Читаем без скачивания 50 знаменитых загадок истории XX века - Владимир Сядро

Вынеся закатанное в ковер тело на балкон, поставив подсвечник на место, заправив постель (кстати, крови на покрывале не было, пуля осталась в теле), мы заПёрли номер и вышли из гостиницы. На улице мы договорились, что Блюмкин едет в ЧК, по спецсвязи вызывает Троцкого, объясняет ему создавшуюся обстановку и согласует наши действия. Я же возвращаюсь в гостиницу и кручусь в фойе поближе к администрации, чтобы быть в курсе всех событий. В случае необходимости попытаюсь изменить ситуацию, если она станет неблагоприятной для нас. Однако все было тихо.

Несколько часов прождал я возвращения Якова. Он вернулся спокойным и деловитым. Мы вышли на свежий воздух, подальше от посторонних ушей.

По словам Блюмкина, Лев Давыдович был ошеломлен случившимся, но потом, подумав, сказал: „А это, наверное, даже к лучшему: нет человека — нет и проблем“. И дал указание: инсценировать самоубийство допившегося до ручки поэта Есенина. Для этого пригласить в номер администрацию гостиницы и обязательно понятых, составить акты, протоколы, медицинское заключение, проконтролировать быстрейшее „упакование“ тела поэта в цинковый гроб. Мертвого Есенина должно видеть как можно меньше людей. Тело срочно доставить в Москву. Сам же Троцкий на следующий день лично даст информацию в печать о самоубийстве неуравновешенного и психически надломленного поэта. Тем самым будет поставлена точка на попытках какого-либо расследования. В такой ситуации ни одна государственно — следственная структура этим делом заниматься не будет, а частное лицо, попытавшееся на свой страх и риск покопаться в деталях, может получить срок за недоверие к официальному заявлению: это политическая статья, чреватая тяжелыми последствиями».

Блюмкин с Леонтьевым немедленно приступили к выполнению инсценировки «самоубийства»: «Незаметно зайдя в есенинский номер, мы быстренько втащили с балкона труп и размотали ковер. На улице был сильный мороз, и тело, пролежавшее на балконе более четырех часов, сильно замерзло. Впопыхах, закатывая убитого в ковер, мы не подумали о руках, что было большой оплошностью. Одна рука Есенина была согнута в локте и прижата к животу, а у второй локоть был поднят, а кисть прижата к затылку. Как мы не пытались опустить руки, нам это никак не удавалось. Наконец меня осенило: я достал перочинный нож, закатал рубашку на той руке, которая была прижата к поясу, и перерезал локтевые сухожилия, после чего с усилием вытянул руку вдоль туловища. Потом передал нож Якову, который повторил этот прием, а плечевой сустав просто вывернул. Осмотрев комнату, мы не нашли, на чем повесить Есенина: ни на потолке, ни в стенах не было ни одного крюка. Правда, высоко под потолком проходила труба отопления, но достать ее со стула даже при моем достаточно высоком росте было проблематично, а Есенин был низкорослым. Мы порвали полотенце и перевязали локтевые раны, чтобы не запачкать сукровицей рубашку, и застирали место на груди, пропитанное кровью. Соорудив из тумбочки и стула лестницу, подняли тело к трубе и попытались сделать из есенинского ремня подобие петли, чтобы затолкать в нее голову покойника, но из этого ничего не получилось. Талия у поэта была узенькая, и, естественно, ремешок на брюках соответствовал ее размерам. Нам же нужно было завязать один конец на трубе узлом, а на другом сделать узел и петлю: длины ремня не хватало. Не придумав иного варианта, мы просунули ремень под трубу и, выведя конец на другую сторону, застегнули его на пряжку. Получился обыкновенный круг без всяких петель и удавок. Кое-как мы просунули в него голову трупа и развернули ее так, чтобы не было видно следов от подсвечника. Несмотря на то что подсвечник проломил Есенину лоб и переносицу, кровоподтеков почти не было, так как мы сразу выставили тело на мороз. Однако небольшой синяк был очень заметен, именно этим местом мы и постарались прижать голову к трубе. Трубы были раскаленные, и определить визуально неспециалисту, что это — синяк от удара или ожог — было достаточно сложно. Потом мы тихо покинули номер и гостиницу».

Рассказал Леонтьев и о том, как проходила экспертиза тела поэта и расследование обстоятельств его гибели: «Спустя некоторое время мы появились в гостинице уже официально и доложили администратору, что пришли по приглашению поэта Есенина к нему в гости. Естественно, появились любопытные. Далее всем было продемонстрировано висящее тело и объявлено, что поэт, надломленный жизнью, покончил жизнь самоубийством. Я вывел собравшихся из номера и пошел искать понятых. У Блюмкина в ЧК были свои, зависящие от него люди, на совести которых было немало грехов и которые были готовы мать родную продать, только бы остаться в живых. Вот их-то и привлек к следствию Яков. Было составлено два акта о смерти с разными результатами, два протокола обнаружения трупа и два медицинских заключения вскрытия тела. Это Блюмкин импровизировал на ходу. Один из них будет официально объявлен от имени правительства, другой как дезу можно через подставных лиц опубликовать в какой-нибудь оппозиционной газетенке. Она напечатает все это как настоящую правду: мол, странная и страшная история произошла с Есениным. После этого „расследования“ газетенку можно сразу прихлопнуть как печатный орган, враждебный пролетарскому государству.

Одна газета действительно напечатала „истинную правду“ о смерти Сергея Есенина: поэт перерезал себе вены в ванной петроградской гостиницы „Англетер“ и погиб от потери крови, оставив предсмертную прощальную записку. Этой версии некоторые люди больше поверили, чем официальной, может быть, из-за того, что газету власти тут же закрыли.

Подчиненные Якова сделали документы — комар носа не подточит, организовали подписи таких медицинских светил, что у простых смертных не должно было родиться никаких сомнений. Номер, в котором лежал мертвый Есенин, был под круглосуточной охраной. В течение дня, пока готовился гроб и все необходимое, в нем колдовал преданный Блюмкину похоронных дел мастер, убирая с тела поэта следы побоев и ран. Вечером в номер был занесен гроб со всеми атрибутами. Мы уложили в него Есенина, крышку забили, гроб вложили в обитый цинком ящик и вынесли из гостиницы. В утренних газетах было опубликовано правительственное сообщение, что большой русский поэт покончил жизнь самоубийством. Мы с Блюмкиным провожали гроб до Москвы и передали спецкоманде, занимавшейся похоронами государственных и высокопоставленных лиц». Так ли это было на самом деле, доподлинно не известно. Рассказ Леонтьева подтвердить никто не может: самого его уже давно нет в живых, а его личное дело в архивах ФСБ имеет гриф «Секретно».

В своей книге Виктор Кузнецов опубликовал немало интересных документов, среди которых — заключение эксперта Гиляревского. Во-первых, в акте нигде прямо не указывается, что Есенин покончил жизнь самоубийством. Навскидку заключение выглядит вполне корректным и профессиональным: «На основании данных вскрытия следует заключить, что смерть Есенина последовала от асфиксии, произведенной сдавливанием дыхательных путей через повешение. В давление на лбу могло произойти от давления при повешении. Темно-фиолетовый цвет нижних конечностей и точечные на них кровоподтеки указывает на то, что покойный в повешенном состоянии находился продолжительное время. Раны на верхних конечностях могли быть нанесены самим покойным и, как поверхностные, влияние на смерть не имели». Казалось, эксперт не выходит за рамки своей компетентности: есть повешение, есть смерть от асфиксии, а было ли это самоубийством или убийством, решать уже криминалистам. Гиляревский в тех обстоятельствах поступил честно настолько, насколько позволяла ситуация. Он даже сумел в акте сделать указание о том, что об этом деле следует молчать.

Как мы помним, очевидцы вспоминали, что левый глаз поэта вытек, — и то, что он более плоский в закрытом положении, заметно на фотографиях и посмертной маске. У Гиляревского же читаем: «глаза закрыты; зрачки равномерно расширены…». А на снимке правый глаз приоткрыт, закрыт только левый. Гиляревский, наперекор фотофактам, умышленно описывает несоответствующий действительности признак. Очевидно, что эксперт доступным ему способом дает понять, что ему самому пришлось «закрыть глаза» на все очевидные признаки, которые никак не вписывались в приглаженную версию о самоубийстве поэта. Читаем дальше.

Гиляревский зачем-то пишет следующее: «…рот сжат, кончик языка ущемлен между зубами…» При этом на фото, сделанном после того, как поэта вынули из петли, ясно видно, что рот приоткрыт, зубы не сжаты и языка не видно вовсе! Рот остался приоткрытым даже в гробу, так как мышцы после смерти расслабляются и окостеневают, именно поэтому, если у покойника не подвязать челюсть, его закрыть уже не удается. Снова напрашивается вывод, что Гиляревский, будучи человеком чести, умышленно, с риском для себя, вводит в документ нереальные обстоятельства в надежде на то, что невозможно на них не обратить внимания и что когда-нибудь, по прошествии смутных времен, это произойдет. Похоже, о себе самом пишет эксперт, что это он был вынужден «закрыть рот и прикусить язык».