Читаем без скачивания Единственная игра, в которую стоит играть. Книга не только о спорте (сборник) - Алексей Самойлов

Охраняемый до поры щитом своего звания, Спасский объявил в 1974 году открытую войну Спорткомитету СССР. Сказав, что защищает от нападок Корчного, ставшего в ту пору «невозвращенцем», Спасский сжег за собой все мосты. Возможности сбежать, играя на

каком-то турнире, он для себя исключал. Есть вещи непозволительные для шахматного короля, невольника чести по определению. Неизвестно, чем бы кончилась двухлетняя война стеклянного короля и «железных ребят» из главного спортивного ведомства, направляемых и страхуемых нашими, по его выражению, любознательными организациями, если бы король не встретил новую королеву, гражданку Франции Марину Щербачеву. Из дома он ушел в августе 74‑го. С Мариной, сотрудницей коммерческой службы французского посольства в СССР, познакомился в ноябре того же года, в сентябре 75‑го они поженились, в сентябре 76‑го уехали во Францию.

– Переехав на Запад и обретя профессиональную независимость, я, возможно, показал и всем остальным шахматистам, спортсменам Союза, как надо бороться за свою профессиональную независимость. Лет через шесть-семь многие стали так поступать.

Медонский затворник

Тринадцатый в истории шахматный король Гарри Каспаров высоко оценил борьбу Спасского за свою независимость: «Независимое поведение Спасского продемонстрировало растущую взаимную неприязнь между загнивающим режимом и новым поколением, выросшим в постсталинскую эпоху. Но в отличие от многих знаменитых совграждан Спасский никогда не пользовался возможностью нажить себе политический капитал, эксплуатируя собственную известность. Он просто выиграл борьбу за свою свободу, уехав, благодаря женитьбе, во Францию».

Двадцать восьмой год гражданин Франции и России, десятый в истории шахматный король живет в Медоне, одном из ближайших парижских предместий. У них с Мариной сын, при рождении ему дали имя Борис-Александр-Жорж, при крещении он стал Бори сом, ему двадцать два, учится на юриста, по словам отца, пан спортсмен, обожает теннис и катание на доске на океанской волне. В шахматы не играет, как и сын Спасского от вто рого брака Василий и дочь Татьяна от первого брака, живущие в Санкт-Петербурге.

Сам король от активных шахмат отошел, ведет, по его словам, размеренную жизнь шахматного ремесленника: дает сеансы в разных городах мира, консультирует молодых мастеров и гроссмейстеров – в сорока пяти километрах от Гренобля построил дом с большой шахматной библиотекой, компьютерами, словом, всем необходимым для

тренировочных сборов. Тренером себя не считает, но это дело любит, в разное время работал с Каспаровым, Корчным, Шортом, Хюбнером, Балашовым. Пожалуй, над шахматами работает даже больше, чем в шестидесятые, когда играл сильнее всех в мире.

«Героем социалистического труда», а потом капиталистического, как Спасский на звал своего земляка Виктора Корчного, сам Борис никогда не был. Тренеры поругивали его за то, что мало работал, он соглашался и не соглашался с этим: с одной стороны, тренеры правы, он никогда не сидел, как конторский служащий, за доской от девяти до восемнадцати, с другой – он знал за собой умение неслыханно концентрироваться за доской во время партии – «после пяти часов игры я труп». Шахматы приносили ему не только радость творческой гармонии, но и мучили, жгли, опустошали, выворачивали наизнанку, убивали…

Он счастлив, что больше никогда не вернутся часы, дни, месяцы, годы дико го перенапряжения. Оно ушло из жизни стеклянного короля, не для борьбы и насилия рожденного. Его дни наполнены чтением, музыкой (у него большая кол лекция записей итальянских и русских оперных певцов), теннисом, шахматными исследованиями, работой над мемуарами…

Пятнадцать лет он не был в России, но, как писала квартировавшая за несколько десятилетий до Спасского в Медоне Марина Цветаева: «Не быть в России, забыть Рос сию – может бояться лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри, – тот потеряет ее лишь вместе с жизнью».

13 апреля 1997 года медонский затворник (изгнанник) прилетел на родину, в Санкт-Петербург по приглашению местных властей и шахматной федерации Северной столицы в качестве почетного гостя супертурнира гроссмейстеров, посвященного семидесятому чемпионату города по шахматам.

Скованные одной цепью

Через два года, весной 1999‑го, он сыграл в казино «Конти» матч с Виктором Корчным. К отстаиванию своей правды в искусстве этот матч отношения уже не имел, деньги (небольшие) особой роли тоже не играли – просто скованные одной цепью два ленинградца-петербуржца, из одного гнезда выпорхнувшие (Дворец пионеров, Университет), друг другу немало крови попортившие, семь лет не

здоровавшиеся, живущие вдали от исторической родины, от родного города, на глазах земляков, почитателей их талантов, совершили своего рода акт примирения, возблагодарив своей игрой тех, кто их не забыл.

Все мы, сошедшиеся в этом городе волею судеб, пожизненно скованы одной цепью, не только гроссмейстеры из «дома, именуемого глаголом ЛГУ» (ЛГУ – Ленинградский государственный университет). И в свой университетско-лицейский день, в свое 19 октября, собираемся, чтобы удостовериться в непреложности пушкинского закона дружества.

В декабре 1998‑го мы встретились в бане на Зимнем стадионе, где будущий шахматный король еще школьником брал 180-сантиметровую высоту.

Тогда мы с Александром Шарымовым, учившимся с Борисом в одной студенческой группе, читали «19 октября», написанное Пушкиным в 1825‑м: «Куда бы нас ни бросила судьбина / И счастье куда б ни повело. / Всё те же мы: нам целый мир чужбина; / Отечество нам Царское Село».

Пировали и, сердцем возгоря, как у первого лицеиста сказано, до дна выпивали чаши в честь нашего союза. Шахматный Пушкин был весел, а когда мы помянули ушедших друзей, опечалился: «Меня вот занимает, кому же из нас под старость день лицея, как у Александра Сергеевича сказано, торжествовать придется одному?..»

Увы, наш круг час от часу редеет. Из тех, кто был в тот декабрьский день 1998‑го на Зимнем, нет уже четверых – Александра Шарымова, Владимира Аллоя, Александра Житинского, Александра Анейчика.

Перенапряжение от интеллектуального бокса сказалось и на шахматном чемпионе. В 2010‑м в столице России его разбил инсульт. Сначала Борис лежал в московской клинике, потом за ним приехал из Франции Спасский-младший и перевез отца в парижский госпиталь, где он провел более года. Я звонил ему 30 января 2012‑го в Медон, поздравлял с семидесятипятилетием, и в этом году, в день его рождения, в Москву, где он продолжает лечение.

Мы долго говорили. В основном о друзьях – ушедших и оставшихся. Я вспомнил «Песню о моем друге» Владимира Уфлянда из так называемой филологической школы – сообщества поэтов, сложившегося вокруг университетского филфака: «Друг в добром здравьи – нет прекрасней зрелища. Нет чувств превыше дружбы и любви. Нет хуже зла, чем вечное безденежье, хоть и добра не купишь за рубли».

Прекрасные стихи и, между прочим, пророческие. Борис согласился и на прощание сказал:

– Как только приеду в Питер, дам знать. Хорошо поговорили. Спасибо тебе. Будем на связи.

Неисповедим не только промысел Божий, но и судьба человека непостижима.

В сорок седьмом на слете пионеров Ленинграда в канун тридцатилетия Октября, зачитывая с трибуны Таврического дворца приветствие городу революции от юных ленинцев Карело-Финской республики (мне поставили скамеечку, чтобы одиннадцатилетнего пионера из Петрозаводска было видно всему историческому залу), я и предположить не мог, что на следующий день после Таврического увижу красивейший Аничков дворец, Ленинградский дворец пионеров, где, помимо мрамора и малахита, нас, гостей из Москвы и респуб лик Северо-Запада СССР, поразило обилие всевозможных кружков. С шахматным нас знакомил Владимир Григорьевич Зак, тот самый, что высмотрел Борю в ЦПКиО в сорок шестом, а в сорок седьмом, когда я увидел впервые будущего шахматного короля, он уже был кандидатом в мастера, как юное дарование получал от государства стипендию, став в одиннадцать лет вместе с матерью основным кормильцем семьи.

Мог ли кто-нибудь предугадать, что через семь лет после первой, детской, встречи на набережной Фонтанки судьба сведет нас на Университетской набережной, на филфаке ЛГУ?..

А кто, скажите, мог представить, что на излете своей карьеры практикующего шахматиста шахматный ветеран Борис Васильевич Спасский обретет себя в новом качестве – учителя, с удовольствием занимающегося с ребятишками?..

Вот и Новый, 2014 год он встретил вместе с учениками детско-юношеской шахматной школы на Южном Урале, в небольшом городе Сатка, в 250 километрах от Челябинска. Я знал, что чемпион давно занимается шахматной педагогикой, что под его попечением в разное время находились юные шахматисты и на Западе и в России, но думал, что после удара, какой он получил от судьбы, ему теперь не до общественного призрения, самому бы выкарабкаться…