Читаем без скачивания Москва – Таллинн. Беспошлинно - Елена Селестин

– Все более или менее, главное, мама почти здорова, – ответила Мила на его вежливый вопрос. – Ты куда пропал?

Стас сослался на дальние командировки, предложил увидеться.

– Через полторы недели собираемся по Европе с Надеждой, на ее машине, так что днем занята, готовлюсь. Но вечерами дома, буду доделывать срочную работу. Звони!

Мила рассказала о двух выставках и о книгах, которые понравились. Упомянула клуб документального кино. Ни упрека, ни желания уязвить его. Ему показалось, что жизнь Милы без него стала интереснее. Или у нее тоже кто-то появился? Стас на следующий день купил книгу, и позвонил Миле, чтобы сказать об этом. Спросил, видела ли она Лехин альбом.

– Завтра вечером, – предложила подруга, – у меня встреча на Пушкинской, потом можем увидеться, посидеть где-то.

Мила пришла не одна, с Надеждой. Втроем выпили вина, поужинали, рассказывали анекдоты и много смеялись. Подруги обсуждали маршруты будущей поездки, расспрашивали его про Японию. Стас соскучился по такому общению.

Вернувшись в неухоженное жилье на Белорусской, он чувствовал себя виноватым, словно школьник, прошатавшийся до ночи накануне контрольной. Ядранка не спала, сходу стала скандалить и даже бить посуду – таких выплесков Стас представить себе не мог, наверное, за всю жизнь ни одна женщина не кричала на него так страшно. Ему показалось, что она может ударить, он старался держаться на расстоянии. Стас лег спать на диване в комнате-студии, но посреди ночи все же перелег в постель к Ядранке. Она продолжала плакать, похоже, и вовсе не засыпала.

– Душа моя, – погладил Стас ее волосы. – Ты должна научиться доверять, верить мне. Я люблю тебя, но у меня много друзей, встречи по работе.

– Да, да, – всхлипывала она. – Но знашь, Стас? Я сам трудна.

Конечно, ей очень трудно в чужой стране и в чуждой среде. И неизвестно, сможет ли она привыкнуть, смогут ли оба они привыкнуть к этому. Хотя бывают между ними и хорошие моменты. Вот установится весна окончательно, они будут гулять и, может быть, опять иногда смеяться. Они лежали, тесно обнявшись, ему всегда нравилось чувствовать ее тело, очень гладкую кожу внутри горячую.

– Трудна, – повторила Ядранка.

Наконец до него дошло, что это значит. Его женщина сказала, что она беременна. А он не отвечает.

– Правда?! Яца моя! – он вскочил, – Боже, девушка моя, у нас родится чудный ребенок! – Стас схватил ее на руки, она вскрикивала и смеялась, притворно пугалась и обнимала его.

12

За два месяца работы проводницей Лариса привыкла: двое суток в поездке, потом двое суток дома. Когда Лариса уезжала, Виллика брала к себе Ане.

Мытье полов и туалетов, подметание, уборка белья, каждодневные обязанности как послушание в монастыре. Вагон представлялся Ларисе передвижной кельей, где внутри жесткого ритма работы она чувствовала себя свободной, учась в однообразии открывать новое. Проводник поезда сопровождает людей из одного мира в другой, как кролик у Льюиса Кэрролла, и проводник ведь тоже, как и вечно спешащий кролик, – в перчатках. Лариса чувствовала себя помощником и внимательным свидетелем, каждый человек словно помещался в рамку, неповторимость его жизни внутри бесконечного повтора маршрута становилась очевидной. Это была ее золотая жила, настоящий клад.

По ночам в поезде, а затем дома, она записывала разговоры людей, свои наблюдения за семьями, компаниями, одинокими пассажирами. Собирала материал для книги и не торопилась, понимая, что записей будет много, придется отбирать тщательно. Не было определенной концепции; ей казалось, жизнь сама выстраивает план книги.

Дни в Таллинне, между дежурствами, тоже были заполнены хлопотами: ремонт в старой квартире завершился, в новой продолжался. У Ларисы появился план благотворительного проекта, в этом ей помогал Курбатов. Свободного времени оставалось мало, и она стала ярче чувствовать простые удовольствия – теннис, хорошее вино, визиты в парикмахерскую, обеды с друзьями.

Витал считал, что она испугалась денег.

– Но я же не отринула их. Надеюсь, книга получится, не помню, чтобы кто-то до меня написал о людях в реальном поезде. В этом можно найти много символов, как ты думаешь?

Было четыре часа дня, они пили шампанское, Ларисе нравилось за обедом выпивать пару бокалов.

– Мне кажется, что в своем дурацком поезде, Лариска, ты увиливаешь от новых обязанностей.

– Есть Виктор, он всем занимается.

– И Ольга, которая полетит к Мартину в Дубровник, чтобы плавать с ним по Адриатике. Сидеть в припортовых кафе, любоваться закатами, кутаясь в шелка…

– Они будут плавать вместе с Томасом!

– Ничего не меняет.

– Почему, собственно, я должна быть несчастна оттого, что Ольге, да и Мартину – будет хорошо там во время круиза? Они оказались похожи.

– Похожи? Ты бредишь, Ларик.

– Знаешь, чем похожи? Мы с тобой придумываем словесные формулы, потом пытаемся жить по ним. И когда что-то не клеится, нам надо вывести очередную формулу, чтобы страдать уже в соответствии с ней. Наши проекции на мир должны в мозгу пройти сквозь словесный фильтр, выстроиться в предложения и абзацы. А Ольга с Мартином…

– Ни думают ни фига…не соображают.

– Умеют жить, не вслушиваясь на каждом шагу в оживленную мозговую дискуссию. Мы же пугаем себя заранее… боимся ошибок, потому что не умеем прощать себя. Ольга приняла изначально, что мир – это дружественная среда. И мир для нее становится простым и веселым.

– Мир весело отдает ей твои бабки.

Лариса рассмеялась.

– Там, знаешь ли, на всех хватит.

Она взяла корочки со счетом и вложила туда кредитку. Витал в последнее время перестал предпринимать попытки платить по счетам в ресторанах.

– Издеваешься? Когда я предлагал издавать журнал или построить теннисный клуб, ты отказалась. Но спокойно смотришь на то, что Ольга ведет образ жизни, который должна…можешь вести ты.

– Штампы у тебя в голове, Витал. Готовые картинки: как именно должен вести себя человек с большими деньгами. Знаешь, почему так? Иллюзия, что журналисты могут морочить голову читателю или телезрителю, а сами при этом останутся свободными от той же ерунды, которую производят для обывателя. В конце концов оказывается, что они сами состоят из этой ерунды – и из ничего больше.

Ларисе показалось, что Витал сердится, нервно крутит пустой бокал из-под шампанского, внимательно заглядывая в него.

– Настоящая роскошь, чтобы решала я, а не деньги, – сказала она. – Это круче, по-моему.

– Не знаю, насколько круче, но глупее. Придумала искусственную модель: «захочу – и стану кочегаром». Миллионер спускается обратно в трущобы! И потом, даже по твоей теории… собирая материал в поезде, ты не проживаешь эти встречи, а коллекционируешь, будто складываешь в мешок что-то полезное для будущего. Как картошку на зиму.

– Меня это успокаивает.

Успокаивало, что можно вернуться домой, устроиться в кабинете с чашкой чая и закончить записи о последнем дежурстве.

Темы исповедей пассажиров можно было более-менее четко разделить по поколениям. Однажды ей встретился старый человек, лет под девяносто, он рассказывал как участвовал в трех войнах. Люди того поколения несли свидетельство о войне и о репрессиях.

Пассажиры пятьдесят-семьдесят лет, если говорили о трудностях, то это были трудности неразберихи времени СССР и постсоветского периода. Нас соединили насильно, говорили одни, и не собирались это прощать. Нас разъединили нелепо, говорили другие, и собирались оставаться с этой обидой до конца своих дней. Русский язык, эстонский язык, культура, образование, визы, жесткость властей с обеих сторон. Сами претензии и их трактовка зависели от национальности, характера и успешности человека. Зеркальные экстремумы: вы – оккупанты; а вы – фашисты. И те и другие были правы.

Молодые о политике говорили редко. Встречались и среди них люди, увлеченные борьбой за права с той или с этой стороны, но чаще молодые просто жили.

Однажды во время дежурства Лариса познакомилась с учителем русского языка по фамилии Иванов, он возвращался из поездки в Москву со своими учениками. Учитель был бодрым человеком средних лет, изъяснялся на хорошем эстонском, рассказывал, что в гимназии маленького города Тартусского уезда, где он преподает, дети снова стали выбирать русский язык как второй иностранный. Ларисе очень понравился этот оптимистичный пассажир среди многих обиженных и жалующихся.

Витал после ресторана пошел ее провожать.

– Что думает о твоем трудовом подвиге дочь?

– Ее пьеса сначала будет идти в Англии, потом в Москве …ты прочитал?

– Нет еще.

– Прочти, – Лариса подумала о себе отстраненно, что становится безапелляционной, наверняка Виталу стало труднее с ней общаться. Поэтому Русе не до меня, впрочем, как всегда. А вот Мартин сказал про мою книгу: отличная идея.

– И пригласил Ольгу путешествовать вместе.

– Что тут такого?