Читаем без скачивания Пейзаж с бурей и двумя влюбленными - Доротея Уэбстер

Некоторое время они шли молча. Женевьева вся была под впечатлением рассказа Камиллы. А та снова заговорила — но уже о делах сегодняшних, земных и понятных. У Роберта кончились заказы на изготовление двигателей его конструкции в Европе, зато появились предложения в Штатах. Он предлагает переехать туда, а ей не хочется. Она хотела, чтобы сын (она думает, что это будет сын) родился на французской земле. Да и мама так хотела, об этом говорила перед смертью... Но, с другой стороны, дела Роберта — это и ее дела. Как тут быть?

— А разлука, даже недолгая — это для вас очень тяжело? — спросила Женевьева.

— Мы думали об этом, — сказала Камилла. — Нет, нам к разлукам не привыкать. Все два года, что мы женаты, Роберт постоянно находится в разъездах — ведь заказы на двигатели были в основном из Германии, приходилось часто ездить туда. Но как раз сейчас нам не хочется разлучаться. И, однако, другого выхода, похоже, нет.

Они еще долго так беседовали — Женевьева была чрезвычайно польщена тем, что такая дама, как Камилла, которую, похоже, побаивался сам граф, советуется с ней, делится самыми сокровенными мыслями. Однако прозвучавший на руке будильник вернул ее к заботам сегодняшнего дня.

— Ой, я забыла — сегодня мне надо помогать Гастону прислуживать за столом, — спохватилась Женевьева. — На наш обед я, кажется, уже опоздала... Я пойду, ладно?

— Конечно, иди, — сказала Камилла. — Но не бойся опоздать: я не буду торопиться, а без меня, я думаю, не начнут. Так что ты успеешь перекусить.

Женевьева благодарно улыбнулась ей и поспешила в замок. Она действительно успела выпить чашку кофе и съесть бутерброд, когда Гастон объявил, что гости собрались и пора подавать. Камилла, когда Женевьева налила ей стакан сока, заговорщицки ей улыбнулась.

Однако больше никто из сидящих за столом не улыбался. Даже Вернон сегодня не делал попыток оживить разговор, и обед проходил в молчании. Внезапно Жоржетта нарушила безмолвие.

— Господин граф, — обратилась она к Шарлю де Руайе, — нельзя ли попросить вас об одном одолжении?

— Да, разумеется, — любезно откликнулся граф Шарль.

— Я хотела попросить, — отчетливо и громко произнесла Жоржетта, — чтобы мою комнату убирала другая горничная — у вас ведь их две, правда? Дело в том, — продолжила она в наступившей оглушительной тишине, не дав графу ответить и как-то смягчить впечатление от ее просьбы, — дело в том, что мне не совсем нравится, когда горничная без конца подсматривает и сообщает увиденное другим. Я и сама могу передать кому-то все, что считаю нужным.

И, уже не в силах сдерживаться, с исказившимся лицом обратясь прямо к Женевьеве, она закричала:

— Да, да, это о тебе, о тебе! Это ты написала ему эту записку, больше некому! Ты одна видела... ты знала... И я не хочу, чтобы ты появлялась в моей комнате, чтобы прикасалась... Видеть тебя не могу!

И, с грохотом отодвинув стул, Жоржетта выбежала из столовой. Однако Женевьева уже как бы не видела этого. Окружающий мир стал для нее словно размытым, лишенным звуков и красок. Ей казалось, что она все делает спокойно и правильно. В руках у нее была стопка тарелок из графского сервиза, и важно было их не уронить. Стол Женевьева видела как-то плохо, поэтому она наклонилась и поставила тарелки на ближайший пустой стул. Затем она сняла передник и повесила его на спинку того же стула. Надо было что-то сказать графу — что-то вроде “извините, я ухожу” или “прощайте, простите за беспокойство”, но говорить она не могла — горло сдавило тугим обручем. “Кажется, я сейчас упаду в обморок”, — краем сознания поняла Женевьева и решила, что надо уходить без слов. Она вышла — почему-то на кухню, где ничего не подозревавший Франсуа мыл посуду и, повернувшись к ней, о чем-то ее спросил. Ответить ему она не могла — значит, надо было идти дальше. Она вышла из замка, пересекла двор, вошла во флигель и направилась в свою комнату.

Здесь она остановилась в недоумении: она забыла, зачем сюда пришла. Ведь обед еще не закончился, посуда не помыта, а она уже здесь. Почему она ушла так рано? Ах, да, она уезжает. Надо собирать вещи. Она открыла шкаф и начала раскладывать платья и юбки на кровати и стуле, словно собиралась их гладить. Что-то мешало ей, ее движения становились все медленнее, девушка словно засыпала. И вдруг она вспомнила! С отвратительной ясностью перед ее мысленным взором предстало исказившееся от ненависти лицо Жоржетты, в ушах вновь зазвучали ее слова: “Без конца подсматривает... это ты написала записку... видеть тебя не могу!” Ее только что обвинили в доносительстве! В грязной слежке, в вынюхивании чужих тайн! Ее оскорбили при всех — при Верноне, Камилле, графе — никто не заступился за нее! Что же делать? Как что? Она ведь уже начала собираться. Уезжать, немедленно уезжать! Она не сможет глядеть в глаза никому — даже Эмилии, даже Катрин. Почему Катрин? Почему она сейчас вспомнила именно о ней?

В воспаленном мозгу Женевьевы промелькнули воспоминания: дверь, закрывающаяся в конце коридора, когда они с Фуллером выходили из комнаты... другая дверь, уже в замке — тогда она решила, что ей показалось, но где-то действительно хлопнула дверь, когда она опрометью выскочила от Фуллера... плакатик, который исчез неведомо куда... Значит, Лоуренс действительно получил записку! И ее кто-то написал! Кто? Впрочем, какое ей дело до этого? Ведь она не будет доказывать, что она ничего не писала. И она действительно многое видела — многое, не предназначенное для посторонних глаз. Кто поверит ее объяснениям, что она оказалась в этих ситуациях случайно, помимо своей воли?! Она не сможет оправдаться! Слух о том, что она — доносчица, потянется за ней в Экс-ле-Бен, в родную деревню, в Париж — всюду, куда она направится. Ей не смыть это пятно. Она погибла, и спешить ей некуда.

Все это время, пока мысли лихорадочно проносились у нее в голове, она стояла, сгибая, складывая различным способом металлическую вешалку, с которой сняла последнее платье. Глаза у нее были по-прежнему сухи, слез не было. Отбросив вешалку, она порылась в сумочке и нащупала пластмассовый узкий пузырек. Внутри, она знала, лежали крошечные белые таблетки. Редко, очень редко, когда на нее нападала бессонница...

Она сжала пузырек в кулачке. Что еще? Ах да, вода. Она направилась к ванной, и в это время раздался стук в дверь. За ней пришли! Сейчас с нее потребуют объяснений. Что делать? Взглянув на дверь, она заметила, что она, войдя, не заперла ее. Если стоявший за дверью постучит еще раз, посильнее, дверь сама откроется. Быстрым движением Женевьева скользнула к шкафу и спряталась за ним, прижавшись к стене. Теперь от двери ее не было видно.

Стук повторился, и, как она и предполагала, дверь открылась. Кто-то вошел в комнату. Она услышала, как скрипнула дверь ванной. Ее ищут. Может, всю комнату не станут обыскивать?