Читаем без скачивания Афанасий Никитин. Время сильных людей - Кирилл Кириллов

— Ничего, новую купим, лучше прежней. — Афанасий встряхнул мешок. — А то и сам тебе скую, во сто крат лучше. Когда вернемся.

— Когда вернемся, да, — кивнул Михаил.

Дверь распахнулась от молодецкого удара.

В комнату ворвался жирненький недоросль, что не пускал купцов в посольство в первый приход. Замахнулся на друзей огромным бердышом. Афанасий поднырнул под взлетавшее лезвие, дернул парня за рукав, тот пробежал вперед несколько шагов, попал ногой в открытую яму. Звучно хрустнула кость. Полумесяц лезвия загрохотал по каменному полу.

Михаил подхватил топор. Афанасий, не снимая мешка с плеча, вышел в открытую дверь. Два желторотых юнца, по молодости оставленных на ночную стражу, расхристанных, простоволосых, замерли, увидев его.

Купец взмахнул мешком. Золото тупо брякнуло по стриженным под горшок головам. Парни снопами свалились к ногам кузнеца.

Михаил деликатно переступил через них, поспешая вслед за Афанасием. А тот прошел в сени, ногой сорвал с петель ведущую на крыльцо дверь, опрокинул кулаком за перила еще одного охранителя. Других не было видно — не то убоялись выходить, не то просто не проснулись. Мало ли чего там грохочет…

— Ну, куда теперь? — спросил Афанасий, с тревогой глядя, как загораются по всему шахскому дворцу факелы.

Основные силы шахской охраны, наверное, уже разобралась, куда девались беглецы, и готовятся идти на посольство, а те, что сорвали крышку и бросились за ними в подземный ход… Об этом даже не хотелось думать.

— Туда. — Михаил ткнул острием бердыша куда-то в кусты. — Конюшня там.

Друзья бросились напролом, не ища дорожек. Кони заржали, почуяв чужих.

Михаил отковырнул бердышом засов на воротах и распахнул створки. Внутри стояли лошади: белый скакун, на котором Василий Панин совершал парадные выезды, гнедой жеребец попроще и старая кобылка с тусклым взглядом и тусклой шерстью. На такой только воду возить. Ни слова не говоря, Михаил накинул седло на белого коня. Афанасий перехватил у него бердыш и встал у ворот, прислушиваясь к нарастающим в саду посольства крикам и лязгу оружия.

Михаил накинул узду на гнедого, затянул подпругу и, не касаясь стремени, запрыгнул в седло белого. Афанасий приторочил мешок с добычей к седлу гнедого и взгромоздился сверху.

— Ну что, Афоня, с богом? — Михаил широко перекрестился.

Афанасий кивнул и перекрестился тоже. Тряхнув поводьями, ударяя пятками в бока коней, пустили их в галоп.

Белый сразу вырвался на полкорпуса вперед. Перемахнул через стриженые заросли кустарника. Гнедой вломился в них, раздвигая грудью, как корабль волны. Вынес Афанасия на дорожку перед посольством. Михаил был уже там, вертясь в седле, он пытался уклониться от копий и бердышей, которыми со всех сторон тыкали в него набежавшие стражники. Афанасий направил гнедого прямо в толпу, с удовольствием слушая, как трещат ребра и звенит, отлетая, оружие нападающих. Гнедой, видимо, оказался боевым конем, не раз бывавшим в сече. Он встал на дыбы, сбил копытами нескольких стражников и понес Афанасия к воротам тяжелым тряским галопом. Белый конь припустил следом.

Друзья миновали открытые для шахской стражи ворота и поскакали вниз, к порту, слыша за собой шум погони и рев пламени. Кто-то в посольстве свернул поставец со свечой. Занялись ковры и занавеси. Красный петух пошел гулять по дому, выжигая внутренности.

— Так тебе и надо, гнездо предательское! — оглянулся Афанасий со злорадством и заметил, что друг почти не держится в седле, кривясь на один бок. — Мишка, ты что?!

— Зацепили, похоже, — ответил тот.

— Вельзевул тебя забери! — ругнулся Афанасий. — Продержишься еще?

— Продержусь. Да не стой, поехали.

Афанасий подхватил поводья белого и погнал лошадей к морю, правее порта. Доехав, остановил, слез, принял на руки уже почти не шевелившегося Михаила и, хлопнув по крупам, отправил скакунов по дороге вдоль причала, чтоб хоть ненадолго увели за собой погоню.

Прижав к себе, он понес обмякшего друга в другую сторону. Притащил к какой-то расселине в камнях. Втиснул, устроил его поудобнее. Взглянул в лицо и ужаснулся. Щеки Михаила запали, лицо побледнело, вокруг глаз образовались темные круги. Афанасий задрал рубаху и отвернулся, не в силах сдержать слез.

— Что, совсем плохо? — спросил Михаил тусклым, нездешним голосом.

Афанасий в ответ только кивнул.

— Ничего, — как-то слишком беззаботно сказал Михаил. — Я знал, на что шел. Слушай, Афоня, водички принеси.

— Нельзя тебе, — сдавленно пробормотал Афанасий.

— Пустое, — отмахнулся Михаил. — Меньше промучаюсь.

Афанасий снял с головы неизвестно как удержавшуюся на ней тюбетейку и сбегал к журчащему неподалеку ручью, зачерпнул, вернулся, поднес ее к губам друга, казавшимся черными на бледном лице. Дал сделать пару глотков. Отобрал.

— Гад ты, — беззлобно пожурил его Михаил. — Хотя… За то, в чем я тебе сейчас сознаюсь, ты сам меня удавить должен.

— Сознаешься? В чем? — не понял Афанасий, приглядываясь: не бред ли умирающего?

— Неспроста я тебя в это дело втянул, — начал Михаил.

— Да понятно, что неспроста. Хотел, чтоб мы тебе прикрытие обеспечили. А ты не бредишь, часом?

— В уме я. И говорил не все. Не по купеческим делам послал меня великий князь Тверской Михаил Борисович.

— А по каким? — удивился Афанасий, вспоминая, как провожали их в родном городе и как благословили не на торговлю, а на подвиг ратный.

— Велено мне было секрет булатной стали[35] вызнать. Сабли из него железо обычное рубят, как масло. Да ты сам кузнец — знаешь.

— И зачем оно? — не сдержался Афанасий.

— Война с Москвой грядет. О том все говорят. А в ней не выстоит Тверь. У Ивана Московского пушки есть, да дружины больше раза в два, да ополченцы. Без булата никак не выстоит.

— Да чем же тут булат помочь может?

— А что будет, если одного воина с доброй саблей против двоих человек с палками выставить?

Михаил закашлялся, сплюнул в темноту сгусток крови.

— Что будет? Порубит в капусту — и все, — пожал плечами Афанасий.

— А если пятерых? Порубит али нет?

— Скорее всего, порубит.

— А десяток?

— Если воин умелый, то и десяток.

— О! — Михаил наставительно поднял вверх палец. Казалось, он даже забыл о ране. — То-то вот и оно. Если наших дружинников вооружить саблями, что доспехи московских будут на ленты полосовать, представляешь, в какую мы силу войдем?

— Да ну… — усомнился Афанасий.

— Точно тебе говорю. Помнишь, докуда римляне дошли, когда обе их империи цвели буйным цветом. Помнишь?