Читаем без скачивания Незваный гость - Коростышевская Татьяна Георгиевна

— Мужик, подсоби!

Служивый высадил ее боком, наши работнички тоже не лаптем щи…

— Мишка!

Он стоял в гостиной у стола, из револьверного дула вился дымок, сам в моем чиновничьем мундире.

— Геля! — Оружие упало на ковер. — Геля-а…

Обняв рыдающего мальчишку, я гладила его по волосам.

— Ну-ну, успокойся, болезный… Первый раз в человека всегда страшно.

— В ноги целил, — всхлипнул Мишка.

— Не попал, — решила я, заметив две нетопырьи половинки, на ниточках свисающие над головой, и изрядную дырищу в потолке. — Это тебя отдачей подбросило, ты впредь не в ноги цель, а под ноги, как раз в корпус куда-нибудь угодишь.

Возница прошел на кухню, звякнул посудой, вернулся с жестяной кружкой, полной воды, сунул Мишке.

— Пей.

Зубы страдальца отбили дробь по жестяному краю, неявный еще кадык спазматично дернулся.

Приказной зажег обе настенные лампы, присвистнул.

— Однако!

— Молодец, Ржавый, — похвалила я с преувеличенной радостью, — подстрелил-таки разбойника.

Кровь блестела на полу лужицей, от нее капельками шла кровавая дорожка, а дверь пятнали веерные брызги. Плечо, либо предплечье правое, тело развернуло на полшага, а это вот я каблуками в лужу наступила. Значит, Мишка стрелял оттуда, от кресла?

Я обернулась к вошедшему с черного хода Волкову.

— Погоня завершилась сокрушительным фиаско, дворами злодей ушел, — сообщил пристав, изучая наряд «горничной», потом посмотрел на пол, — на снегу тоже кровь.

И воцарилась пауза. Возница стоял почтительно у порога, мальчишка всхлипывал, я лихорадочно соображала, как опишу сегодняшние события в официальном протоколе. Григорий Ильич поднял мой револьвер, щелкнул проверочно затвором, Мишка уронил посуду на ковер.

— Позвольте отрекомендоваться, господа, — проговорила я веско. — Надворный советник Евангелина Романовна Попович, сыскарь чародейского приказа Мокошь-града. — И добавила другим тоном: — Миха, ступай переодеться да постарайся мундир мой аккуратно сложить. А вы, господа, располагайтесь. Зовут тебя как, служивый?

— Федором, вашбродь, — принял он мою шубу. — Дозвольте поинтересоваться, в столицах, что ли, баб в полицию нанимают?

Пожав плечами, я присела в кресло у стола, кивнула Волкову.

— Григорий Ильич, прошу простить мне этот вынужденный маскарад. Как вы уже, наверное, догадались, горничная моя тоже под личиной.

Мишка как раз вернулся в гостиную в моем шлафроке.

— Михаил Степанов, вольнонаемный.

Волков рассеянно посмотрел по сторонам, положил револьвер на стол.

— Чайку? — предложил Мишка.

— Не откажусь. — Григорий Ильич стряхнул с другого кресла штукатурку и сел. — Но сначала расскажи, что приключилось.

— Хозяйничал я, Евангелиночку Романовну с бала дожидаючись, притомился да туточки задремал.

— В мундире ее и с револьвером?

— Ну да, — покраснел Мишка. — Воображал себе всякое. Ну, соплю себе, сны уже смотрю про сыскные мероприятия, тут холодком подуло, я пробудился натурально и свет пригасил.

— Молодец, — поддержала я своего вольнонаемного. — Татей сколько было?

— Один был, с черного хода вломился да дверь, заметь, ключом отпер, даже без шума. Я затаился, за подлокотьем кресла меня от порога заметно не было. Он дом обошел, спальню за спальней. Бесшумно ступал, что на лапах кошачьих. Ну, думаю, пронесло, уйдет несолоно хлебавши. Но он в гостиную вернулся. Стоит, носом тянет, принюхивается. Рожи не видать, личина на ней черная, чулок или что-то вроде. Я дышать даже перестал. А он говорит: «Не прячься, милая». И ножик поднимает.

— Этот? — спросил вдруг Федор и достал из-за тумбы охотничью «щучку».

— Наверное, — пожал Мишка плечами. — Мне ж только силуэт видно было, из сеней свет в спину разбойнику светил. Ну я и выстрелил. Три раза. Первый еще целил, а после палил куда придется.

От этого «куда придется» придется мне ремонт мещанке Губешкиной оплачивать. Кроме потолка дырами от выстрелов украшены также и стены.

Федор вызвался помочь с самоваром, и они с Михаилом ушли на кухню.

— Грегори, — сказала я жалобно, — не сердись. Я собиралась тебе вот-вот признаться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Вы, Евангелина Романовна, определитесь, — холодно предложил он, — на «ты» мы или на «вы». Или желаете мне, к примеру «тыкать», а от меня вежливого обращения ожидаете? Класс ваш немногим моего выше, но берендийское чинопочитание неистребимо.

— Как вы пожелаете, — исторгла я виноватый вздох, даже не заступившись патриотично за наши обычаи перед иностранцем, вот какую вину ощущала.

Григорий Ильич выдержал театральную паузу и по-мальчишески улыбнулся.

— А хороша ты, Попович, в допросах!

Зардевшись от похвалы, я ответила улыбкой:

— Ты, Волков, тоже молодец.

— Не утешай, — отмахнулся он. — Был бы молодец, с поцелуями к надворному советнику не совался.

Покраснев для разнообразия смущенно, я тряхнула головой.

— Проехали и забыли. О другом думать надобно. Но прежде поверь мне, пристав крыжовеньский, что мешать ни в чем тебе не буду, а только помогать по мере сил. И к слову, когда мне бумаги о назначении из столицы пришлют, твое имя в документах проставлю с огромным удовольствием.

Грегори изменение своего статуса воспринял вполне гладко, эманации мужские пригасил, стал деловит и собран. Вестимо, посулами должности обрадовался.

Парни смели со стола сор, убрали нетопырьи останки, накрыли к чаю. И мы вчетвером устроили рабочее сыскное совещание.

Начальник чародейского приказа Семен Аристархович Крестовский устроил форменный переполох на благочинной Цветочной улице. Он колотил в двери зоринского особняка не менее четверти часа, пока заспанная горничная Марта (их обеих одинаково кличут, не перепутаешь), наконец не впустила ночных гостей.

— Удержу Семка не поддается, — оправдывался перед Иваном Мамаев, не забыв потрепать девичью щечку. — Меня тоже из постели выдернул.

Иван Иванович обитал в особняке с недавнего времени. Поначалу, когда супруга его Серафима в свои сновидческие пределы удалилась учебу продолжать, вернулся молодожен на холостяцкую квартиру. Привычнее ему так было. С недельку примерно все своим чередом шло, но в один прекрасный день в приказ статскому советнику Зорину телеграмму доставили.

«ты что творишь вскл смерти моей хочешь впр артемидор ума сходит тчк домой ступай вскл абызов».

Иван Иванович телеграмму зачел трижды, последний раз даже вслух.

— Серафима Карповна, — расшифровал умный Мамаев, — учуяла, что ее супруг молодой не на месте, отчего тревожится и науке в полной мере не отдается, вот блаженный учитель Артемидор и явился во сне господину Абызову, чтоб он тебя к порядку призвал.

Зорин вздохнул тяжело, отбил ответную депешу: «Будет исполнено» и переехал на Цветочную со всеми вещами.

Семен Аристархович бросился к другу:

— Ванька, с Гелей беда!

— Разберемся, — зевнул Зорин. — Марта, голубушка, прими одежду у господ сыскарей. Мы в кабинете побеседуем.

— Кофею подать?

— Непременно подай. — Мамаев плотоядно улыбнулся. — С коньячком. Семен Аристархович у нас в ажитации пребывает, надобно подлечить.

Горничная сделала книксен, пристроила мужские пальто на вешалке и ушла в кухню. Вскоре в том же направлении протопала еще одна пара женских ножек. Вторая Марта спешила на помощь, лакея они, видимо, решили не будить.

Кабинет у Зорина был основательный, ему под стать. Дубовая полированная мебель, обширный письменный стол с лампой под зеленым абажуром, на стене портрет супруги верхом на крылатом коте. Эльдар Давидович на портрет мельком посмотрел и сесть попытался спиною, чтоб не отвлекаться на грустные мысли.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— С восьми вечера, — сказал Крестовский, — оберег Гелии не отвечает.

— Сняла? — предположил Зорин.

— И я говорю, сняла. — Мамаев насильно усадил Семена в кресло.

— Зачем?

— Ну мало ли, может, чтоб в декольте ее «ять» видно не было. Может, светить перед какими чародеями опасается. Ты знаешь, сколько в Крыжопене этом чародеев? Вот и я не знаю. Иван, ну хоть ты скажи!