Читаем без скачивания Пионерский гамбит - Саша Фишер

Вожатая продолжала меня тащить до самого корпуса, я для вида продолжал упираться. Ну как же, творческий человек, должен быть мнительным… Но сказать ребятам она ничего не успела.

Из своей комнаты показалась Анна Сергеевна, увидела меня, нахмурила брови и решительным шагом, не предвещающим ничего хорошего, пошла на сближение.

Вера ей рассказала, что я обещал прийти и не пришел? Или вчера в букете ромашек я принес ей какое-нибудь противное насекомое?

— Пойдем-ка в твою палату, Крамской, — сказала она ледяный, как альпийские снега тоном. — Где твоя кровать? Вот эта? Доставай свой рюкзак!

— Анна Сергеевна, честное пионерское, я просто забыл про пирожки, — заныл я и понюхал носом воздух. Может, кто-то учуял, что они испортились, и наябедничал?

— Доставай свой рюкзак, — отчеканила педагогиня.

Я наклонился и выволок из-под кровати свое брезентовое недоразумение. Впрочем, у других были почти такие же. Анна Сергеевна схватила его за бока и вытряхнула содержимое на кровать. Запасные трусы, цветная ветровка, тетрадка с космическими рассказами, забытый пакет с многострадальными пирожками…

— Что это? — она ткнула пальцем в завернутые в полиэтилен бледно-желтые цилиндры, которые я в первый раз видел. — Что это такое, я тебя спрашиваю?

— Это серные шашки, мы такими теплицу окуриваем на даче… От паразитов… — проговорила стоящая в дверях Елена Евгеньевна.

Глава 15

— Я в первый раз это вижу, — сказал я. — Кто угодно мог подбросить, рюкзак же открытым стоял.

— Все сказал? — скучающим тоном произнесла Анна Сергеевна. — Сначала напакостят, а потом хнычут, что это не мы. Что, Крамской, смелости не хватает признаться? Зачем ты сорвал открытие смены?

— А кто вам сказал, что надо обыскать мои вещи? — спросил я. Мозг лихорадочно соображал. Кто мог подбросить и когда? Да когда угодно! Хоть сразу после происшествия. Хотя нет. Вчера на тихом часе я лазал в рюкзак за тетрадкой, ничего такого там не было. Значит положили сегодня. И вряд ли давно. Если бы я кому-то что-то решил подложить, то сделал бы это и сразу побежал докладывать педагогине. А то вдруг хозяин полезет в свои вещи и обнаружит там незнакомые предметы. Значит…

— Как видишь, кто сказал, тот оказался прав, Крамской, — отрезала Анна Сергеевна. — Ну так что, ты признаешься уже, наконец?

В этот момент в палату ввалилась толпа парней во главе с Прохоровым. Все замолчали. Замерли, глядя на мою кровать. Немая сцена.

— Крамской? Так это ты! — Прохоров упер руки в бока. — А я-то думал, ты тихоня! В совет дружины тебя выбрал!

— На совет дружины он сегодня обязательно пойдет, Прохоров, — сказала Анна Сергеевна. — Дружина должна узнать своего героя.

— Как ты мог, Крамской? — глаза Елены Евгеньевны стали большими и круглыми.

— Вот это ничего себе… — конопатое лицо Марчукова стало обиженным и совсем детским. — Вот ты крыса, оказывается…

— Я понимаю, что вы уже все решили, но это не я, — произнес я, но голос мой потонул в общих воплях. К парням присоединились часть девчонок, в комнате стало тесно, все толкались вокруг, оставив пятачок свободного пространства вокруг моей кровати.

Лица снова слились в многоцветный калейдоскоп, как будто незнакомые. Любопытство, непонимание, злорадство, снова любопытство. Они переглядывались между собой, шептали друг другу что-то на ухо. И непонимание на лицах некоторых менялось на любопытство. Или на гнев. Или…

«Подложил кто-то из своих, — подумал я. — Из нашего же отряда… Значит он же и устроил этот… гм… акт. А значит Анна все-таки права, что на нас подумала…»

Я почувствовал досаду.

Чья-то дурацкая хулиганская выходка, а мне теперь как-то придется выкручиваться. И вообще меня сейчас домой, наверное, отправят. Мамонова чуть за меньшее не отправили.

— Что вы все здесь столпились? — прикрикнула Анна Сергеевна. — Идите занимайтесь своими делами!

— Объявляю общий отрядный сбор прямо сейчас! — гаркнул Прохоров. — Всем, кроме Крамского собраться на веранде!

Парни и девчонки, все еще возмущенно гомонили. Кто-то не очень понимал, из-за чего шум, другие объясняли по-быстрому, что, мол, у Крамского в рюкзаке те самые серные шашки, которые в клубе кто-то поджог.

— Значит так, Крамской, — Анна Сергеевна посмотрела на меня своим фирменным взглядом поверх очков. — Отправить домой я тебя не могу, и ты это знаешь. Но этот вопиющий случай обязательно попадет в твое личное дело. А ты знаешь, что это значит.

— Что значит? — спросил я. Спокойным голосом. Ну не чувствовал я ни страха, ни стыда! Как будто кино смотрю про пионерский лагерь. Выходка с шашками в клубе идиотская, согласен. Но накал драмы вокруг нее казался мне чрезмерным.

— Что в комсомол тебя не примут, Крамской, — устало сказала Анна Сергеевна. — Вот зачем ты это сделал, Кирилл? Чего ты добивался?

— Я этого не делал, — повторил я.

— Ну вот, опять старая песня… — педагогиня махнула рукой. — Пойдем, Еленочка. Пусть с ним совет дружины разговаривает, может это его проймет и заставит стыдиться за свой ужасный поступок.

Я остался в комнате один.

— …кто-то же и правда мог подбросить, — услышал я с веранды спокойный голос Цицероны. — Так что улика в лучшем случае косвенная.

— Чичерина, а вот кто тогда? — с нажимом спросил Прохоров. — Ты уже не в первый раз здесь, нас всех знаешь. А Крамского когда узнала?

— В автобусе сидели рядом, — сказала Чичерина.

— И почему ты тогда его защищаешь? — наседал Прохоров. — По-твоему выходит, что кто-то из нас ему эти шашки подложил? Ну скажи, давай! Скажи, о ком ты тут такого мнения! Ты же всегда говоришь правду!

Чичерина молчала.

— Может еще кто-то хочет высказаться в его защиту? — грозно спросил Прохоров.

— А не в защиту можно? — это Марчуков.

Некоторые засмеялись.

— Нет желающих, значит, — Прохоров удовлетворенно хмыкнул. — Тогда давайте голосовать. Кто «за»?

Послышалось шуршание одежды и возня.

— Цицерона, ты почему не голосуешь? Ты против?

— Я воздержалась.

— Так не пойдет. Или ты с отрядом, или против нас.

— И что тогда, Прохоров?

— Чичерина, ну и для чего ты это делаешь? — голос Прохорова зазвучал нетерпеливо и раздраженно. — Выделиться хочешь? Особенная ты у нас, да?

— Я уже сказала, Прохоров.

— А я тебе ответил. И ты промолчала. А молчание — знак согласия. Так что голосуй давай!

— Ой, да подавись! Вот, видишь, я подняла руку. Доволен теперь.

— Так, вижу, вижу… Мамонов! У тебя тоже есть какие-то возражения?

— Руку устал держать, пока ты с Чичериной спорил, — лениво протянул Мамонов. — Долго еще? Я бы прогулялся перед обедом…

— Так, больше опущенных рук не вижу, единогласно, — объявил Прохоров. И тут я понял, что не услышал, о чем они голосовали.

Я посмотрел на вещи, разбросанные