Читаем без скачивания Собрание сочинений в десяти томах. Том девятый. Ave Maria - Вацлав Михальский

Были под присмотром тети Нюси и три яблони и три вишни, – словом, все то, к чему привыкла она еще на своей родной Николаевщине; небольшую полянку картофеля и то содержала тетя Нюся.

– Чё тот базар, тот магазин, свово хочется, своими руками добытого, – говорила она Марии, и та радовалась за свою компаньонку.

Не обладая большим запасом французских слов, но ловко жестикулируя, тетя Нюся могла подолгу разговаривать с садовником Полем о видах на урожай, о подкормках, о сортах овощей и фруктов, а вот росшие на вилле в изобилии декоративные «несъедобные» кустарники и сортовые цветы ее мало интересовали.

Однажды Мария даже хотела посмеяться над тетей Нюсей по этому поводу, но в последнюю секунду прикусила язык, побоялась, что обидит ее не на шутку.

Разделение всего растущего из земли на «съедобное» и «несъедобное» сложилось у тети Нюси не от черствости души и не от отсутствия чувства прекрасного, а от вековой жизни впроголодь многих поколений ее предков крестьян, смотревших на землю прежде всего как на мать-кормилицу; и на землю, и на все, выращенное на ней ради поддержания жизни. Конечно, был когда-то и у нее перед домиком на Николаевщине свой палисадник с высокими мальвами красного, розового, бордового цвета, с некрасивыми, пожухлыми днем и такими прелестными ночными фиалками, так сладостно дурманящими в тишине южной ночи; конечно, были в том палисаднике и ярко-оранжевые чернобривцы (бархатцы), и маргаритки, и куст сирени, и молодая вишенка, в пору цветения белеющая в темноте как надежда на вечную молодость. Но то было свое, родное, привычное с детства, а здешние средиземноморские цветы и кустарники как-то не грели ей сердца. Все эти олеандры с их лакированными листьями, огромные, но совсем не пахучие, словно бумажные розы, фикусы величиной с небольшое дерево, плетучие буденвилии с их розовыми цветами, пальмы и множество прочего – все это казалось тете Нюсе искусственным, и сколько ни рассказывал ей садовник Поль о здешних цветах и кустах, она оставалась к ним равнодушной, а всю любовь отдавала своим грядкам, возделанным своими руками, своим трем вишням, своим трем яблоням.

Летом Мария Александровна поднималась с постели до света, вставала следом за ней и тетя Нюся. Восход солнца компаньонки встречали на берегу моря. За томительно долгие годы своего житья-бытья на вилле Ave Maria они так и не встретили ни разу двух одинаковых рассветов: каждая новая минута восходящего над миром солнца была единственной и неповторимой.

Всякий раз на рассвете Мария входила в море и шла по песчаному дну долго, пока вода не подбиралась к подбородку, тогда она начинала плыть. Порой заплывала очень далеко.

Тетя Нюся в море не плавала, а ходила с палкой по берегу и сгребала в кучки нанесенные приливом водоросли. Не в пример Марии, плавала тетя Нюся плохо, едва держалась на воде, но, оставаясь на берегу и сгребая водоросли, тетя Нюся все время держала компаньонку в поле своего дальнозоркого зрения, хотя, конечно, не дай бог что, ничем бы не смогла ей помочь… смогла не смогла, а всегда была начеку.

– И что ты меня как козу пасешь, ходишь с палкой по берегу! – обычно смеялась Мария, обнаженная выходя из синего моря на берег во всем великолепии и силе хорошо сохранившейся, моложавой женщины за пятьдесят.

– Козу не козу, а без присмотра тебе никак нельзя, – протягивая ей махровый халат, отвечала тетя Нюся. – Скоко тебе талдычу: купи мне лодку, купи кругов спасительных. Я с лодкой умею управляться, я много рыбачила по лиманам и с отцом, и с братьями – царство им всем небесное! Купи мне лодку!

– Куплю, куплю, – всякий раз обещала Мария и тут же забывала о своем обещании.

Наконец тетя Нюся все-таки вынудила ее купить легкую спасательную лодку, обитую изнутри толстой гофрированной резиной, точнее, прорезиненной тканью, отличную лодку с большим запасом прочности и легкими веслами. В придачу к лодке было куплено и несколько пробковых поясов – спасай не хочу! Правда, с тех пор ничего не изменилось: Мария все так же заплывала к горизонту, дальнозоркая тетя Нюся все так же смотрела за ней из-под руки и ходила с палкой по берегу, а лодка лежала, перевернутая голубым днищем вверх, у каменной лестницы, а под лодкой – весла и пробковые пояса.

Смотритель виллы распорядился сделать над лодкой камышовый навес, точнее, не камышовый, а плетеный из стеблей сорго, которое на вилле Ave Maria забила маленькая нежная люцерна, а вообще по берегу было его предостаточно. Навес соорудили для того, чтобы лодка не рассохлась под палящими лучами июльского и августовского солнца. На том и закончилась эпопея с лодкой, так она и лежала с тех пор под навесом, и ее даже ни разу не спустили на воду. Словом, все это было хоть и на Лазурном Берегу Франции, но очень по-русски.

Тетя Нюся тешилась огородом, а Мария Александровна заполняла свои дни чтением русской классической литературы, в обилии закупленной ею в букинистических лавках Ниццы, Канн, Марселя. Что-то привозил из Парижа управляющий мсье Мишель. В основном это были дореволюционные издания со старой, привычной с детства орфографией русского языка. Иногда попадались и совсем новые книги, с новой орфографией, малопривычной, но вполне читаемой. Например, дошли до Марии Александровны и «Василий Теркин» Александра Твардовского, и «Тихий Дон» Михаила Шолохова, и «Белеет парус одинокий» Валентина Катаева. Все три книги неизвестных ей прежде новых русских авторов хотя сильно разнились по стилю и по масштабу, но произвели на Марию Александровну очень хорошее воодушевляющее впечатление. Словно освежающий душу порыв ветра из России достиг Лазурного Берега, и Мария Александровна с удовольствием и не без гордости подумала о том, что, оказывается, не оскудела русская земля талантами. У всех трех авторов какой богатый, хотя и несхожий, русский язык, сколько удали, света, сколько кромешного мрака, а все светло, как и подобает в большом искусстве. Один «Тихий Дон» чего стоит! А еще пишут в русских газетах во Франции, что «нет в новой России литературы». Оказывается, есть, да еще какая! Боже мой, сколько лжи и предвзятости в этом мире – так и поддувает из каждой щели, со всех сторон, по кругу. Неужели так будет вечно?

Занималась Мария Александровна и садом, помогала садовнику Полю, набиралась от него знаний о заморских цветах и декоративных кустарниках, украшавших виллу Ave Maria. Обычно она отдавала этим занятиям на свежем воздухе два часа в день, но, сказать по правде, душу ее они не захватывали.

Одно время она вдруг приохотилась вышивать гладью на пяльцах, как вышивала когда-то ее мать Анна Карповна. Вот это занятие больше пришлось ей по сердцу, с ним всколыхнулось что-то давнее-давнее, незапамятное, то есть стоящее не за памятью, а где-то еще дальше, в каких-то смутных глубинах давно минувшего времени. Наверное, так вышивали и бабушка, и прабабушка… Вышивала Мария Александровна с большим вкусом и все больше руины древнего Карфагена, которые когда-то писали они с Николь маслом на своих мольбертах, а мсье Пиккар, помнится, мастерски рассказывал им историю гибели Карфагена. Вышила Мария по памяти и одну из лучших своих картин того времени – «Весну в Карфагене»: мраморные пеньки колонн, зеленый мох на поваленных камнях и маленькая ящерица, греющаяся на припеке… может быть, из-за этой маленькой ящерицы и оставалось от картины не чувство безнадежной разрухи и гибели, а чувство надежды на новую весну в Карфагене…

Вышивая «Весну в Карфагене», Мария Александровна слышала, будто живой, голос знаменитого археолога мсье Пиккара, рассказывающего им с Николь на развалинах древнего Карфагена о последних днях этого великого города-государства.

«…Сципиона Младшего ждал триумф победителя в третьей Пунической. Ганнибал был разгромлен, бежал с телохранителями, и по всей Северной Африке за ним шла настоящая охота на добивание как за смертельно раненным и не способным уйти слишком далеко. С моря Карфаген был блокирован римским флотом, с суши обложен когортами легионеров, чьи разнузданные голоса и раскатистый хохот касались слуха стоявших на холме Сципиона и Полибия.

– Чему они радуются? – спросил историк Полибий.

– С рассвета я разрешил убивать всех подряд, в том числе безоружных, – нехотя отвечал полководец Сципион, – они жаждут крови, жаждут безнаказанного глумления над беззащитными жертвами. Легионеры могут только убивать или быть убитыми. – Сципион помедлил секунду и добавил уже другим, торжественным тоном: – Мы сотрем Карфаген с лица земли, и тогда наступит мир и процветание для всех народов.

Полибий промолчал. Не говорить же ему Сципиону, что ложь, которую тот только что изрек, вечна и называется она правдой победителей…»

В будние дни готовила еду и подавала на стол тетя Нюся, а в субботу и воскресенье сама Мария Александровна.

Время от времени их жизнь освежали приезды мсье Мишеля из Парижа и доктора Франсуа из Марселя.