Читаем без скачивания История Крестовых походов - Жан Жуанвиль

Третий случай связан с теми четырьмя годами, что он оставался в Святой земле после того, как его братья вернулись во Францию. В то время наши жизни подвергались большой опасности, потому что весь этот период король провел в Акре, где на одного человека из его армии приходилось тридцать жителей города (когда Акра была взята сарацинами). Сам я не могу придумать ни одной причины, по которой мусульмане не появились в это время и не захватили нас в Акре, разве что Божья любовь к королю вселила такой страх в сердца наших врагов, что они не осмелились напасть на нас. Ибо разве не написано: «Бойся Бога, и все будут бояться тебя». Так что, несмотря на советы своих ближних, король остался в Святой земле, подвергая опасности свою жизнь, дабы защитить народ этой земли, который ждала бы гибель, не останься король помогать ему.

В четвертый раз король подвергся такому же риску, когда мы, возвращаясь домой из-за моря, плыли вдоль берегов острова Кипр. Наше судно с такой силой бросило на скалы, что корабль потерял почти три метра киля. Король послал за четырнадцатью опытными капитанами со своего судна и с других и спросил их, что он должен делать. Все они посоветовали ему перейти на борт другого судна, потому что они не видят, как этот корабль сможет выдержать удары волн, потому что почти все гвозди, скреплявшие доски обшивки, уже потеряны. Они привели королю пример опасности, которой подвергается корабль, рассказав, что, когда мы плыли в заморские земли, один из наших кораблей был потерян точно таким же образом. (Я сам встречал женщину и ребенка, которые были единственными выжившими с этого судна.)

На что король ответил: «Мой добрые господа, я знаю, что, если оставлю корабль, он будет обречен на гибель. Насколько мне известно, на борту его находится больше восьмисот душ. Поскольку каждый из людей дорожит своей жизнью так же, как и я, то, если я оставлю корабль, никто не рискнет остаться на нем, и все окажутся на Кипре. Вот почему, с Божьего благословения, я не подвергну своих людей опасности гибели, а останусь на своем месте и спасу их». Так что король остался на борту своего корабля, и Бог, в которого мы веруем, спасал нас от опасностей морских глубин, пока мы не вошли в гавань.

Могу добавить, что некий Оливье де Терм, который, пока мы были за морем, достойно вел себя и неоднократно являл примеры своего мужества, фактически бросил короля и остался на Кипре. Мы не видели его полтора года. Тем не менее король, оставшись на корабле, спас всех восемьсот человек своих людей от больших бед.

Во второй части этой книги я поведаю вам о смерти короля Людовика и о благостности, с которой он принял кончину.

Как я говорил вам, господин мой, король Наварры, я обещал моей королеве, вашей матери, — да благословит ее Бог, — что составлю эту книгу, и сейчас, выполняя свое обещание, я написал ее. И поскольку я не могу представить, кто бы имел на нее больше прав, чем вы, ее наследник, я посылаю книгу вам, чтобы вы и ваши братья — и любой, кто сможет прочитать ее, — почерпнули из нее хорошие примеры и воплотили их в жизнь, заслужив тем самым благоволение Господа.

Часть первая

Глава 1

СЛУГА БОЖИЙ

Во имя Господа Всемогущего, я, Жан, сеньор Жуанвиля, сенешаль Шампани, веду рассказ о жизни нашего доброго короля Людовика IX Святого, где поведаю все, что я видел и слышал за те шесть лет, в которые вместе с ним совершил паломничество за море, после чего вернулись во Францию. Но прежде, чем я расскажу вам о его великих деяниях и выдающемся мужестве, хочу поведать то, чему сам был свидетелем, — о его мудрых поучениях и богоугодных разговорах, дабы они предстали в должном порядке, пригодном для обучения тех, кто будет читать эту книгу.

Этот святой человек любил Господа нашего всем сердцем и во всех своих поступках следовал его примеру. Это ясно из того факта, что, как Господь наш умер ради любви, которую Он испытывал к своему народу, так и король Людовик по той же причине не раз подвергал свою жизнь опасностям. Опасностям, которых он легко мог избежать, как я поведаю вам дальше.

Великая любовь, которую король Людовик испытывал к своим людям, видна из того, что он говорил, когда лежал смертельно больной в Фонтенбло, своему старшему сыну, моему господину Людовику. «Мой дорогой сын, — сказал он, — я убедительно прошу тебя добиться любви всего твоего народа. Потому что я предпочел бы иметь шотландца из Шотландии, который хорошо и справедливо правил бы королевством, чем видеть, как ты на глазах всего мира неправедно правишь им». И более того, этот благородный король так истово любил правду, что, как я позже расскажу вам, никогда не шел на ложь даже по отношению к сарацинам из уважения к тем договорам, которые он заключал с ними.

Он был настолько умерен в своем питании, что я никогда, ни разу в жизни не слышал, чтобы он заказал для себя какое-то особое блюдо, что позволяют себе многие богатые и известные люди. Наоборот, он всегда ел с большим удовольствием все, что готовили его повара. Я никогда, ни одного раза не слышал, чтобы он о ком-то говорил плохо; также я никогда не слышал, чтобы он произносил имя дьявола — хотя оно широко употребляется по всему королевству, — поскольку его использование, в чем я не сомневаюсь, не нравится Господу.

Обычно он разбавлял свое вино водой, и делал это очень разумно, исходя из крепости напитка. Когда мы были на Кипре, он как-то спросил меня, почему я не разбавляю вино водой. Я ответил, что поступаю так по совету моих докторов, которые сказали, что у меня крепкая голова и надежный желудок, так что я не могу опьянеть. Он ответил, что врачи обманывали меня, потому что, если я в молодости не научусь разбавлять вино водой и захочу это делать в пожилом возрасте, то мной овладеют подагра, желудочные колики, и я никогда уже не буду в добром здравии. Более того, если я и в старости продолжу пить неразбавленное вино, то каждый вечер буду пьяным, а такое состояние нетерпимо для любого настоящего мужчины.

Как-то король спросил меня, хотел бы я пользоваться уважением в этом мире и после смерти попасть в рай. Я ответил ему, что да, хотел бы. «В таком случае, — сказал он, — ты должен сознательно избегать слов и действий, которые, стань они широко известны, заставили бы тебя устыдиться, когда пришлось бы признать — «Я сделал это» или «Я сказал это». Он также посоветовал мне не возражать и не ставить под сомнение то, что сказано в моем присутствии, — разве что молчание будет означать одобрение чего-то неправедного или нести в себе угрозу для меня лично, потому что резкие слова часто ведут к ссорам, которые могут кончиться гибелью большого количества людей.

Он часто говорил, что должно одеваться и вести себя таким образом, чтобы зрелому человеку никогда не могли бы сказать, что он уделяет слишком много внимания одежде, а молодому человеку — что он слишком мало занимается ею. Я повторил это замечание нашему нынешнему королю, когда зашла речь об изысканной вышивке на плашах, которая сегодня в моде. Я сказал ему, что во время нашего путешествия за море я никогда не видел таких вышитых плащей ни на короле, ни на ком-либо еще. Он ответил мне, что у него есть несколько таких предметов одежды с вышитыми на них его гербами и что они обошлись ему в восемьсот парижских ливров. Он мог бы найти этим деньгам лучшее применение, сказал я ему, пожертвовав их Господу, и носить одежду из хорошей плотной тафты со своим гербом, как поступал его отец.

Как-то король Людовик, послав за мной, сказал: «У тебя такой острый и проницательный ум, что я с трудом осмеливаюсь говорить с тобой на темы, касающиеся Господа. Так что я пригласил двух монахов, потому что хочу задать тебе вопрос. Поведай мне, сенешаль, — затем сказал он, — каково твое представление о Боге?» — «Ваше величество, — ответил я, — Он — нечто такое хорошее, что лучше и быть не может». — «Да, действительно, — сказал он, — ты дал мне очень хороший ответ; потому что точно такое же определение приведено в книге, которую я держу в руках. А теперь я спрошу тебя, — продолжил он, — что ты предпочитаешь: заболеть проказой или совершить смертный грех». И я, который никогда не лгал ему, ответил, что я скорее совершу тридцать смертных грехов, чем стану прокаженным. На следующий день, когда монахов тут больше не было, он призвал меня к себе, усадил у своих ног и сказал мне: «Почему ты вчера сказал это?» Я ответил ему, что и сейчас могу это повторить. «Ты говорил не думая, как дурак, — сказал он. — Ты должен понимать, что нет столь ужасной проказы, как находиться в состоянии смертного греха; в таком случае душа твоя любезна дьяволу, и ни одна проказа не может быть столь гнусна. Кроме того, когда человек умирает, тело его излечивается от проказы; но, если он умирает, совершив смертный грех, он никогда не может быть уверен, успел ли он при жизни раскаяться и искупить его, чтобы Господь даровал ему прощение. Следовательно, он куда больше проказы должен бояться греха, который может длиться так долго, пока Господь обитает в раю. Так что я со всей серьезностью прошу тебя, — добавил он, — ради любви к Господу и ради любви ко мне готовь свое сердце, пусть оно примет любую беду, которая может постичь твое тело, будь то проказа или любая другая болезнь, — но только не смертный грех, который завладеет твоей душой».