Читаем без скачивания Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект - Виктор Александрович Зубачевский

их из архива <…> Наши задачи в Чехии <…> использовать славянские симпатии <…> для Советской России. Принцип славянства не противоречит <…> формуле политической власти, а дипломатия и советская не может <…> козырять пролетарским интернационализмом»[600]. Гиллерсон подчеркнул: «К союзу с Польшей толкает Чехию страх перед большевистско-немецким союзом. Малая Антанта без Польши означает союз против Венгрии и Габсбургов. С Польшей это был бы оборонительно-наступательный союз против Совроссии»[601]. По мнению же польских дипломатов, это союз «не столько против советской, сколько против предполагаемой контрреволюционной России», которая «заключенные договоры <…> старалась бы вооруженной силой опрокинуть. По отношению к Советской России этот союз должен <…> играть оборонительную роль на случай германо-советского союза»[602]. Чичерин констатировал: «Конфликт между Польшей и Чехией, невозможность примирения Венгрии с Румынией настолько влияют на развитие Малой Антанты», что она не станет «общим союзом против Советской России <…> боязнь большевизма недостаточна для замазывания этих смертельных конфликтов»[603].

Действительно, прямых территориальных противоречий между Советской Россией и Чехословакией не было, поскольку их разделял карпатский стык польской и румынской границ. Правящие круги Чехословакии были больше озабочены стремлением к национальному самоопределению немцев, венгров и поляков. Регионы проживания этих народов стали спорными территориями между ЧСР, с одной стороны, и Германией, Венгрией, Польшей – с другой. КПЧ отмечала, «что по Версальскому договору в границы <…> чешского государства было включено непомерно много областей с иноязычным населением» и это привело к «балканизации» Чехословакии. Представители компартии Прикарпатской Руси и КПЧ заявляли о необходимости включения Закарпатья в состав СССР[604], но отсутствие общей границы между УССР и ЧСР не позволяло серьезно рассматривать этот вопрос. Русины также тяготели к православной культуре: возник конфликт между властями ЧСР и русинами, требовавшими выполнения подписанного Бенешем соглашения об организации православной церкви на Карпатской Руси во главе с епископом из Сербии, угрожая прибегнуть к акциям гражданского неповиновения[605].

В то же время Москва рассматривала Прагу как потенциального партнера в борьбе с геополитическими амбициями Варшавы. Официальных отношений с правительством ЗУНР и представителями Петлюры Чехословакия не установила[606], но стала политической базой как антипольской украинской эмиграции, так и пропольской (петлюровской). Даже в 1931 году полпред в Праге А.Я. Аросев писал: Бенеш потому «не признает нашего мирного договора с поляками в Риге, что мы этим договором признали Галицию за поляками. Чехи не претендуют на Галицию, но считают, что она должна быть самостоятельной <…> как и вся Украина»[607]. Большевики стремились использовать действовавшие в Чехословакии украинские эмигрантские организации. Гиллерсон советовал Чичерину в ноябре 1920 г.: «Чехи благосклонно относятся к революционному движению в Галиции и Карпатах. [Оно] направлено <…> против поляков и венгров <…>. Советские работники могут из Праги развить работу в упомянутых странах <…> [они] поддерживают <…> связь с Галицией, но это кустарничество»[608].

Объяснялось «кустарничество», в частности, межведомственной неразберихой, о которой сообщал ЦК РКП(б) в январе 1921 г. В.М. Молотов, в то время секретарь ЦК компартии Украины: «.работа в Галиции <…> переплетается с работой на Украине <…> [и] входит в круг деятельности Коминтерна, мы возбудили перед Коминтерном вопрос о том, чтобы работа в <…> Галиции проводилась нами, но под контролем и [по] заданиям Коминтерна <…> Предложение это было отклонено Коминтерном <…> Политбюро ЦК КП(б)У постановило обратиться к Вам с просьбой поддержать наше предложение перед Коминтерном»[609]. Представитель ЦК Коммунистической рабочей партии Польши (КРПП) при ИККИ Э. Прухняк сообщил Зиновьеву, что после совещаний с начальником Разведупра Украины Р.В. Лонгвой и курировавшим Разведупр заместителем председателя ВЧК И.С. Уншлихтом работу среди украинских эмигрантов в Польше возложили на КРПП, но секретариат Председателя ИККИ сведения о проводимых мероприятиях получал не сразу. Политбюро ЦК КП(б)У узнало о работе в Восточной Галиции лишь после визита его представителя в ИККИ Ф.Я. Кона к Троцкому. Кон объяснял трудности получения информации позицией Разведупра: «Поручение (…) возложено <…> на тов. Лонгву, под <…> наблюдением тов. Уншлихта»[610].

Объявленный Х съездом РКП(б) переход к новой экономической политике привел к определенному повороту во внешней политике Москвы: ее целью стала не сама мировая революция, а подготовка к ней, о чем фактически говорил Ленин[611]. Дипломаты начали активнее выступать в защиту государственных интересов России. Накануне съезда Гиллерсон писал Чичерину: за границей ИККИ «отождествляется с Советским Правительством. Агрессивность Коммунистического авангарда пролетариата претворяется в агрессивность Советской России <…> выгодно ли сейчас для Советской России <…> мировое революционное движение <…>. Ведь без заграничной технической помощи <…> мы ни электрификации не создадим, ни хозяйства нашего не наладим. А ведь широкое и глубокое революционное движение за границей расстроит и там хозяйство <…>. Помощи оттуда мы получить не сумеем. Не наладив нашего хозяйства, мы обречены на гибель <…>. Простите за отступление, быть может <…> еретическое»[612].

Сталин и до Х съезда партии, и в своем докладе на съезде отмечал: «Польша, Чехословакия, не могут существовать: а) без угнетения своих национальных меньшинств <…> б) без расширения своей территории за счет соседей, что вызывает конфликты и войны <…> в) без подчинения “великим” империалистическим державам»; он подчеркивал необходимость видеть противоречия, «которые существуют между господствующими великими державами и недавно образовавшимися национальными государствами». И далее: «Смысл существования Наркоминдела в том и состоит, чтобы все эти противоречия учесть, на них базироваться, лавировать в рамках этих противоречий»[613]. Однако, как заявил на съезде Л.Б. Каменев, «фактически война не закончена <…> никакие границы не могут считаться твердо установленными»[614].

Опасения в связи с переходом к НЭПу высказывали секции (партии) Коминтерна. Например, представительство КРПП при ИККИ делилось обеспокоенностью с ЦК своей партии: «.как бы Россия своими “государственными” соображениями не затушевала интересы пролетарской революции <…>. Создается серьезная опасность, чтобы, в случае нового столкновения Советской России с Польшей, воля Компартии в целом не оказалась бы скована <…> когда в массу из буржуазной прессы будут пущены волны клеветы против Сов[етской] России под претекстом (предлогом. – В.З.), будто она идет осуществлять интересы русского капитала»[615].

В свете новых партийных установок Наркоминдел стремился разграничить функции с Коминтерном и силовыми ведомствами. В частности, коллегия НКИД приняла в марте 1921 г. специальное постановление, направленное на устранение параллелизма в деле информации с Региструпом и ВЧК[616]. ЦК РКП(б) по представлению НКИД вынес ряд решений по вопросу о разграничении деятельности правительственных агентов и агентов Коминтерна[617]. 4 мая 1921 г. Политбюро ЦК РКП(б) утвердило тезисы о взаимоотношениях между органами Наркоминдела и Коминтерна, в которых, в