Читаем без скачивания Американец - Генри Джеймс

— А я как раз думал, что вы это умеете.

По-видимому, мадам де Беллегард решила, что его искренность переходит границы. Она пробормотала что-то резкое по-французски и перевела взор на сына. В этот момент дверь широко распахнулась, и в комнату быстрыми шагами снова вошел Валентин.

— У меня к вам поручение, — обратился он к невестке. — Клэр просит вас повременить с отъездом на бал. Она намерена ехать с вами.

— Клэр поедет с нами! — воскликнула молодая маркиза. — En voilà, du nouveau![81]

— Ей вдруг захотелось. Она решила это полчаса назад и сейчас прикалывает к волосам последний бриллиант, — объявил Валентин.

— Что это вдруг нашло на мою дочь? — возмутилась мадам де Беллегард. — Она уже три года не выезжала в свет, а теперь решила все за полчаса до выхода? И не посоветовалась со мной?

— Пять минут назад она посоветовалась со мной, дорогая матушка, — поспешил объяснить Валентин. — И я сказал, что такая красивая женщина — а она красавица, вы сейчас сами это увидите — не должна хоронить себя заживо.

— Нужно было направить Клэр сюда — посоветоваться с нашей матушкой, дорогой брат, — заметил месье де Беллегард по-французски. — Все это очень странно.

— Я и направил ее сюда, ко всем, здесь собравшимся, — ответил Валентин. — А вот и она сама!

Подойдя к открытой двери, он встретил на пороге мадам де Сентре, и взяв ее за руку, ввел в комнату. Она была в белом платье, а с плеч, почти до самого пола, ниспадала длинная синяя накидка, скрепленная спереди серебряной застежкой. Мадам де Сентре откинула полы накидки, обнажив тонкие белые руки. В густых светлых волосах сверкала дюжина бриллиантов. Лицо ее выражало серьезность, и Ньюмену бросилось в глаза, что она довольно бледна; но, оглядевшись и увидев его, она улыбнулась и протянула ему руку. Она показалась Ньюмену прекрасной, как никогда. Ему удалось как следует рассмотреть ее, потому что, остановившись посреди комнаты, она некоторое время не могла решить, как ей следует поступить, и не глядела на него. Потом направилась к матери, которая, сидя в глубоком кресле у камина, смотрела на дочь почти с гневом. Повернувшись ко всем спиной, мадам де Сентре раздвинула накидку, чтобы показать платье матери.

— Как вы меня находите? — спросила она.

— Нахожу, что вы безрассудны! — ответила маркиза. — Всего три дня назад я просила вас сделать мне одолжение и поехать к герцогине де Лузиньян, а вы заявили, что никуда не выезжаете и должны соблюдать постоянство в своем поведении. Так это и есть ваше постоянство? Почему вы решили сделать исключение для мадам Робино? Кому вы задумали сегодня угодить?

— Только себе, дорогая матушка, — ответила мадам де Сентре. Она наклонилась и поцеловала старую даму.

— Я не люблю сюрпризов, сестра, — сказал Урбан де Беллегард. — Особенно когда мне преподносят их чуть ли не на пороге бального зала.

В этот критический момент на Ньюмена снизошло вдохновение.

— Вам можно не тревожиться, если вы войдете в зал вместе с мадам де Сентре, вас вряд ли кто-нибудь заметит, — сказал он.

Месье де Беллегард повернулся к сестре с улыбкой, столь подчеркнутой, что было ясно — она далась ему нелегко.

— Надеюсь, вы оценили комплимент, который сделан вам за счет вашего брата, — сказал он. — Пойдемте, мадам, пойдемте, — и, предложив руку мадам де Сентре, он быстро вывел ее из комнаты.

Валентин в свою очередь предложил руку молодой мадам де Беллегард, которая, по-видимому, не без колебаний отмечала то обстоятельство, что бальное платье ее невестки вовсе не так эффектно, как ее собственное, однако решить этот вопрос в свою пользу и успокоиться окончательно так и не смогла. Одарив американского гостя прощальной улыбкой, она попыталась найти поддержку в его глазах, и не исключено, что, заметив в них некий загадочный блеск, польстила себя мыслью, что нашла.

Оставшись наедине со старой дамой, Ньюмен некоторое время стоял перед ней молча.

— Ваша дочь очень красива, — произнес он наконец.

— Она очень своенравна, — ответила мадам де Беллегард.

— Рад это слышать, — улыбнулся Ньюмен. — Ваши слова дают мне надежду.

— Надежду? На что?

— На то, что когда-нибудь она согласится стать моей женой.

Старая дама медленно поднялась с кресла.

— Так это и есть ваш план?

— Да, вы его одобряете?

— Одобряю? — мадам де Беллегард некоторое время смотрела на него, потом покачала головой. — Нет, — ответила она тихо.

— Но противиться мне не станете? Не будете чинить препятствий?

— Вы сами не знаете, чего просите. Я — очень горда и очень разборчива. Я старая женщина и привыкла вершить дела моих близких.

— А я — очень богат, — ответил Ньюмен.

Мадам де Беллегард опустила глаза в пол, и Ньюмен подумал, что, наверное, она задается вопросом, не возмутиться ли ей этим дерзким заявлением. Но, подняв взгляд, она только спросила:

— Сколько же у вас денег?

Ньюмен назвал размеры своего состояния, округлив сумму, которая в пересчете на франки прозвучала весьма веско, и сделал несколько дополнительных замечаний финансового характера, чем и завершил представление своих внушающих почтение возможностей. Мадам де Беллегард слушала молча.

— Вы очень откровенны, — сказала она наконец. — Я тоже буду откровенна. Лучше я одобрю ваш план, чем стану просто терпеть вас в доме. Так будет проще.

— С благодарностью приму любые ваши условия, — сказал Ньюмен. — Однако сегодня вы уже терпели меня достаточно долго. Доброй ночи! — и с этими словами он вышел из комнаты.

Глава одиннадцатая

Вернувшись в Париж, Ньюмен не стал возобновлять занятия французским с месье Ниошем; обнаружилось, что времени у него и без того ни на что не хватает. Меж тем месье Ниош не замедлил явиться, узнав о его возвращении неким таинственным образом, как именно, его покровитель так и не смог разгадать. Одним визитом маленький облезлый предприниматель не ограничился. Казалось, он подавлен унизительным сознанием того, что ему переплатили, и объят желанием рассчитаться, отдавая долг небольшими порциями французской грамматики и статистики. У него был все тот же благопристойно-меланхолический вид, что и несколько месяцев назад, да и могли ли несколько месяцев работы щеткой сказаться на его выношенных до блеска пальто и шляпе? Однако настроение старика несколько упало, — видимо, летом судьба изрядно поиздевалась над ним. Ньюмен пустился в расспросы о мадемуазель Ноэми, которая его явно интересовала, но вместо ответа месье Ниош молча поднял на него скорбные глаза.

— Ах, не спрашивайте о ней, — взмолился он наконец. — Я только и знаю что караулю ее, но что я могу поделать?

— Вы хотите сказать, что она плохо себя ведет?

— Не знаю, ничего не знаю. Где мне уследить за ней. Я ее не понимаю. Оно что-то задумала; не знаю, что она готова предпринять. Для меня она слишком хитра.

— Она по-прежнему ходит в Лувр? Сделала для меня какие-нибудь копии?

— В Лувр ходит, но никаких копий я не видел. Что-то на ее мольберте стоит, — наверное, одна из тех картин, которые вы ей заказали. Да при таком замечательном заказе у нее пальцы сами собой должны были заработать! Но она настроена несерьезно. Я ничего не могу ей сказать. Я ее боюсь. Нынче летом, когда я как-то вечером отправился с нею на Елисейские поля, она наговорила мне такого, что я пришел в ужас.

— Что же она вам сказала?

— Простите несчастного отца, я не могу вам это повторить, — ответил месье Ниош, разворачивая свой миткалевый носовой платок.

Ньюмен дал себе слово, что зайдет в Лувр повидаться с мадемуазель Ноэми. Его интересовало, как продвигаются его копии, однако следует добавить, что еще больше его интересовало, как продвигаются дела у самой молодой особы. И вот однажды днем он снова собрался в знаменитый музей; он бродил по залам в бесплодных поисках — мадемуазель Ноэми нигде не было. Повернув в длинный зал, где висят картины итальянских мастеров, он вдруг лицом к лицу столкнулся с Валентином де Беллегардом. Молодой француз пылко приветствовал его и заявил, что Ньюмен послан ему Богом. Он в прескверном расположении духа, и ему нужен кто-то, кому можно прекословить.

— В прескверном расположении духа среди всей этой красоты? — удивился Ньюмен. — А я думал, вы любите картины, особенно старые, потемневшие от времени. Здесь есть несколько таких, они должны быстро поднять вам дух.

— О, сегодня, — простонал Валентин, — у меня нет настроения смотреть картины, и чем они лучше, тем меньше мне нравятся. Меня раздражают эти большие, уставившиеся на меня глаза и застывшие позы. Возникает такое чувство, словно я на скучном балу или в комнате, где полно людей, с которыми у меня нет охоты разговаривать. Какое мне дело до их красоты? Тоска и даже еще хуже — укор. Я часто испытываю… ennuis,[82] наверное, я скверный человек.