Читаем без скачивания Довлатов и третья волна. Приливы и отмели - Михаил Владимирович Хлебников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приехал Бобышев с малознакомой (ему) женой. Очень недобрый.
Увы, сотрудничество Бобышева с изданием быстро сошло на нет. И виноват в этом снова Бродский. Из интервью Бобышева на «Радио Свобода» в 2015 году:
Я вывез довольно много самиздатского материала, мне надавали в Ленинграде поэты, прозаики неофициальные, я их хотел куда-то пристроить и сам печататься тоже, конечно. Вот этот альманах создавался не то, что со мною, но при мне, я присутствовал на некотором отдалении. Гриша Поляк советовался со мной, какое бы название дать этому, пришли к выводу, что подходит «Шум времени» по названию из книги Мандельштама. Я сказал: «Прекрасно, Мандельштам объединит всех». Этот альманах вышел, но под названием «Часть речи», взятом не из Мандельштама, а из Бродского. Он посчитал, что Бродский объединит больше, чем Мандельштам. Но, к сожалению, я не мог с этим объединиться. К тому же они начали славословить Бродского еще с тех времен, с его 40-летия. 40-летие Бродского славили в юбилейном духе, а потом каждый год, а после его смерти дважды. Я нашел другой источник, мне показалось неприличным при наших неприязненных отношениях с Бродским или конфликте печататься в номере, где он юбиляр.
Так что альманах стихи Бобышева не украсили. Зато в нем напечатан рассказ Довлатова «Чья-то смерть» из состава грядущего «Компромисса». В № 39 «Нового американца» опубликовано интервью Довлатова с Поляком под названием «Литературой покорен». В этом интервью Довлатов рисует портрет типичного героя своей прозы:
Глава издательства «Серебряный век» родился абсолютным бессребреником. В этом заключается несомненный парадокс и железная логика. Что в свою очередь – парадоксально.
Известны различные формы благородного, неопасного сумасшествия. Есть музыкальные фанатики. Хоккейные маньяки. Люди, одержимые филателией.
Григорий Поляк относится к числу литературных безумцев. С юности все деньги он тратил на книги. Друзья-инженеры благоустраивали кооперативные жилища. Григорий Поляк умножал свою библиотеку.
Как инженер-строитель он призван был возводить многоквартирные дома. А возводил, главным образом, – стеллажи.
Книги он любил – физически. Восхищался фактурой старинных тисненых обложек. Шершавой плотностью сатинированной бумаги. Каллиграфией мейеровских шрифтов. В стране тотального дефицита быть книголюбом – затруднительно.
Читать запрещено. Писать запрещено. И думать – не рекомендуется…
Григорий Поляк водился с чернокнижниками. Прятал у себя нелегальную литературу. Выискивал и находил доступ к множительным устройствам.
– Хорошую книгу в Москве раздобыть нелегко. Мандельштам котируется на уровне джинсов. Булгаков – между растворимым кофе и пыжиковой шапкой. «Архипелаг» приближается к замшевым изделиям.
Есть некоторые обоснованные подозрения, что, по крайней мере, часть прямой речи Поляка в интервью – прошла литературную обработку. Приметы довлатовского стиля находятся без особого труда. На вопрос об аполитичности «Части речи» следует ответ:
Мы делаем литературный альманах. Политика – очень важное и серьезное дело. Просто у нас другие задачи. Можно ли упрекать Барышникова за то, что он не поет. По-моему, его надо благодарить за это…
Просьба прокомментировать, насколько хорошо расходится «Кукха», рождает афоризм:
– Хорошо. Но медленно…
На что это похоже? Да это из «Соло на ундервуде»:
– Напечатали рассказ?
– Напечатали.
– Деньги получил?
– Получил.
– Хорошие?
– Хорошие. Но мало.
Ну и чтобы сомнения развеялись окончательно:
– Кто, с вашей точки зрения, наиболее перспективный русский литератор?
– Наверное, Аксёнов. Он – писатель меняющийся, а значит, – твердый. Один музыкальный теоретик говорил: «В неустойчивости – движение…» Сейчас выходит большой роман Аксёнова. Еще один имеется в рукописи. Я многого жду от этих публикаций.
Про «неустойчивость…» – прямая цитата из «Компромисса».
Интервью еще и способ передать привет Лимонову, который, как помните, жаловался на невзятое у него интервью. Поляк рассуждает, кого ему интересно издавать:
В частных архивах находится множество замечательных рукописей. Более того, книги, изданные на Западе, порою становятся дефицитными. Например, «Тропик Рака» Генри Миллера. Его когда-то выпустило по-русски местное издательство. Это – прекрасная книга, глубокая и трагическая. В какой-то степени традиции Миллера продолжает Лимонов. Однако Генри Миллер несравнимо выше. Его книга порождает страх за человека и за цивилизацию. А роман Лимонова вызывает чувство стыда. И не в последней степени – за автора…
Поляк был не только издателем Довлатова, но и близким другом его семьи. Дружбе не помешало даже то, что они жили по соседству. В случае с Довлатовым это тем более важно, что он сохранял дружеские отношения, как правило, на дистанции. Близкое общение могло их разрушить. С Поляком этого не случилось. В периоды алкогольных срывов к владельцу «Серебряного века» вселялись близкие Довлатова, переживая это трудное время.
Подготовительная работа к публикации «Компромисса» шла с помощью Ефимова. Аккуратный и дотошный Довлатов контролировал все этапы. Из письма Ефимову от 22 октября 1980 года:
У Гриши есть набор, эти рассказы опубликованы. Нужно лишь сделать изменения и вставки. Я нашел у вас шрифт, полностью адекватный тому, что во «Время и мы». Вы его называете «Юниверсал-10». Прямой, светлый. Здесь такой шрифт называется – готик, рубленый, прямой, светлый. Ширина набора и расстояние между строк – как у Перельмана. Возьмите любой журнал «Время и мы». Посмотрите – как там. Обычная перельмановская страница.
Работа состоит из:
1. Пять небольших отдельных вставок. Отмечены зеленым крестиком. Между ними следует делать интервалы. Чтобы я мог разобраться и отделить.
2. Один большой кусок. От слов: «В Тарту мы приехали…» До: «…и пытался сжечь его труп. А ты?». Отмечено красным.
3. Несколько отдельных слов и фамилий. Это я буду вклеивать. Заглавные буквы отмечены снизу: ==. Отмечено черным крестиком.
Простите за занудство.
Неустойчивое финансовое положение «Серебряного века» (из интервью с его
