Читаем без скачивания Афанасий Никитин. Время сильных людей - Кирилл Кириллов

А рядом мелкие надписи, где прямо поверх рисунка, где — на полях. Язык вроде знакомый, а не понять. Вроде не персидский, и не турецкий, и не кыпчакский. Что-то намудрил тут Михаил, записывая. Или специально скрыть хотел? Может, тут указано, где тот булат сыскать? А это что за слово два раза чернилами обведено?

Кузнец попытался представить, как могло звучать это слово на каком-нибудь из известных ему языков. Например, на фарси. Хинду? Хинди? Хиндия? Индия?! Его вдруг как огнем обожгло. Неужели булат нужно искать в Индии? В загадочной стране, что лежит за Персией и Индейским морем. О ней писали еще в «Александрии», рассказывающей о походе Александра Македонского на Восток, да в «Христианской топографии» византийского путешественника Космы Индикоплова. А еще «Сказания об Индейском царстве» переписывались и пересказывались в купеческих кругах, вечерком, у костра. Правда, иные купцы баяли с чужих слов да от себя еще много добавляли. Говаривали, что и люди там с песьими головами о трех и даже шести ногах встречаются. «Единорожец, копая землю, гром производит…», а «в океан-море чудовища людей подстерегают, нападают на корабли». И что птица гукук водится, коя ночью летает, предвещает смерть и изрыгает огонь на тех, кто намеревается ее убить. А еще там обезьянцы есть, люди малые да волосатые. Живут по лесу. «А у них есть князь обезьянскый, да ходит ратию своею. Да кто замает, и они ся жалуют князю своему, и он посылает на того свою рать, и оны, пришед на град, дворы разваляют и людей побьют. А рати их, сказывают, велми много, а язык у них есть свой. А детей родят много; да которые родятся ни в отца, ни в матерь, тех оставляют прямо на дороге. Иные их берут и всякому рукоделию учат, а иных продают в ночи, чтобы взад не знали бежать», — припомнил Афанасий как по писаному. И что гады там ползучие в две сажени длиной встречаются, да пол-аршина в обхвате. И ползают прямо по улицам. И что по тем же улицам коровы ходят без привязи и там же спят и кормятся, а тронуть ее не моги, ибо скотина священная. Придумают тоже? Корова?! Священная?! Афанасий усмехнулся в порядком отросшую бороду. Цену побасенкам купеческим он знал не понаслышке.

Однако и стоящего товара в Индии много. И тканей воздушных, какие в иных местах не ткут, и пряностей драгоценных, и масел благовонных, что денег немалых в краях иных стоят. И персидские купцы даже шахов местных подговаривают, чтоб они купцов из земель северных убивали. Чтоб, значит, те к товару ходкому доступа не имели.

Тьфу, пропасть. И обратно возвращаться нельзя, и вперед идти опасно, хоть прямо тут ложись и помирай. Хотя ложиться и впрямь пора было. Ночь стала предъявлять права на эту землю, растягивая над ней подбитый звездами черный плащ. А из-за горизонта игриво подмигивала круглым глазом луна.

Афанасий с высоты седла присмотрел место для ночлега. Заставил коня продраться через растущие вдоль утоптанной дороги невысокие кусты и остановил его на полянке. Намотал повод на куст, чтоб жеребец мог дотянуться до большой лужи дождевой воды, скопившейся в каменной чаше. Сам напился, зачерпнул горстью и омыл лицо, шею, подмышки, утерся рубахой. Нарвал травы посуше и, свернув в жгут, засунул в тюбетейку. Помял в руках. Улегся на нее головой.

И тут же вскочил.

Снова лег, на этот раз приложившись ухом прямо к земле. Сомнений быть не могло. Топот копыт. Всадники. Около дюжины. Скачут мерной рысью, которая позволяет и передвигаться достаточно быстро, и не утомлять коней сверх меры. Вон и столб пыли, едва различимый в надвигающихся сумерках.

Купца прошиб холодный пот. Погоня?! За ним?! А за кем еще? Если даже и нет, то за его голову наверняка назначена награда, и дюжина вооруженных всадников никак не упустит возможности ее заполучить. А укрыться тут негде, даже в темноте, вона луна как светит. Да и мало ли конь заржет. Да и с дороги белоснежного жеребца заметят всяко, хоть прячься, хоть в поля скачи. Значит…

Как всегда в минуты опасности, мысли Афанасия не поспевали за телом. Еще не успев додумать, что нужно вскакивать на коня и мчать по дороге во весь опор, он уже вставлял ногу в стремя и садился в седло.

Что есть мочи хлестнул белого жеребца мешком с шахскими драгоценностями по сытому крупу. Конь, поняв, что не до игр сейчас, не стал артачиться, вставать на дыбы и даже всхрапывать. Просто понесся вперед, не щадя копыт.

Всадники заметили Афанасия. Закричали, заулюлюкали, пустили коней наметом. Копыта загрохотали чаще и сильнее. Возможно, преследователи и не догадывались, кто мчится от них во весь опор, но таков уж порядок: убегают — догоняй.

У непривычного к конной тряске Афанасия заболел зад, забулькало в животе и посветлело в глазах. Он сморгнул, но морок не уходил. Впереди словно бы разгоралась заря, но не на полнеба, как привычно в этих краях, а как-то совсем едва-едва. Будто какой-то колдун возжег маленькое личное солнце.

Может, и правда колдун? Или та самая птица, о которой сказывали купцы, пробует огненное дыхание? Или… Он же совсем недавно читал в книжице Михаила: «Возле города того горят огни неугасимые, кои священными считаются». Значит, не колдун, слава богу. Но ведь там, где есть что-то священное, должны быть служители или жрецы. Понравится ли им вторжение чужака? Афанасий хлестнул коня, тот еще немного прибавил прыти. Звон драгоценностей в мешке усилился, ножом резал слух. Зубы стучали друг о друга. Как бы язык не прикусить, а то — все, сразу с корнем, подумалось купцу.

А всадники не отставали, их кони были явно хуже посольского жеребца, но умение наездников куда выше. Еще немного, и нагонят. Или самому купцу придется остановиться, потому как терпеть боль в вывернутых ногах и страдающем паху нет никакой возможности. Или он просто сомлеет от боли и вывалится из седла.

Так куда, в ад? Лучше ад неизвестности, чем известный ад, вспомнилось ему чье-то выражение. Когда он его услышал, подумал: вот глупец сказал. Уж лучше известный ад. Но теперь он отбитым седалищем и щекочущими затылок коготками смерти постигал истинный смысл этого изречения.

Сияние нарастало. Разгоралось ярче, высвечивало отроги и ущелья меж невысоких скал. За ними, видать, и полыхал огонь, отбрасывая на угольно-черные стены неверный свет. Такими, должно быть, видел адские круги сумасшедший итальянец Алигьери в своих фантазиях. Словно в подтверждение его мыслей, в нос шибанул сернистый запах преисподней…

Слизнув с верхней губы соленый пот, Афанасий потянул поводья, разворачивая жеребца к расселине, похожей на рукотворную.

Конь пронес купца мимо двух высоких каменных колонн, в коих угадывались фигуры со скорбными ликами. За истуканами открывалась широкая дорога, выложенная гладко отесанными камнями. Старыми, но мало потертыми. Конские подковы весело зацокали по ним, высекая искры. Антрацитовые стены придвинулись вплотную, чуть не царапая колени бешено мчащегося всадника, а потом резко расступились, открыв перед Афанасием величественное зрелище.