Читаем без скачивания Зимние солдаты - Игорь Зотиков

Однажды на глубине примерно пятнадцати футов в проливе Ньюпорта в моем самодельном шлеме для ныряния, который я взял у кого-то на время, начала подниматься вода. Потом я узнал, что мой напарник наверху перестал качать мне воздух по шлангу, просто чтобы посмотреть, что в этом случае будет. В тот раз я, к счастью, не запаниковал. Я уже знал, что в этой ситуации надо сорвать с себя шлем и выплыть на поверхность без него. В другой раз, понадеявшись на давление у пирса и умея использовать это давление воды, я пошел с моими друзьями на пирс Ньюпорта, чтобы понырять в неспокойном океане. Норма следила за нами с пляжа. Один из них был прекрасным ныряльщиком. И два моих друга нырнули с высоты, наверное, футов двадцать пять. Но для меня она выглядела как все пятьдесят. А тут еще и волна. Я стоял и стоял, глядя на воду. И не нырнул. Даже не прыгнул. Просто вернулся назад и тихо сел рядом с Нормой, чувствуя себя трусом. С тех пор я не повторял больше ничего подобного. Я узнал, что жить слабаком еще хуже.

Норма и я оказались в атмосфере пасхальных отпусков, когда ежегодно на наш пляж Бильбао приезжало много отдыхающих. И среди них мы проводили это чудесное время, просто созданное для радостных развлечений молодых любящих людей: дни на пляже, а ночи на танцевальных площадках. На пустынных пляжах у нас случались моменты глубочайшей близости, усиливающейся чувством, что в Европе уже идет война. Невинные и наивные, мы учились сексуальности друг от друга. И только твердость Нормы удержала нас от того, что называлось в то время выражением «идти до конца». Над нами была не крыша дома, а безбрежное небо. Позднее я заметил, что именно так, когда небо над головой, я острее всего чувствую близость женщины…

Японцы бомбят Пирл-Харбор…

Однажды, выходя из пресвитерианской церкви, я услышал, что японцы бомбили Пирл-Харбор. Через полчаса, когда я пришел домой, по всем каналам радио передавалась только эта новость. Война началась и для Америки. Уже говорили о том, что японские самолеты летают над западным побережьем США. И в небе Лос-Анжелеса можно было видеть перекрещивающиеся световые столбы прожекторов противовоздушной обороны. А японские подводные лодки всплывали на поверхность над нефтяными и устричными отмелями нашего берега. Занавеси светомаскировки появились в каждом окне, а фары машин были замазаны черным или закрыты экранами с узкими щелями. Бензин и сахар начали выдавать с ограничениями. Вместе с соседями на участках, занятых раньше цветами, мы посадили овощи – «огород Победы». Норме разрешили не ходить в школу, чтобы помогать во время уборки помидоров. Я водил трактор и начал работать в мастерской по переборке двигателей для военных джипов. Ведь я был совсем взрослым. Мне было уже восемнадцать. А Игорю, когда его страна подверглась нападению Германии, было чуть больше пятнадцати.

Каким-то образом я все-таки получил диплом об окончании школы и сразу, еще не вполне уверенный в правильности этого шага, поступил в Колледж Риверсайда – в основном потому, что обучение в нем было бесплатным. А товарищи чуть постарше один за другим уходили на войну…

Мои отметки становились все хуже. Я вступил в братство «Каппа-Эпсилон». Еще год назад быть принятым в столь престижный студенческий клуб считалось недосягаемой мечтой, но сейчас я не был уверен, что поступил правильно. Чтобы помочь военным, мы, члены клуба, начали собирать металлолом, и на площадке перед клубом скоро выросла его целая гора. Кто-то из нас узнал, что в холмах недалеко от города, в одной из заброшенных шахт, много никому не нужных машин. Горя желанием помочь нашей воюющеей стране, мы их разбили и вытащили на поверхность кучу металла. Вскоре власти обнаружили пропажу этих, как оказалось, важных машин и узнали, что виновата наша группа. Несколько наших ребят в связи с этим срочно записались добровольцами на военную службу – дети шли на войну.

Вообще-то, призыв в армию все равно приближался. Но была возможность добровольно вступить во флот или подать заявление в военную школу до того, как тебя призовут. Так возникала иллюзия, что ты по-прежнему сам распоряжаешься своей судьбой.

Однажды, сидя с Нормой на песке пляжа Лонг-Бич и следя за тем, как отрабатывала приемы бомбового удара эскадрилья пикирующих бомбардировщиков, базирующихся на видневшемся вдали авианосце, я повернулся к своей девушке:

– Хочу быть пилотом Нэви – они лучше всех!

Еще раньше я уже был завербован плакатом, приглашающим рекрутов на службу. Главный эффект агитации заключался в очень романтической форме. На постере совсем юный офицер флота с «золотыми крылышками» пилота на груди белоснежной формы энсина – первое офицерское звание в американском военно-морском флоте – стоял, холодно глядя вдаль и прислонившись к пропеллеру истребителя «Корсар». Я знал, что это за самолет, по открыткам в пачках жевательной резинки. О, это была самая современная машина ведения воздушной войны. И я проглотил наживку.

Дорога через войну у «русского мальчика»

Под пулеметом пришельца с других планет. Открытие Великой Страны. В деревне Марьино. «…Висеть тебе на веревке…» Учусь жизни. Пришли на отдых солдаты. Стал трактористом. Ремонт трактора и травма глаза. В госпитале у профессора Филатова. Муся Лирцман. Снова в своем селе. Горжусь младшим братом. Весной сорок третьего. В Московский авиационный институт. Встреча на площади у Белорусского вокзала. Куда приложена сила тяги? Альпинисты. «Путь в космос». От ракет к Антарктиде. Антарктические экспедиции и встреча с Бобом Дейлом

Под пулеметом пришельца с других планет

Все в Москве изменилось с тех пор, как я покинул ее месяц назад. Сейчас это уже был город военного времени. Окруженные насыпями песка и земли батареи зенитных орудий в скверах; огромные аэростаты воздушного заграждения; перекрашенные, покрытые неуклюжими пятнами камуфляжных сеток дома и не выключающиеся черные раструбы громкоговорителей, внезапно появившихся на каждом углу и передающих все время известия, распоряжения, бравурные марши и патриотические песни. Моя шестьсот седьмая школа перестала существовать. В ее здании помещалось теперь какое-то военное учреждение, занимавшееся набивкой патронов из ящиков в пулеметные ленты. Все товарищи по школе куда-то разъехались.

Те, по-видимому немецкие, самолеты, которые я видел ночью в пионерском лагере, не прорвались тогда к Москве. Их первые налеты на город начались лишь через месяц. А пока фронт быстро и неумолимо приближался к столице. Мой дядя Коля сменил свой автобус на грузовик и занимался доставкой военных грузов из Москвы на фронт, который был уже так близко от Москвы, что доехать туда было легко. Когда он возвращался назад, для меня – усталый герой, папа и дядя садились рядом в углу комнаты и шептались, наблюдая за мной, чтобы не подслушивал. Но кое-что я слышал. Такие слова, как предательство, измена. Даже я знал, что это опасные слова. Я был горд тем, что у меня такой дядя. Его грузовик теперь всегда украшали свежесрезанные ветви деревьев с еще не увядшими листьями. Эти ветви должны были маскировать машину там, рядом с такой близкой от нас линией фронта. И люди на улицах воспринимали зелень на машинах как принадлежность водителей к тем, кто связан с реальной войной, как знак отличия.