Читаем без скачивания История Крестовых походов - Жан Жуанвиль

В другой раз король спросил меня, омывал ли я ноги беднякам на Страстной неделе. «Ваше величество, — воскликнул я, — что за ужасная идея! Я никогда не буду мыть ноги низшему сословию». — «В самом деле, — сказал он, — говорить об этом очень непросто, но ты никогда не должен отвергать того, что делал Господь, подавая нам пример. Так что я прошу тебя, первым делом из-за любви к Богу и лишь потом из-за любви ко мне — приучи себя к омовению ног беднякам».

Этот добрый король так любил людей, которые почитали Бога и любили Его, что он назначил Жиля ле Бруна, который был родом не из его владений, верховным коннетаблем Франции, потому что из-за веры в Бога и преданности Его заповедям он обладал очень высокой репутацией. Другой человек, мэтр Робер де Сорбон, знаменитый своим благочестием и ученостью, благодаря этим своим достоинствам был приглашен обедать за королевским столом.

Когда мы с почтенным священником сидели рядом за обедом и о чем-то тихо беседовали, король укорил нас, сказав: «Говорите вслух, а то ваши соседи могут подумать, будто вы говорите о них что-то плохое. Если в застольной беседе ваши суждения могут всем доставить удовольствие, то говорите о них громко — или же храните молчание».

Когда король бывал в шутливом настроении, он мог забрасывать меня вопросами, как, например: «Сенешаль, можете ли привести мне причины, по которым умный и порядочный мирянин лучше, чем монах?» Таким образом между мэтром Робером и мною началась дискуссия. Мы уже некоторое время вели спор, когда король высказал свое мнение. «Мэтр Робер, — сказал он, — я охотно обрел бы известность, как умный и порядочный человек, в том случае, если я в самом деле являюсь таковым, — а вы можете забирать все остальное. Ум и порядочность — такие прекрасные качества, что даже при упоминании их во рту остается приятный вкус».

С другой стороны, он всегда говорил, что безнравственно прибирать к рукам собственность другого человека. «Приобретать», — говаривал он, — такое тяжелое дело, что даже при произнесении этого слова першит в горле, потому что в нем есть буква «р». Это «р», так сказать, словно грабли дьявола, которыми он подтягивает к себе всех, кто хочет «приобрести» то, что они забрали у других. Дьявол же делает все это очень тонко; он работает на крупных захватчиков и грабителей таким образом, чтобы они отдавали Господу то, что хотели вернуть людям».

Как-то король вручил мне послание для передачи королю Тибо, в котором он предупреждал зятя быть осторожнее, а то ему придется взять на душу тяжелый грех в виде чрезмерных трат денег на строительство дома для монахов-доминиканцев в Провансе. «Умный человек, — сказал король, — имеет дело с их собственностью, как и полагается душеприказчику. Первое, что делает хороший душеприказчик, — это разбирается с долгами покойного и возвращает чужую собственность — и лишь потом свободен прикидывать, сколько остается денег на цели благотворительности».

На Троицу благочестивому королю довелось быть в Кор-бее, где собрались все короли. После обеда он спустился во двор около часовни и стоял у дверей, разговаривая с графом Бретенским, отцом нынешнего графа — да хранит его Господь! — когда повидаться со мной пришел мэтр Робер де Сорбон и, подхватив обрез моей накидки, подвел к королю. Я сказал мэтру: «Мой добрый сир, чего вы хотите от меня?» Он ответил: «Я хотел бы спросить вас — если король сидит в этом дворе, а вы выйдете и сядете на скамейку, оказавшись выше, чем он, строго ли вас осудят за это?» Я сказал ему, что, должно быть, так и будет. «Вы в самом деле заслуживаете упрека, — сказал он, — потому что одеты богаче, чем король. На вас отороченная мехом мантия прекрасного зеленого сукна, а он таких вещей не носит». — «Мэтр Робер, — ответил я, — если вы позволите мне сказать, я никоим образом не заслужил упреков за то, что на мне зеленое сукно и мех, поскольку я унаследовал право носить такую одежду от моего отца и матери. А вот вы, с другой стороны, куда больше достойны осуждения, потому что, хотя ваши родители были людьми не знатного происхождения, вы избегаете их стиля одежды, а предпочитаете носить добротную шерстяную ткань, которой пользуется сам король». Я сравнил подкладку его мантии и той, что носил король, и сказал мэтру Роберу: «Убедитесь, что я говорю правду». Но тут король взял сторону мэтра Робера и стал решительно защищать его.

Затем король подозвал своего сына, принца Филиппа (отца нашего нынешнего короля), и короля Тибо. Сев перед входом в молельню, он хлопнул по земле и сказал двум молодым людям: «Присаживайтесь поближе ко мне, чтобы нас не могли подслушать». — «Но, господин наш, мы не осмеливаемся сидеть так близко к вам». Тогда король сказал мне: «Сенешаль, садитесь и вы сюда». Я подчинился и сел рядом с ним так, что моя одежда касалась его одежды. Король заставил остальных двух сесть рядом и сказал им: «Учитывая, что вы мои сыновья, вы действовали очень неправильно, сразу же не подчинившись мне. И я прошу вас, чтобы это больше не повторялось». Они заверили его, что такого больше не будет.

Король сказал мне, что подозвал нас, дабы признаться, что был не прав, защищая мэтра Робера передо мной. «Но, — продолжал он, — я видел, что он был настолько растерян, что очень нуждался в моей помощи. Посему вы не должны придавать слишком большое значение тому, что я произнес в его защиту. Как правильно заметил сенешаль, вы должны одеваться хорошо, в соответствии с вашим положением, так, чтобы вы были любимы женой, а ваши приближенные испытывали к вам уважение. Ибо, как сказал мудрый философ, наши одеяния и наше оружие должны быть таковы, чтобы зрелый человек не мог сказать, мол, мы слишком много тратим на них, а молодой — что мы тратим слишком мало».

Теперь я расскажу вам об одном из уроков, который король Людовик преподал мне во время нашего возвращения из-за моря. Так уж получилось, что ветром гарбино, который не относится ни к одному из четырех главных ветров, наш корабль понесло на скалы у острова Кипр. Опасность привела матросов в такое отчаянное смятение, что они стали рвать на себе бороды. Король спрыгнул с постели босиком — ведь была ночь — и, накинув лишь плащ, подошел и, раскинув руки в форме креста, лег перед алтарем с телом Господа нашего, как человек, который не ждет ничего, кроме смерти.

На другой день после этого тревожного события король отозвал меня в сторону, чтобы поговорить наедине, и сказал мне: «Сенешаль, Господь только что показал нам лишь отблеск Его огромной силы. Одного из этих легких ветров, столь легкого, что он даже не заслуживает этого названия, хватило, чтобы едва не утопить короля Франции, его детей, жену и приближенных. Святой Ансельм говорит, что такие вещи служат предупреждением от Господа нашего, словно Бог хотел сказать нам: «Смотрите, как легко Я мог бы погубить вас, будь на то Мое желание». — «Боже милостивый, — сказал святой, — почему Тебе надо угрожать нам? Ибо когда Ты так поступаешь с нами, это не служит Твоей выгоде, не приносит пользы — если Ты приговоришь нас к гибели, то не станешь ни беднее, ни богаче; точно так же, как если бы Ты спас нас. Так что предупреждение, которое Ты послал нам, служит не Твоей пользе, а нашей».

«И посему, — сказал король, — воспримем это предупреждение, которое послал нам Господь, следующим образом: если мы чувствуем в своих сердцах и душах то, что может огорчить Его, мы должны без промедления избавиться от этого. И если, с другой стороны, мы можем придумать то, что может обрадовать Его, то должны столь же незамедлительно делать это. И если мы будем действовать подобным образом, то Господь наш даст нам благословение в этом мире, а благословение в грядущем мы даже и представить себе не можем. Но если мы не будем вести себя как подобает, то Он поступит с нами так же, как господину полагается относиться к непослушным слугам. Ибо если они, получив предупреждение, не изменят свое поведение, то господин покарает их смертью или тяжелыми наказаниями».

И посему я, Жан де Жуанвиль, говорю: «Пусть король, ныне правящий нами, поостережется, дабы избежать опасностей, которые подстерегали нас, — или еще больших. И посему пусть он отвратится от неправедных деяний, чтобы Господь не обрушил жесткие кары на него или на его владения».

При разговоре со мной этот святой король приложил все силы, чтобы внушить мне твердую веру в принципы христианства, данные нам Господом. Он говорил, что мы должны иметь такую неколебимую веру в постулаты веры, чтобы ни страх смерти, ни телесные раны не смогли заставить нарушить их словом или делом. «Враг рода человеческого, — добавил он, — действует так хитро, что, когда человек находится на краю смерти, он всеми силами старается, чтобы человек, умирая, испытывал сомнения в каких-то установках нашей религии. Лукавый советчик хорошо знает, что не может лишить человека заслуг за те добрые деяния, что тот совершил; знает он и то, что душа человека будет потеряна для него, если тот скончается, полный истинной веры. И посему, — говорил король, — наша обязанность — обороняться и защищать себя от силков врага рода человеческого, когда он искушает нас: «Убирайся прочь! Ты не отвратишь меня от крепкой веры в постулаты моей религии. Если ты даже отсечешь мне все члены, я все равно буду жить и умру, как истинный верующий». И любой, кто будет действовать таким образом, одолеет дьявола тем же самым оружием, которым враг рода человеческого собирался уничтожить его».