Читаем без скачивания Реинкарнатор - Сергей Синякин

— Ну вот и все, — сказал он. — Теперь придется денек подождать, пока душа Маковецкого на общий нервный ствол не привьется. Все-таки не чистый обмен, подселение. Вроде по эктоплазме души совпадают, но приболеть немного может!

— Доктор, — робко спросила Анна Леонидовна, влажными глазами глядя на Даосова. — А это не вредно?

— Я, Анна Леонидовна, не доктор, — объяснил Даосов, моя руки над раковиной. — Я реинкарнатор!

— Я к тому, что Мишеньке это не повредит? — настойчиво переспросила женщина.

— Дети обычно перенос души легко воспринимают. — Борис Романович тщательно вытер руки, небрежно принял от Брюсова пухлую пачку купюр. — В крайнем случае немного температурка поднимется. А вообще это абсолютно безопасно.

Анна Леонидовна с видимым облегчением вздохнула. Валерий Яковлевич засуетился.

— Тогда прошу к столу, — радушно пригласил он. — Как говорится, кончил дело — гуляй смело! Аннушка, ты стол накрыла?

— Накрыла, — сказала женщина, присаживаясь на постель и заботливо трогая лобик ребенка. Лобик был холодным.

Мужчины прошли в гостиную. На маленьком столике стояла бутылочка кизлярского коньяка, солнечно желтел прошлогодний узбекский виноград, зеленели пучки петрушки и кинзы. В этот день, говоря словами классиков, Бог послал Валерию Яковлевичу нежнейшую буженину, сырокопченую колбасу, приготовленную для избранных на местном мясокомбинате из трех сортов мяса, и гусиный паштет. В больших стаканах зашипела, покрываясь мелкими и частыми пузырьками, заботливо наливаемая минералка.

— Я вот о чем хотел поговорить, Борис Романович, — сказал после первой обязательной рюмки Брюсов. — Вам не хочется заработать по-настоящему? Я имею в виду крупную сумму. Скажем, сто пятьдесят — двести тысяч долларов?

Даосов почесал бороду.

— Ох, Валерий Яковлевич, — сказал он, грозя хозяину пальцем. — Я вижу, вы из породы искусителей. И что же для этого нужно сделать? Основать новый «Русский Дом Селенга»? Ограбить казначейство?

— Я тут слышал, вы души скупаете, — сказал Брюсов, задумчиво разглядывая пустую рюмку в своих руках. — Значит, приличный запасец имеете. Так вот, я хочу спросить, а нельзя ли сделать так, чтобы они на выборах губернатора за меня проголосовали?

Предложение было столь неожиданным, что Даосов едва не подавился виноградиной.

— То есть как? — оторопел он.

— Именно так. — Брюсов снова бережно наполнил рюмки. — Вы, значит, садитесь, подсчитываете общее количество имеющихся у вас душ, уточняете фамилии, а я со своей стороны организую, чтобы они проголосовали безо всяких там наблюдателей. Скажем, в избирательном участке для бомжей. Или в больницах. Ну как?

Борис Романович ошалело смотрел на хозяина дома.

— Вы с ума сошли! — Он вдруг почувствовал легкое головокружение. — Вы же должны понять, что это души мертвых! Понимаете, мертвых! Как же они могут за вас голосовать?

Валерий Яковлевич с мягкой укоризной посмотрел на реинкарнатора. Обычно так смотрят врачи, когда язвенник или больной после резекции желудка спрашивает, можно ли ему пить по праздникам.

— Я понимаю, — сказал он. — Мертвые души. Вот они-то мне и нужны. Милое дело для выборов. С живыми хлопот много, их обиходить надо, увлекать, пенсии с пособиями вовремя выплачивать. А городской бюджет, между прочим, не резиновый, в нем на всех денег не хватит.

— Вы все-таки не понимаете, — пробормотал Даосов. — Странно даже слушать вас.

— Да что тут странного! — Валерий Яковлевич придвинул свое кресло к реинкарнаторскому. — Вот скажи, ты пионером в детстве был?

— Был, — признался Борис Романович.

— И в комсомол, наверное, вступал? — продолжал расспросы мэр.

И на этот вопрос Даосов вынужден был ответить утвердительно.

— В партии состоял? — не унимался хозяин дома.

А вот чего не было, того не было! Не состоял Даосов никогда в партии, он же итээром был, а на них всегда в КПСС твердый лимит держали, боялась партийная верхушка, чтобы не разбавили они ненароком склонную к диктатуре кровь пролетариата.

— Ладно, не в этом дело, — сказал Брюсов. — Пусть ты в партии не был. Все равно, разве тебе строем жить не надоело?

— Не знаю, — неуверенно сказал Борис Романович. — Всю жизнь учили, что «вместе весело шагать по просторам и, конечно, распевать лучше хором».

— Но ты ведь в индийских церквях обучался, — нетерпеливо сказал Валерий Яковлевич. — Там ведь тебя учили, что главное — это свобода индивидуальности, так?

Борис Романович с тоской вспомнил свое затворничество в кельях дацанов, сопровождаемое круглосуточным распеванием мантр, полуголодное существование на цампе и родниковой воде и покачал головой. Собеседник понял его по-своему.

— Сам видишь, чего коммуняки в стране натворили, — с привычным гневом сказал он. — Нищая страна, живем как в казарме… Умному человеку инициативы проявить было нельзя, карательные органы меры принимали. Ну, что Жухрай? Ставленник недобитой партократии, большевик твердолобый, до сих пор только и умеет, что отнять и между своими разделить. Разве с такими светлое будущее построишь?

Он положил руку на плечо гостя.

— Время требует к власти новых людей, — сказал он. — Не обремененных грузом прошлого. Поэтому я и протягиваю тебе, Борис Романович, руку. Ты мне поможешь, я, как водится, — тебе. Внакладе не останешься.

— Так чем же я тебе помогу? — перешел на «ты» и Даосов.

— Душами, дружище, душами! — Мэр присел, вновь наливая в маленькие рюмки пахнущий шоколадом коньяк. — Найдем народ, у меня людей в городской администрации хватает, подсадим им твои души, чтобы проголосовали наши, как говорится, безвременно павшие. Главное, чтобы они как нужно проголосовали! Ведь что важно, мой друг, важно, чтобы подписи в списках голосующих подлинные были. Жухрай, если проиграет, каждую запятую обнюхивать станет, блох, понимаешь, выискивать!

— И наткнется на то, что проголосовавшие за вас люди давно уже в могилах лежат! — с энтузиазмом подхватил Борис Романович. — Плохо продумали, Валерий Яковлевич! Ничего не получится.

Чело Брюсова омрачилось.

— А если я им через паспортное справки выправлю? — спросил он осторожно, словно мартовский лед ногой пробовал.

— А прописка? — возразил реинкарнатор.

— Об этом я как-то не подумал, — признался мэр, с уважением глядя на собеседника. — Но идея хороша, а значит, и выход должен быть. Так я могу рассчитывать на вашу помощь?

— Надо подумать, — уклончиво сказал Даосов, вставая из-за стола.

— Надо подумать, — согласился хозяин дома, провожая его к выходу. — Тут вы правы, надо серьезно подумать.

Пусть думает. Иногда это даже полезно.

А от себя заметим: очень хорошо, что губернатор и мэр не знали ничего о планах друг друга в отношении реинкарнатора. И вообще хорошо, что люди не читают мыслей друг друга. Что это за политика, которая совершенно лишена интриги? Политика существует только тогда, когда облеченный властью и доверием не знает, что он скажет в следующий раз. Народ наш любит сюрпризы, потому и голосует всегда сердцем, а не разумом.

Глава 17

Малый лама приехал в Царицын неожиданно. Приехал он ночным поездом и фактом своего приезда сорвал свидание Даосова с Натальей, по которой Борис Романович уже успел соскучиться за день. Естественно, что городской реинкарнатор чувствовал некоторое раздражение, к которому, впрочем, примешивалось и некоторое облегчение. В телефонном разговоре малый лама намекал, что кое-что выяснил о происходящем в Царицыне и случившихся с Даосовым неприятностях. Даосов полагал, что приезд малого ламы рассеет все неясности и сделает жизнь ясной и понятной, как тибетские облака. Ближе к полуночи Борис Романович поехал на железнодорожный вокзал. Вокзал был освещен, и даже ночью на нем оранжевыми трудолюбивыми муравьями копошились турецкие рабочие из «Авроруса». Машин на площади хватало, Даосов едва отыскал место для парковки.

Найти малого ламу в гулком вестибюле вокзала оказалось нетрудно. Малый лама выделялся из толпы своим внешним видом. Издалека он напоминал ребенка, неожиданно потерявшегося в вокзальной толчее. Комплекса неполноценности из-за своего роста малый лама не испытывал, утверждая, что в малом теле всегда кроется большой дух. Судя по росту малого ламы, дух у него был огромен. Малый лама был лилипутом, рост его едва дотягивал до шестидесяти сантиметров. Аура вокруг него была рыжеватая и неровная, словно бы изъедена была совестью. Рядом топтался железнодорожный милиционер, и по лицу его было видно, что испытывает сержант великое желание отправить ламу в детприемник. На всякий случай Даосов подошел к ламе и вежливым поклоном поприветствовал его. Начальство все-таки. Милиционер, увидев это, расслабился, сунул резиновую дубинку под мышку и неторопливо побрел по залу ожидания, цепко вглядываясь в лица пассажиров, дремлющих на скамейках в ожидании своего поезда.