Читаем без скачивания Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века - Андрей Андреев

В сентябре 1811 г. ситуация, наконец, разрешается: Буле пожаловался великой княгине на попечителя, и та предложила ему 6 тыс. руб. годового жалования, квартиру, стол и пр., после чего профессор подал просьбу об увольнении из университета. Кутузов поспешил ему объявить, что не задерживает его ни на минуту.

Отношение Голенищева-Кутузова к принципам университетской автономии хорошо показывают его действия во время происходивших в мае 1811 г. очередных университетских выборов. Совет избрал деканами профессоров Брянцева, Панкевича, Гильдебранта и Буле, и по уставу попечитель должен был просто передать представление совета на утверждение министру. Однако, сообщая о результатах выборов Разумовскому, он пишет: «Я с моей стороны, не желая моею властию сего представления отвергнуть, осмеливаюсь токмо присовокупить мои на оное замечания. Близ уже года отправляя звание мое со всевозможным вниманием и входя во все подробности течения дел университетских, мог я достаточно заметить, что иностранцам быть Деканами весьма неудобно, как по незнанию языка, так и по недостаточному понятию о наших законах, от чего в правлении происходили частые недоразумения, оканчивавшиеся иногда прениями, кои я должен был миролюбиво прекращать; а по тому выбор в Деканы профессоров Буле и Гильдебранта находя неудобным, осмеливаюсь вместо них представить в Деканы профессоров Черепанова и Мудрова», а что касается кандидатуры Брянцева, то «он при всем усердии и неутешимом рвении по старости лет его, по упадающим силам и по ослабевающему здравию, едва может с похвальнейшим усердием преподавать порученную ему лекцию, на которую еще силы его достаточны, но звание Декана, требующее особливой деятельности, он отправлять не может», поэтому на его место попечитель предлагает назначить Цветаева. Опять-таки мы должны здесь заметить, что даже если ничего пристрастного в замечаниях Кутузова нет (а это не так, в чем мы неоднократно убеждались), и они клонятся к пользе университета, то по существу самую основу самостоятельности — выборность должностей — попечитель тем самым сводит на нет, нимало не считаясь с мнением ученых. К чести Разумовского министр защитил здесь права совета и утвердил избранных профессоров (лишь когда Буле официально был уволен из университета (8 ноября 1811 г.), его место декана занял Н. Е. Черепанов)[200].

Вмешательство попечителя коснулось всех сторон деятельности университета, в т. ч. и ученых обществ. Едва вступив в должность, Кутузов потребовал через совет от каждого общества отчет о проделанной с момента основания работе. Попечитель остался очень недоволен деятельностью Общества истории и древностей российских, возглавляемого его неприятелем X. А. Чеботаревым. Кутузовым были составлены две бумаги, выражающие его претензии обществу, которое «за шесть лет издало всего 80 страниц», одна в совет, а другая министру, и с согласия Разумовского 4 декабря 1810 г. на экстренном заседании попечитель объявил о закрытии общества и об учреждении нового с «деятельными» членами. За месяц Кутузовым был написан устав нового ОИДР и набран его новый состав[201].

В июне 1811 г. Кутузовым был разработан устав еще одного нового общества — любителей российской словесности. По замыслам Кутузова это общество должно было выражать в Москве идеи, созвучные позициям петербургской «Беседы любителей русского слова», также как и кафедра славяно-российской словесности, созданная в это же время по представлению попечителя. Ее возглавил профессор Гаврилов, о преподавании которого сохранились не самые лучшие отзывы, поскольку он обучал, «собственно говоря, церковному нашему языку посредством одного упражнения в чтении божественных книг и преимущественно Четь-Миней; едва ли и сам знал он во всем объеме язык им преподаваемый»[202]. Однако для политики Разумовского, направленной против влияния иностранцев в университете, открытие кафедры имело важное идеологическое значение[203], хотя лишь через два десятка лет кафедра славяно-российского языка перестала вызывать насмешки в «архаизме» и на нее пришли выдающиеся ученые, основатели университетской славистики.

Совет должен был формально утвердить новую кафедру. По словам Кутузова, «сие произвело приятнейшее впечатление во всех наших русских профессорах так, что в совете все изъявили и радость, и благодарность в. с. за таковое патриотическое постановление. Но не скрою и того, что немцы все молчали и хранили благопристойность; единый г. Буле возопиял громко: это не в порядке, это не по уставу! Сей статьи и кафедры там нет, устав высочайше утвержден, и сам министр не имеет права сего делать в отмену устава и проч., при сем крайне горячился, кричал и побуждал других быть с ним одного мнения»[204].

Во время всех преобразований, связанных с деятельностью Кутузова, совет выступает лишь бледной тенью, соглашающейся со всем, не способной выражать собственное мнение. Протест Буле, декана словесного отделения, весьма весомый в обычных условиях, направленный даже не против кафедры, а против политики попечителя и министра в целом, в защиту университетской республики, не был услышан. Сильно одряхлевшее старое поколение профессоров и пожилые немецкие ученые «муравьевского призыва» постепенно сходят со сцены — умирают или покидают университет. С начала 1811 г. до августа 1812 г. из университета по разным причинам выбыли 10 профессоров, в т. ч. 5 немцев, а за время Отечественной войны — еще четверо. Часть освободившихся кафедр попечитель хотел упразднить, например, соединить кафедры астрономии и прикладной математики, латинского и греческого языков, убрать ненавистную ему кафедру археологии и теории изящных искусств, «как путь преподавать всякие вздоры и даже вредное учение» (исключить ее не позволил министр, определив туда Каченовского). В целом соотношение между русскими и иностранными профессорами изменилось в пользу русских, и попечитель видел в этом свою заслугу.

Ужесточение линии руководства просвещением, черты новой политики отразились также в некоторых постановлениях министерства народного просвещения, касавшихся Московского университета. 10 ноября 1811 г. было издано очень важное постановление — первый шаг к отмене всесословного высшего образования в России — по которому люди из податных сословий выключались из оклада не ранее, чем они окончат университет. А поскольку звание действительного студента, относясь к 14 классу Табели о рангах, наделяло его обладателя личным дворянством, правом носить шпагу и не платить налогов, то учащиеся из податных сословий лишались и звания студента и до окончания курса именовались «вольнослушателями». Введение категории вольнослушателей значительно запутало учебный процесс — во многих университетах в них записывались как раз дворяне, не желавшие регулярно посещать лекции и сдавать экзамены. Дискриминация усилилась не только по отношению к ученикам из податных сословий, но и к казеннокоштным студентам. 21 апреля 1811 г. был издан указ об отсылке казеннокоштных студентов за развратное поведение на военную службу. Поскольку понятие «развратное поведение» можно было толковать широко, у правительства появилось теперь мощное оружие, которое можно было использовать против любых проявлений недовольства среди студентов[205].

В заключение обзора 9-летней истории университетской корпорации следует сказать, что реформы Муравьева уже в самом ближайшем будущем привели не совсем к тем результатам, на которые рассчитывал первый попечитель. Университетская республика рождалась при значительной помощи Муравьева. За счет созданного им потенциала в течение нескольких лет происходил бурный рост и развитие корпорации, которая доказывала свое право на самостоятельное существование. Но после смерти Муравьева этот процесс прекратился. Попечители продолжали вмешиваться в жизнь университета, но уже не ради укрепления его самостоятельности, а усиливая контроль и свою личную власть. Это усиление авторитаризма было неизбежно в условиях двойственной политики Александра I, не способного совместить либеральные замыслы с практически выполнимыми, продуманными законами, и достигло наивысшего выражения при попечителе П. И. Голенищеве-Кутузове. При этом еще не окрепшая университетская республика проявила слабость, ее демократические институты, основанные на принципах устава 1804 г., оказались не в состоянии противостоять давлению сверху; зато выявились конкретные недостатки, идеалистичность этого устава. Поэтому к началу 1810-х гг. элементы системы Муравьева начинают рассыпаться — меняется срок ректорства, введены ограничения для учеников из податных сословий, уходит старое поколение профессоров и большинство иностранцев. Правда, эти профессора успели подготовить себе замену, и на многие кафедры вступают молодые русские ученые. Именно им придется восстанавливать университет после войны 1812 г. и в новых условиях бороться за сохранение духа либеральных реформ начала века.