Читаем без скачивания На Муромской дороге - Сергей Шведов

– Здоровеньки булы, – не отстал лейтенант милиции от депутата в знании иностранных языков.

Кандыбу приветствие слегка удивило, и он посмотрел на свет стакан с чаем, возможно, на минуту усомнился в крепости потребляемого напитка. Появление журналиста Химкина помешало завязавшемуся контакту милиционера с депутатом перерасти в дружеское выяснение сходства идеологических платформ. Балабанов пожалел, что не успел спросить у Кандыбы, запрещено ли новым уставом КПРФ пить водку или это личная инициатива избранника народа. Выходило как-то уж слишком не по-русски: демонстративно пить чай там, где все остальные пьют водку. – Оппозиция как-никак, – напомнил майору Гонолупенко. – А водку они, вероятно, пью там, где все остальные фракции наслаждаются чаем.

Объяснение лейтенанта показалось Балабанову вполне логичным, и он с готовностью переключился на агента Химкина, приступившего, наконец, к докладу: – Полуэктов ударился в истерику сразу же, как только вы ушли. Грозился пожаловаться в суд по правам человека в Страсбурге. Он ещё от границы почувствовал, что за ним следят и, естественно, всю дорогу метал икру.

– А он какую границу переходил, польскую или финскую? – полюбопытствовал Гонолупенко.

– Его самолёт приземлился в Шереметьево, но на таможне Полуэктова едва не взяли. Потом оштрафовали за превышение скорости на пути из аэропорта до дома. Тут уж и совсем наивный понял бы – следят.

– Компромат-то хоть стоящий? – лениво полюбопытствовал Гонолупенко. – Вроде да.

– Опять голые девки? – Не совсем. По слухам, очень серьёзные вещи. – Вы ему сказали, что я резидент юпитерианский разведки? – А как же, – с готовностью кивнул головой Химкин. – Не поверил, но очень испугался.

– Вы слышали, что за Полуэктовым охотятся десять разведок? – Как десять! – присел от ужаса Химкин.

– Двенадцать, – поправил начальника Гонолупенко. – Правда, по поводу двух у нас есть сомнения – а разведки ли это вообще?

– Мафия? – ахнул Химкин.

– Бери ниже, – посоветовал Гонолупенко. – Ниже канализации. – Но это же в некотором роде…

– Именно, – со значением глянул на ошалевшего журналиста Балабанов. – Есть мнение, что господин Сосновский давно находится под пристальным наблюдением нижних сфер. А теперь под их присмотр попал и разнесчастный господин Полуэктов.

– Но зачем? – продолжал сомневаться Химкин. – Они же в некотором роде и так всевидящи. Какая тут может быть слежка. – Потому и всевидящи, что неустанно бдят, – Балабанов потянул, было, палец кверху, но тут же опустил его вниз и ткнул им в пол под ногами вздрогнувшего от ужаса Химкина. – Везде, знаете ли, своё делопроизводство. Свой счёт и свой учёт. Ну и компромат, как водится. Без компромата в Низовые сферы не попадёшь. Вот они и контролируют потенциальных клиентов.

– Всё бы ничего, – вздохнул Гонолупенко. – Но, как вы знаете, в нашу страну на днях пребывает высокий гость. Можете себе представить, какой будет конфуз, если видного российского депутата, к тому же либерала, утащат вниз как какого-нибудь развратника Дон– Жуана. Они там, на Западе, очень чуткие к вопросам морали.

Пока журналист Химкин стыл столбом у открывшейся под его ногами бездны, Гонолупенко успел поручкаться с проходившим мимо демократичнейшие спикером парламента, только вчера вернувшимся с симпозиума по случаю экономических успехов Занзибара, который почему-то проходил в городе Париже. Возможно спикер ещё не совсем отошел от парижских впечатлений, а возможно успел к ним добавить в буфете, проигнорировав устав партии, предписывающий пить чай в местах, где правящая элита пьёт водку, но во всяком случае, он принял Гонолупенко за занзибарского посла и настоятельно приглашал в кабинет. – Иес, – подтвердил Гонолупенко. – Ун моменто. Прикончим файф-о-клок и гоу к вам. На чашку чая.

Удовлетворённый его согласием спикер покинул буфет, а Гонолупенко высказался в том смысле, что пора отсюда сматываться, иначе есть риск провалить всю здешнюю юпитерианскую агентуру, которая излишне нервно реагирует на присутствие резидента.

– А у вас есть агенты и в Думе? – свистящим шёпотом спросил Химкин. – Агенты влияния, – поднял указательный палец, но теперь уже уверенно к потолку Балабанов. – В подобных случаях терминология крайне важна.

Майор из-за спины Химкина показал посмеивающемуся Гонолупенко кулак. Шутки шутками, но у Химкина чего доброго может окончательно съехать крыша, и его придётся лечить за счет министерства внутренних дел, которое и без того испытывает острую нужду в деньгах.

Из суматошной Думы Балабанов вернулся в родное Управление, где проработал до позднего вечера над составлением отчёта о давным-давно уже проделанной и благополучно забытой работе. К сожалению, наше начальство обладает куцей памятью, когда речь идёт о жаловании и наградных, но цепко хранит под черепной коробкой сведенья о никому не нужных бумагах.

Появление в кабинете Оловянного едва не ввергло Балабанова в состояние близкое к тоскливому, но, к счастью, подполковнику сегодня было не до скучных отчетов. Оловянный был настолько сильно чем-то ошарашен, что с него смело можно было писать картину «Не ждали». Обычно круглые глаза его ныне казались квадратными, а где-то в глубине расширенных зрачков прятались дикие красные огоньки, предвестники начинающейся шизофрении. В общем подполковник был явно сбит с толку и не нашёл в себе моральных сил, чтобы скрыть своё состояние от подчинённого. – Получено разрешение на проведение операции под кодовым названием «Призраки», в рамках ранее объявленных мероприятий под общим названием «Ответный визит». Нам с вами, майор Балабанов, доверёна разработка плана, а также подбор лиц для его реализации. – Каких лиц? – спросил растерявшийся Балабанов. – Откуда мне знать, – огрызнулся Оловянный. – Вероятно призраков. Втравил ты меня в историю, майор, теперь хоть топись.

Подполковник обессиленно опустился на стул напротив Балабанова. Очумелость на его лице сменилась паникой. И, в общем Балабанов его понимал: одно дело статья полоумного Химкина в давно уже шизанутом «Комсомольском агитаторе», где чего только не напишут, и совсем другое – легализация призраков Генералитетом, когда они перестают быть бредом воспалённого ума и становятся объектом оперативных разработок.

– Ну, что молчишь?

Обычно подполковник говорил подчиненным «вы», но сейчас было не до милицейского политеса. Существуют эти призраки в реальности или нет, в данный момент было не самым главным. Главным было то, что они в два счёта могли похоронить карьеры, майора Балабанова и подполковника Оловянного. Возможно даже – кого-то рангом повыше. Или, страшно сказать, самого министра. Старческий маразм Хулио-Игнасио, подогретый сорокоградусной, грозил обернуться катастрофой если и не глобальной, то, во всяком случае, в рамках отдельно взятого и далеко не второстепенного министерства.

– Приказ подписан? – осторожно спросил майор у подполковника. – Сам министр подмахнул, – понизил голос до шёпота Оловянный. – Это какой-то кошмар.

Очень может быть, что подмахнул не читая. Текучка, будь она неладна. Скорее всего наверху не так поняли намёки Оловянного на Лох-Несское чудовище. Возможно, кто-то решил, что «призраки», это закодированное обозначение суперагентов, которых кто-то куда-то пытается внедрить.

– Ну и где мы теперь возьмём этих призраков?

Теперь уже в суггестию впал Балабанов. Что написано пером, то, как давно известно, топором не вырубишь. Тут нужен куда более тонкий инструментарий. Конечно, можно просто попросить аудиенцию у министра и разъяснить ему некоторое несоответствие приказа жизненным реалиям.

– Ты в своём уме? – постучал по сморщенному лбу кулаком подполковник Оловянный. -

Кому как ни министру знать, где у нас реалии, а где нет. Стоит мне только заикнуться, что никаких призраков нет и в помине, как генералитет меня на куски порвёт. Это ведь коллегия готовит приказы. Можно сказать, разум нашего министерства.

Балабанов мог бы, конечно, намекнуть, что и разум подвержен болезням, но это было бы с его стороны наглым поклёпом на Руководящий и Направляющий орган, ибо предположить, что Генералитет сбрендил, мог только карбонарий, террорист и скинхед в одном лице. Крыша может поехать у народа, но никак не у тех, кто осуществляет за ним властный надзор. А если всё-таки невероятное происходит, то самое умное, что народ может сделать, так это подстроиться под шизофрению руководящих органов и выйти из сложившейся ситуации с наименьшими для себя потерями. В конкретном случае в роли народа предстояло выступить майору Балабанову и подполковнику Оловянному. – С приказом можно ознакомиться? – Балабанов вопросительно посмотрел на Оловянного.

Приказ, разумеется, был для внутреннего пользования, со всеми сопутствующими подобного рода документам угрозами в адрес лиц, допускающих утечку информации из стен родного учреждения. В принципе ничего такого уж сверхсекретного приказ не содержал. Были здесь призывы хранить честь мундира и как зеницу ока беречь частную собственность. Балабанов на своём веку таких грозных указивок видел-перевидел. Новым в приказе министра было только слово «экстремизм». Это жуткое слово так часто в последнее время звучало со страниц газет и экранов телевизоров, что любой даже самый тупой опер уже допёр, что именно оно будет отныне ключевым во всех сводках, отчётах, наградных листах и прочих бюрократических и поощрительных бумагах. В принципе Балабанов давно уже внутренне созрел для борьбы с экстремизмом и брался хоть сейчас продемонстрировать свою готовность начальству, если бы не одно существенное «но». Среди склонных к экстремизму фашиствующих организаций наряду со «скинхедами» в грозной бумаге были означены и никому неведомые «призраки». Причём призраки в приказе стояли даже впереди «скинхедов», что, безусловно, указывало на их особую для общества опасность. Самым существенным в приказе было то, что борьба с экстремизмом берётся под контроль самим президентом и его администрацией, и тут уж все сомнения побоку, тут уж все руки по швам и шагом марш на борьбу со странной опасностью. – Нам с тобой дана неделя, Балабанов, чтобы либо сковать, либо вовсе ликвидировать организацию «призраков» до начала операции «Ответный визит». Думай, майор, думай.