Читаем без скачивания Грани миров - Галина Тер-Микаэлян

„Дедушка, Руми только шестнадцать, и он может придумать, что угодно. Не можешь же ты верить ребенку“.

„С ним были два молодых хваршина — они подтвердили его слова“.

„Надо немного подождать, дедушка, сейчас нельзя трогаться с места“.

„Но молодежь волнуется — люди из НКВД чувствуют себя здесь полными хозяевами и делают, что хотят. Исчезли две красивые хваршинские девушки — говорят, их увезли, позабавились, а потом сбросили тела в пропасть. Руми волнуется — начальник НКВД района Веденяпин положил глаз на его невесту Супойнат. Повадился приезжать с проверками, а как приедет, так обязательно зайдет к ним в дом и начинает задавать девочке вопросы, а у самого глаза, как у быка во время случки. Мать уже боится выпускать ее одну из дома, а ночью прячет у соседок — ведь чекисты, когда устраивают свои проверки, могут схватить и увести любого человека“.

Слова отца заставили меня вскипеть гневом:

„С какой стати они так бесчинствуют? Я сообщу о его поведении в ЦК, дойду до самого товарища Сталина!“

Дед поднял руку:

„Тише, сынок, тише! Говорят. Веденяпин — близкий друг Берии. Они вместе постоянно охотятся в Грузии, и Веденяпин привозит ему красивых женщин. Был прежде у него заместитель — Алексеев. Неплохой был человек, один раз поспорил с Веденяпиным, и люди слышали, как Алексеев сказал, что, мол, доложу товарищу Сталину о ваших безобразиях. А Веденяпин ему ответил, что товарищ Сталин далеко, а Лаврентий Павлович близко. И после этого Алексеев куда-то исчез, больше его никто не видел. Поэтому мы никуда не хотим жаловаться, но прячем красивых женщин и девушек, когда приезжают люди из НКВД“.

С Веденяпиным, о котором говорил дед, мне пришлось встретиться буквально в тот же день. Он заехал посмотреть, как я устроился на новом месте, и держался очень дружелюбно — пожал мне руку, спросил о впечатлениях и поинтересовался, нет ли у меня для него какой-либо важной информации. От его прикосновения дрожь в конечностях у меня усилилась, я поспешно ответил, что сообщу немедленно, когда что-либо узнаю. К счастью он торопился и сразу же уехал. Поскольку я жил не в районном центре, то в следующий раз увидел его нескоро и вот, при каких обстоятельствах.

В тот день рано утром к Сабине вся в слезах пришла мать Руми и сообщила, что мальчишка исчез. Прежде он тоже часто исчезал, но всегда предупреждал мать, чтобы она не беспокоилась, а тут просто ушел из дома и не вернулся. Местный милиционер под большим секретом сообщил ей, что парня, когда он шел по дороге, ведущей в горы, схватили, затолкали в „черный ворон“ и увезли люди в кожаных куртках.

Я велел женщине:

„Иди домой и жди. Я поеду в районный центр и попробую поговорить с Веденяпиным, если он на месте“.

Однако не успел я натянуть сапоги, как пришел мой дед и без всяких предисловий сказал:

„Гинухцы и хваршины волнуются, их желания разделились — одни предпочитают остаться и принять все, что приказывают власти, но многие готовы уйти и попытаться спрятаться в горах. Я ухожу и со мной твоя мать, и твои старшие сестры с детьми, и еще много других людей. Мои родители и другие старики решили остаться — несколько семей из нашего села, где есть тяжело больные и грудные дети, не могут идти, и кто-то должен их оберегать. Даже Веденяпин не посмеет тронуть старейшин. Но мы, кто помоложе, должны идти“.

„Дедушка, что ты говоришь! — воскликнул я, потрясенный его словами. — Тебе уже за семьдесят, ты мудр, подумай сам — сколько можно будет прятаться? У властей вертолеты, оружие, они выследят вас за считанные дни“.

„Не выследят. Я сам поведу их, потому что молодость горяча, но разум у них невелик, и не годится оставлять их без присмотра. Мы пойдем в Страну Синего Оленя“.

Меня так поразили его слова, что я не сдержался и повысил голос, чего никогда прежде не посмел бы сделать в разговоре со старшим:

„Страна Синего Оленя — сказка, дедушка! Неужели ты в это веришь? Ты погубишь людей и сам тоже погибнешь!“

Дед насупил брови, в глазах его сверкнул гнев.

„Молод ты, сынок, поучать меня! Страна Синего Оленя существует, наши предки и предки хваршинов бывали там, но позже земля сдвинулась, рухнули скалы, и теперь страна Синего Оленя со всех сторон окружена бездонной пропастью. Мы переберемся через нее, а потом построим мост и по нему перегоним наш скот, который теперь у бежитинцев“.

Я почувствовал, что вся верхняя половина туловища у меня ходит ходуном, голова ныла, а глаза слезились, но хуже всего было сознание, что я не могу остановить это безумие.

„Зачем ты тогда пришел ко мне, дедушка, если ты уже все решил без меня? Я не смогу вам помешать, вы погибнете, а я ничем не смогу помочь. Лучше бы мне ничего не знать, чем видеть это безумие!“.

В глазах деда мелькнула жалость, когда от увидел сотрясавшую меня дрожь.

„Я не хотел, чтобы ты в этом участвовал — ты болен, тебе нужна спокойная жизнь. Мы должны были уйти этой ночью, и Руми шел к хваршинам, чтобы сговориться с ними о месте встречи — многие из них тоже не хотят жить в чеченских домах и готовы идти с нами. Но НКВД, видно, что-то заподозрило, и за Руми следили. Теперь его арестовали, и парни хотят напасть на районный центр, убить Веденяпина и освободить Руми. У них есть оружие, но с людьми из НКВД они не справятся, и Руми не освободят. Я пришел к тебе за помощью — ты должен поговорить с ними и убедить их не делать этого“.

„Зови их сюда“.

Вошли трое — три паренька от пятнадцати до семнадцати лет. Они почтительно поздоровались, но смотрели настороженно — как ни как, а я в их глазах был представителем власти. Можно было легко угадать, что под их туникообразными рубахами спрятано оружие. Одного взгляда на упрямые лица мальчишек мне было достаточно — переубеждать их бесполезно, они поступят, как решили. Оставался один выход.

„Нападение на райцентр отменяется, — по-военному коротко приказал я. — Вы собирались этой ночью увести людей в горы? Уводите. Руми я беру на себя — если сумею его освободить, то мы присоединимся к вам. Все ясно?“

Их лица выразили изумление:

„Но, Рустэм-ага…“

Я решительно оборвал их слабую попытку возразить:

„Никаких разговоров! Я человек военный, а на войне каждый делает свое дело, иначе бой не выиграть. Ваша задача вам ясна — увести людей, позаботиться о женщинах и детях. Они не должны подвергаться опасности, поэтому если вас настигнут, в перестрелку не вступать — сдавайтесь без боя. Я знаю, для настоящего мужчины легче погибнуть в бою, чем сложить оружие, но это приказ. Теперь выполняйте, кругом, шагом марш!“.

Они четко развернулись и вышли. Я подумал, что за то время, что взрослые мужчины были на фронте, этим мальчишкам явно стало не хватать отцовского ремня. Дед смотрел на меня с упреком.

„Почему ты велел им сдаться, если НКВД их настигнет? Они — взрослые мужчины и, слава аллаху, умеют хорошо стрелять“.

„Они еще мальчишки, я не могу позволить им играть своей и чужой жизнью“.

„Во время восстания семьдесят седьмого года мне было семь лет, но я уже держал винтовку в руках и стрелял в русских“.

„Я тоже был на войне, дедушка, и там узнал цену жизни и смерти.

Мало уметь стрелять, надо знать, когда можно выстрелить, а когда из-за одного твоего выстрела могут погибнуть десятки безвинных людей. Смерть не знает национальности, но русских миллионы, а наш народ немногочислен. И без того много наших мужчин полегло на войне с немцами. Иди с ними, дедушка и, если мне не удастся освободить Руми и присоединиться к вам, то не допусти кровопролития. Береги людей, чтобы и через тысячу лет на Земле могли жить потомки гинухцев и хваршинов“.

„Такты решил идти с нами, сынок?“

Я пожал плечами — а что мне еще оставалось? Если эти юнцы и мой старый дед безумствуют, решив вести людей на гибель, то и для меня другой дороги нет — на войне мне не раз приходилось бывать в разведке, возможно, что мой опыт окажется полезным. Скроемся пока в горах, а там — кто знает? — может так случиться, что товарищ Сталин очень скоро уберет зарвавшегося наркома Берию, как убрал в свое время Ягоду и Ежова. Тогда можно будет объявиться и вернуться домой.

Я уже не верил в то, что все в Советском Союзе делается на благо народа и во имя справедливости, но еще верил в товарища Сталина. Поэтому я достал свой именной револьвер и сказал деду:

„Иди, дедушка, уводите людей, как решили, а я поеду к Веденяпину“.

Кажется, я сумел убедить деда в своей правоте, потому что он какое-то время пристально смотрел на меня, потом глаза его просияли:

„Ты прав, сынок, и я горжусь тобой, — взгляд его уперся в мои трясущиеся руки, — но я поеду к Веденяпину вместе с тобой. Ты не по возрасту мудр, но и твой старый дед может на что-то пригодиться“.

Что мне было делать с этим упрямцем? Я сердито ответил:

„Хорошо, дедушка. Но ты будешь делать то, что я тебе скажу и ничего другого“.