Читаем без скачивания Библиотечка журнала «Милиция» № 1 (1993) - Илья Рясной

Первый раз черная тень легла на его душу, когда «брали» «Москвич». Увидев жертву, Ваня проникся к ней жалостью, почти парализовавшей волю. Но длилось это состояние недолго. Вскоре он забыл испуганный, наполненный болью взгляд хозяина того самого «Москвича». Тень ушла. Ушла до того момента, как Гоша увидел у вокзала синие «Жигули» и кивнул: «Берем».

Когда Витька Маратов вытащил нож, у Вани возникло ощущение ирреальности происходящего. Не в силах двинуться, широко раскрытыми от ужаса глазами он смотрел, как Гоша с размаху бьет водителя — вежливого, остроумного парня, вызвавшего у Вани симпатию… А дальше все как в тумане — дорога, лес, труп на размякшей от дождя земле. Когда закапывали убитого, Ваню стошнило. Впервые в жизни его одолело бездонное отчаянье.

Убил водителя Гоша, но несмотря на это чувствовал он себя нормально, будто не произошло ничего особенного, и вовсе нет на его руках крови. Просто удачно провел очередную «операцию» — и все. Маратов после убийства напился до беспамятства и, как обычно, подрался с женой. А Ваня жил как в тумане, все вокруг казалось ненужным и неважным. Он ходил в ПТУ, отвечал на уроках, точил железяки в мастерской, беседовал с приятелями, вяло огрызался на замечания матери, но ему казалось, что делает это не он…

— Ты куда? — спросила мать, увидев, что Ваня надевает куртку.

— К Гоше, — буркнул он, беря завернутый в газету паяльник, который еще утром обещал принести.

— Опять. Что там, медом для тебя намазано?

— Намазано, — буркнул Ваня.

— Чтобы к ужину был. Когда же отец приедет, займется тобой, оболтусом.

Гошин гараж располагался недалеко — углубиться немного во дворы, обогнуть угол «почтового ящика» — и там. Место глухое, идеально подходящее для тех дел, которыми приходилось заниматься.

Ваня успел спрятаться за трансформаторной будкой. Он увидел, как двое мужчин бесцеремонно запихивают Гошу в белую «Волгу». Один из них походил на одетого в костюм снежного человека, второй был смазлив, одет в кожаную желтую куртку. Последнего Ваня узнал сразу. Ведь именно он заказывал Гоше ту синюю «семерку».

Было понятно, что Гошу ждут неприятности, которые рикошетом могут ударить по остальным. Ваня дрожащей рукой провел по бритому затылку и понуро поплелся домой.

Мать смотрела «Новости», по привычке охала и качала головой. Она воспринимала все события так серьезно, будто они касались ее лично, и неважно, где они происходили — в Австралии или в соседнем районе.

Ваня наспех проглотил картошку с мясом и отправился к себе в комнату. Он лег на кровать, прикрыл глаза и провалился в дрему. Когда очнулся, прошло три часа. Он потянулся к выключателю, но передумал. В полумраке было спокойнее и уютнее.

С улицы донесся звук подъезжающей машины. Ваня встал, выглянул в окно. На площадку, где стояло несколько автомобилей, принадлежащих жителям дома, заруливала белая «Волга».

— Нам Смирнова Ивана, — донесся из прихожей громкий голос. — Нужен… Ничего, что спит… Мы из прокуратуры… Пойдемте посмотрим.

Медлить Ваня не стал. Он натянул кожаную куртку, карман которой оттягивала новая записная книжка, распахнул окно, ступил на карниз, ухватился пальцами за подоконник и прыгнул. Слава Богу, квартира на втором этаже, так что приземлился удачно.

Бежал он пока хватало сил и дыхания. Перешел на быстрый шаг, снова побежал, хватаясь за ноющий бок и глотая воздух.

Обычно Ваня добирался до поселка «Госконюшня» за полчаса, но сейчас поставил рекорд — не больше десяти минут. Вот и нужная улица — «Чапаев-стрит», небольшие домишки, скрывающиеся за покосившимися заборами — самый покосившийся у Витьки Маратова. Ваня отодвинул защелку, распахнул калитку. Байкал хотел залиться хриплым, истошным лаем, но, узнав старого знакомого, шмыгнул в будку.

На стук в дверь открыла недовольная заспанная Нинка. Женщина она была скандальная, грубая, день и ночь вместе с маманей «грызла» Маратова. Правда, и тот был хорош — большой любитель пьяных дебошей.

— Где Витька? — через силу выдавил запыхавшийся Ваня.

— Спит твой Витька, зараза он гнилая! Плыви отсюда. Совсем очумел, дня ему мало.

Она попыталась закрыть дверь, но Ваня поставил руку.

— Да ты… — он глубоко вздохнул, намереваясь сказать что-то колкое и обидное, но лишь крикнул. — Ну-ка, зови его! Не то всем нам фигово придется.

— Ох, какой страшный… Иди, сам попробуй добудиться.

Нинка включила в коридоре свет, под глазом у нее сиял синяк — след недавнего скандала.

Ваня растолкал мычащего и ругающегося сквозь сон Витьку. Тот продрал глаза и непонимающе уставился на приятеля.

— Тебе чего, придурок?

— Витек, ко мне приходили…

Крымов должен был умереть пять лет тому назад. Его разведрота была зажата в горах, наполовину перекошена душманским пулеметом, установленным со знанием дела именно там, где надо, и шансов почти не было никаких. Крымов прошел подготовку горного стрелка, кроме того, он «родился» альпинистом, так что сумел использовать свой шанс — пролез по почти отвесной скале и накрыл пулеметное гнездо гранатами. Но судьба все-таки настигла его полугодом позже. Пластиковые мины не фиксируются металлоискателями саперов, лишь специально дрессированные собаки способны их обнаружить, да и то далеко не всегда. Поэтому на марше машины шли колея в колею. Десять сантиметров в сторону — и может грянуть взрыв. Так и произошло. БРДМ налетел на мину и перевернулся как игрушечный. Очнулся Крымов в госпитале. На этом афганская война для молодого, двадцати девяти лет от роду, майора, за боевые заслуги отмеченного орденами Красного Знамени и Красной Звезды и внеочередным званием, закончилась.

А вот лучший друг старлей Колька Липягин остался в той, Богом проклятой земле, и никто не знает, где его могила. Сгорел в боевой машине классный командир и настоящий мужчина подполковник Степанович… Да что там говорить, немало ребят вернулись домой в «черном тюльпане».

После Афгана в Крымове что-то надломилось, что-то ушло навсегда. Ушел страх смерти, а на его место пришло неестественное пренебрежение ею. Все страхи остались в прожженном солнцем пыльном ущелье, в кабульском госпитале, в чужой, враждебной, ненавистной стране.

После госпиталя — увольнение по здоровью из армии. Воспринял его спокойно. Пройдя войну, он не мог представить себя комбатом в каком-нибудь кадрированном полку. На ноги встал быстро. По нескольку часов в день, пока не потемнеет в глазах, занимался спортом. Нечеловеческое напряжение воли сделало свое дело. Крымов вновь встал в строй, занял место там, где, как ему казалось, он нужнее.

Он считал, что мир без войны для него не существует, и что этот самый мир теперь простирается лишь в двух измерениях: есть враги и есть друзья, свои и чужие, те, кого нужно защищать, и те, от кого нужно защищать. Он сделал свой выбор — стал сотрудником угрозыска.

Дела у Крымова сразу пошли справно. Проявились способности к оперработе. Кроме того, в нем была злая целеустремленность, позволявшая ставить на место даже самых наглых «клиентов», «раскалывать» самых отпетых уголовников. Эта злость в нем настораживала даже коллег и заставляла относиться к «афганцу» с некоторой опаской. Ну а еще — Крымов «играл не по правилам». Оперативник, следователь, ведущие дело, обычно попадают в сеть взаимоотношений с преступником: здесь и какие-то обещания, которые надо выполнять, и жалость, и устоявшиеся традиции. Крымову на это было наплевать. И он двигал людьми, как шахматными фигурками, если нужно — жертвовал ими, и всегда выигрывал «партию». Для него расследование — это бой, который должен быть выигран любой ценой.

Крымов очертя голову лез туда, куда никто другой не полез бы никогда. Голыми руками скрутил пьяного дебошира, средь бела дня у центрального универмага открывшего стрельбу из обреза. Не побоялся войти в квартиру, где после налета делилось похищенное. Разнимал ожесточенные пьяные драки, когда под действием алкоголя, застилающего глаза, «бойцы» способны на все. Его злость и остервенение охлаждали самых пылких. Вскоре среди уголовников и шпаны за ним укрепилась кличка «душман». Особенно слава выросла после того, как он схлестнулся с вышибалой из кооперативного кафе по кличке «Шкаф». В тот день Крымов и начальник районного угрозыска колесили по городу, высматривая разбойника, только что полоснувшего по шее бритвой случайную женщину и отобравшего у нее сумку с десятью рублями. Его нашли около пивной, где он после лихого дела, заставившись кружками, неторопливо цедил пиво. Секунда — щелкнули наручники, руки за спину — «упаковали». Тут публика, преимущественно местные алкаши, заволновалась. Громче всех возмущался Шкаф. Уцепился за рукав Крымова и засипел пропитым голосом:

— За че мужика цепляете, менты клятые? Отпусти его.