попробовал представить, как анализировал бы этот сценарий Афанасий. Предложил свою кандидатуру? Экстравагантно, но тем самым берет на себя ответственность. Мы, которые у власти, уже много лет себя, конечно, не выдвигали, но ответственность взяли и не отказываемся от этой ответственности. А если герой фильма ответственный, значит, положительный. Фильм поддержат, режиссера и актера — главного героя фильма отметят премией или званием. Если ставить эту задачу, она вполне выполнима. Не нужно рассчитывать, что этот фильм станет событием в кинематографе. Герой, конечно, наивный. Что же, дураков у нас любят, и в сказках они чаще всего побеждают своих умных братьев. Вечная мечта неудачников. Мы только кажемся дураками, а вообще-то мы умные и расчетливые. Еще у героя было чувство юмора, а мне всегда удавалось изображать смешное, хотя большинство меня воспринимали как молчаливого зануду. И я решил: надо пробоваться, нокаутом не выиграю, но по очкам попробую набрать. Все-таки уже вторая и уже главная роль.

Я надел мохеровый теплый свитер, который купил недавно в комиссионном магазине, — я по-прежнему плохо переносил холод, — надел теплые английские туфли Афанасия, побрызгался его французским одеколоном и стал уверенным и даже немножко развязным.

Мне не забыли заказать пропуск, и я вошел в комнату, в которой начнется мое вхождение в Большое кино.

За столом сидела женщина лет сорока, уже с обильной сединой.

— Я Вера, — представилась женщина, — редактор фильма. — Пора уже называться Верой Ивановной, подумал я тогда.

Она рассматривала меня оценивающе, как рассматривают платье: покупать или не покупать. Достала сигарету, закурила, спохватилась, предложила сигарету мне. Я сказал, что не курю. Афанасий учил меня: когда входишь, не суетись, всегда удобнее отвечать, чем задавать вопросы, меньше выгладишь дураком.

Вера набрала номер телефона и сказала в трубку:

— Он пришел, — и уже спросила меня: — Вы прочитали сценарий?