Читаем без скачивания История Крестовых походов - Жан Жуанвиль

И посему я, Жан де Жуанвиль, говорю: «Пусть король, ныне правящий нами, поостережется, дабы избежать опасностей, которые подстерегали нас, — или еще больших. И посему пусть он отвратится от неправедных деяний, чтобы Господь не обрушил жесткие кары на него или на его владения».

При разговоре со мной этот святой король приложил все силы, чтобы внушить мне твердую веру в принципы христианства, данные нам Господом. Он говорил, что мы должны иметь такую неколебимую веру в постулаты веры, чтобы ни страх смерти, ни телесные раны не смогли заставить нарушить их словом или делом. «Враг рода человеческого, — добавил он, — действует так хитро, что, когда человек находится на краю смерти, он всеми силами старается, чтобы человек, умирая, испытывал сомнения в каких-то установках нашей религии. Лукавый советчик хорошо знает, что не может лишить человека заслуг за те добрые деяния, что тот совершил; знает он и то, что душа человека будет потеряна для него, если тот скончается, полный истинной веры. И посему, — говорил король, — наша обязанность — обороняться и защищать себя от силков врага рода человеческого, когда он искушает нас: «Убирайся прочь! Ты не отвратишь меня от крепкой веры в постулаты моей религии. Если ты даже отсечешь мне все члены, я все равно буду жить и умру, как истинный верующий». И любой, кто будет действовать таким образом, одолеет дьявола тем же самым оружием, которым враг рода человеческого собирался уничтожить его».

Кроме того, король Людовик сказал, что в христианскую религию, как она изложена в Символе веры, мы должны верить безоговорочно, пусть даже наши убеждения основаны на молве. Тут он спросил меня, как имя моего отца. Я сказал, что Симон. Затем он спросил, откуда я это узнал, а я ответил, что убежден в этом и безоговорочно верю, потому что мне рассказывала мать. «Тогда, — сказал он, — ты должен быть столь же безоговорочно убежден во всех постулатах нашей веры, о которых слышишь в воскресных песнопениях Символа веры».

Как-то король повторно рассказал мне то, что Гийом, епископ Парижский, поведал ему о некоем известном богослове, который прибыл для встречи с ним и сказал епископу, что хотел бы поговорить с ним. «Говорите совершенно свободно, сир, как вам нравится», — сказал епископ. Но как только теолог попытался заговорить с ним, он разразился слезами. На что епископ сказал: «Говорите все, что вы собирались сказать, сир, и не впадайте в отчаяние; нет такого грешника, которого Господь не мог бы простить». — «Действительно, мон-сеньор, — сказал теолог, — я не мог сдержать слез. Поскольку боялся, что должен оказаться отступником, ибо не мог заставить сердце поверить в таинство алтаря, как учит святая церковь. Хотя хорошо понимал, что это искушение, которому нас подвергает враг рода человеческого». — «Прошу, признайтесь мне, — попросил епископ, — испытываете ли какое-то удовольствие, когда враг подвергает вас такому искушению?» — «Наоборот, монсеньор, — сказал теолог, — это предельно беспокоит меня». — «А теперь, — сказал епископ, — я спрошу вас, приняли бы вы любое количество золота или серебра, если вам предложат изрыгнуть из своих уст хулу на святость алтаря и другие дары нашей святой церкви?» — «Монсеньор, — сказал его собеседник, — заверяю вас, ничто в мире не заставит меня сделать это. Скорее я позволю вырвать из тела любой его член, чем соглашусь сказать нечто подобное».

«А теперь, — сказал епископ, — я подойду с другой стороны. Вы знаете, что король Франции ведет войну с королем Англии; вы также знаете, что замок, ближайший к линии границы, что разделяет их владения, — это крепость Ла-Рошель в Пуату. И я задам вам вопрос. Представьте, что король поставил вас оборонять замок Ла-Рошель, а мне поручил возглавить охрану замка Монлери, который стоит в самом центре Франции, где царит мир. Как вы думаете, кому из нас к концу войны король будет больше обязан — вам, который, не понеся потерь, охранял Ла-Рошель, или мне, который в безопасности находился в Монлери?» — «Во имя Господа, монсеньор, — вскричал теолог, — конечно, мне, который сберег Ла-Рошель и не сдал ее врагу». — «Сир, — сказал епископ, — мое сердце подобно крепости Монлери, потому что я не подвергался искушениям и не испытывал сомнения в святости алтаря. По этой причине говорю вам, что если Господь дарует мне свою милость из-за того, что моя вера тверда и нерушима, то вчетверо больше Он даст вам, который смог уберечь свое сердце от поражения и, более того, явил такое преклонение перед Ним, что никакой страх пред телесными муками не заставит вас отвергнуть Его. Так что хочу успокоить вас, потому что ваше положение куда больше радует Господа нашего, чем мое». И когда теолог услышал это, он преклонил колени перед епископом, довольный тем, что обрел мир в своей душе.

Король как-то рассказал мне о четырех людях из альбигойцев, которые пришли к графу де Монфору, в то время охранявшему их земли для его величества, и попросили его прийти и убедиться, как плоть и кровь в руках священника претворяются в тело Господа нашего. Граф ответил им: «Идите и смотрите сами, вы, которые не верят в это. Что же до меня, то я твердо верую, в соответствии с учением церкви о святости ее обрядов. И знаете, — добавил он, — что я обрету в смертной жизни, веря учению святой церкви? Корону на небесах, прекраснее той, что на ангелах, ибо они видят Господа лицом к лицу и не могут не верить».

Король Людовик рассказал также о большом собрании клириков и евреев, которое состоялось в монастыре Клюни. В то время в нем пребывал некий бедный рыцарь, которому аббат из-за любви к Богу часто давал хлеб. Рыцарь попросил аббата дать слово ему первому, и аббат, хотя и не без сомнений, удовлетворил его просьбу. Встав, рыцарь оперся на свой костыль и попросил, чтобы перед ним предстал самый важный и самый ученый раввин среди собравшихся здесь евреев. И как только такой еврей появился, рыцарь задал ему вопрос. «Могу ли я узнать, сир, — сказал он, — верите ли вы, что Дева Мария, которая выносила Господа нашего в своем чреве и баюкала Его на своих руках, была девственницей при Его рождении и воистину ли она матерь Божья?»

Еврей ответил, что не верит ни в одно из этих утверждений. Тогда рыцарь сказал еврею, что он ведет себя как дурак, когда — не веря в Деву и не любя ее — он ступил ногой в этот монастырь, который является ее домом. «И видит небо, — воскликнул рыцарь, — я заставлю тебя заплатить за это!» Вскинув костыль, он нанес еврею такой удар ниже уха, что тот рухнул без сознания. Тогда все евреи обратились в бегство, унося с собой тяжело раненного раввина. На чем собрание и закончилось.

Аббат подошел к рыцарю и сказал, что он действовал очень неумно. Рыцарь возразил, что аббат поступил еще более глупо, созвав на такую встречу этих людей, потому что здесь есть много добрых христиан, которые еще до конца встречи обретут сомнения по поводу своей религии, пусть даже и не совсем поймут евреев. «Вот я и говорю тебе, — сказал король, — что никто, разве что самый знающий богослов, не должен вступать в спор с такими людьми. Но мирянин, едва только услышав оскорбления христианской религии, не должен пытаться защитить ее устои иначе, как при помощи меча, до самого конца засадив его в живот такому негодяю».

Глава 2

СЛУГА СВОИХ ПОДДАННЫХ

В середине того времени, когда он занимался делами своих владений, король Людовик так организовывал свой день, что у него было время выслушать песнопения хора в уставные часы молитвы и мессу реквиема без музыки. Кроме того, если получалось, он слушал дневную обедню без музыки или мессу с музыкой в День Всех Святых. Каждый день после обеда он ложился отдохнуть, а поспав и освежившись, с одним из своих капелланов в своем помещении мог прочесть поминовение всех почивших. В конце дня он посещал вечерню, а иногда оставался на всенощную.

Однажды повидаться с ним пришел монах-францисканец. После возвращения во Францию король расположился в замке Йер. В своей проповеди, которую он прочел по указанию короля, францисканец сказал, что, читая Библию и другие книги, в которых говорилось о нехристианских властителях, он нигде, ни у язычников, ни у христиан, не мог найти упоминаний, чтобы было потеряно королевство или сменился правитель, иначе чем в случаях, когда они не обращали внимания на справедливость. «Таким образом, — сказал он, — пусть король, который ныне вернулся во Францию, следит, чтобы отправлялось правосудие, и проявляет заботу о своих людях — и Господь наш даст ему в мире править своим королевством до скончания его дней». Мне было сказано, что этот достойный человек, который преподал королю такой урок, погребен в Марселе. Он никогда не соглашался оставаться с королем больше одного дня, как его величество ни уговаривал его. И в то же время король никогда не забывал поучения доброго монаха и правил своим королевством заботливо и с полном соответствии с Божьим законом.