Читаем без скачивания Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

По окончании лагеря я поехал в Болышево, имение моей двоюродной сестры Грессер в Новгородской губернии, за моей тетей Юлией Карловной, которую я и привез в Петербург к нам на новую квартиру на Екатерининском канале.

Старшая сестра поселилась с нами.

1-го сентября я явился в корпус, собрались и все мои товарищи, мы уже были старшими и, в свою очередь, начальствовали теперь над младшим специальным классом. По приезде в корпус нам было объявлено, что Багговут назначается и.д. фельдфебеля впредь до утверждения в этой должности, я – и.д. старшего камер-пажа пехотного отделения старшего класса и заместителем фельдфебеля в случае его отсутствия, Иловайский – и.д. старшего камер-пажа кавалерийского отделения старшего класса, Обручев и Качалов – и.д. старших камер-пажей младшего класса.

Я никак этого не ожидал, да и Багговут также, так как он был 9-ым по старшинству баллов, а я 13-ым. Произошло это оттого, что все первые ученики были экстернами, и потому не могли быть ни фельдфебелем, ни старшими камер-пажами. Правда, Иловайский по баллам был старше Багговута, но он по строю был слабее его. Во всяком случае, это был первый пример, чтобы фельдфебель по баллам был 9-ым учеником.

Я был очень рад за Багговута, так как это был один из моих лучших друзей. Его очень любили, он всегда себя держал с достоинством и был вне всяких интриг, никто из товарищей не позавидовал его назначению, напротив, были довольны, что именно он будет фельдфебелем. Выбор был очень удачен, он себя вполне оправдал.

Хотя я и не был еще утвержден старшим камер-пажом, но над своей кроватью я увидел дощечку уже не зеленую, а красную с моей фамилией золотыми буквами.

Предметы учебных занятий были те же, что и в младшем классе, профессора и учителя также. Среди ротных офицеров произошла перемена – Аргамаков ушел, на его место назначен был штабс-капитан Гурковский, мы его знали по учебному батальону, т. е. по офицерской школе, где он командовал ротой.

Это был чудный человек, мы его очень любили и потому очень были рады, когда он был переведен к нам. Строевые занятия в старшем классе были несколько иные, нас уже не жучили, так как мы прошли за лето хорошую школу, офицеры с нами занимались только сабельными приемами, рубкой, верховой ездой, фехтованием. Кроме того, я вел наряд камер-пажей для обучения фронту пажей общих классов, иногда и сам ходил их обучать. Верховой езде нас обучал инструктор Офицерской кавалерийской школы, который, можно сказать, обучал нас безжалостно, так как не обращал никакого внимания, если мы падали с лошади, ушибов он не признавал и только щелкал длинным бичом, заставляя упавшего скорей сесть на лошадь. А падали мы сначала частенько, с непривычки сидеть на седле без стремян. Нас заставляли каждый раз менять лошадей, среди которых были очень спокойные лошади, смирные, но были и такие, которые при каждом щелканье бича, давали козла, и вот тут усидеть без стремян было почти невозможно.

Кроме всех этих занятий, так как я сначала думал выйти в Гвардейскую пешую артиллерию,[115] я занимался еще практически при орудиях. А склонен я был тогда выйти в артиллерию, так как в лейб-гвардии 1-ой Артиллерийской бригаде в то время служил мой большой друг Веревкин, который меня и звал к себе. К тому же там было дешево служить, а у моей матушки средств не было, кроме пенсии, и потому кавалерия мне казалась совершенно недоступной, в пехоту меня в то время не тянуло.

Осенью состоялась закладка храма Воскресенья на Крови,[116] на месте злодейского покушения на Александра II. От всех войск Петербургского гарнизона было выставлено по взводу, также и от Пажеского корпуса назначено было отделение в 10 рядов под моей командой. До закладки было несколько репетиций, и мне пришлось водить свое отделение на эти репетиции и затем на самую закладку. Было грустно, но торжественно. Затем государь пропустил все войска церемониальным маршем. Мне пришлось первый раз командовать в высочайшем присутствии.

В октябре состоялся высочайший приказ[117] о производстве 24-х пажей моего класса, в том числе и меня, в камер-пажи.

В этом же приказе значится и мой наряд в Константиновский дворец. Еще за месяц до моего производства в камер-пажи мне было объявлено ротным командиром о назначении меня камер-пажом к великой княгине Александре Иосифовне, что доставило мне большую радость.

Моя великая княгиня Александра Иосифовна, к которой я был назначен, была женой великого князя Константина Николаевича, старшего брата Александра II, который был генерал-адмиралом и главным начальником флота до вступления на престол Александра III, после чего был заменен тогда великим князем Алексеем Александровичем.

И вот, не успел я надеть камер-пажеский мундир, как меня уже вызвали на службу к великой княгине. В то время уже никто из великих княгинь, даже императрица, не вызывали своих камер-пажей в обыкновенные дни, и камер-пажи наряжались только на большие выходы и празднества. Одна великая княгиня Александра Иосифовна держалась старинного этикета, вызывая своего камер-пажа каждое воскресенье к выходу в церковь и приему после обедни.

Отправляясь первый раз на совершенно новую для меня службу, я очень волновался, тем более что меня предупреждали, что великая княгиня Александра Иосифовна очень требовательная и капризная. Последнее не оправдалось, она всегда была ко мне очень любезна, но действительно требовала очень большого внимания к себе, к своим привычкам.

Впервые мне пришлось ехать в придворной карете, все это меня очень занимало. Со мной сел адъютант корпуса капитан Олохов. По приезде во дворец меня поставили около двери, из которой должна была выйти великая княгиня, я был в малой дворцовой форме, отличавшейся от обыкновенной камер-пажеской только белым султаном на каске. Камер-фрау вынесла мне мантилью и веер, мантилью я повесил себе на левую руку, как полагалось, взял веер и остался стоять в ожидании выхода.

Дверь отворилась, великая княгиня приветливо ответила на мой поклон, улыбнулась и спросила: «Vous êtes mon nouveau page?»[118] Я ответил: «Oui, Madame, si votre Altesse me permet, j’aurai le bonheur de l’être».[119] «Comment Vous nommes Vous?»[120] – спросила она. Я назвал себя, тогда великая княгиня сказала: «Ah, je Vous contente, on men a déjà parlé de Vous, je connais Votre».[121]

Несмотря на свои годы, великая княгиня была очень величественна и хороша.

Я пошел вслед за великой княгиней в церковь. После обедни присутствовал на приеме двух лиц, после чего великая княгиня подала мне руку и простилась со мной. Вслед за тем подошел ко мне состоявший при великой княгине генерал Киреев и пригласил адъютанта и меня в одну из зал, где было накрыто два прибора для адъютанта и меня. Нас очень хорошо накормили. Затем великая княгиня стала требовать меня к себе во дворец каждое воскресенье. Камер-фрау или камердинер выносили мне мантилью, и я, имея её на левой руке, должен был присутствовать за обедней и во время приема. Благодаря этому, я обязан был каждое воскресенье приезжать в корпус к 10-ти часам утра, одеваться и ехать с адъютантом корпуса в придворной карете в Мраморный дворец. После приема меня всегда приглашали в столовую, где мне с адъютантом подавали завтрак. Первый раз я поехал с удовольствием, для меня это было ново, но потом я радовался, когда наступало воскресенье и меня оставляли в покое. Мне было обидно терять 3–4 часа моего отпуска на такие, в сущности ненужные, церемонии.