Читаем без скачивания Рука мертвеца - Джордж Мартин

Люди входили, вползали, впрыгивали и проскальзывали в церковь мимо пары скучающих копов, поставленных у входа. У властей по крайней мере хватило ума поручить это Кенту, местному джокеру-полицейскому, но Бреннан не мог понять, кого полиция может найти в толпе, где многие носят маски. Они едва взглянули на Бреннана, лицо которого полностью закрывала маска, уделив все внимание Дженифер, которая в своем черном платье выглядела куда лучше Бреннана.

Церковь была набита битком. Все скамьи заняты. Бреннан и Дженифер устроились стоять позади, возле гудящих вентиляторов, пытающихся разогнать спертый воздух. Сплошь покрытый цветами гроб с Хризалис был установлен рядом с алтарем. Слышался громкий быстрый звук, издаваемый бусинками членов общества «Живых четок», читающих молитвы за упокой души Хризалис.

Процессия началась вслед за последней молитвой. Во главе ее мальчик-служка из джокеров нес бронзовую спираль с распятым джокерским Иисусом. За ним еще два служки – мальчик без видимого рта и девочка, у которой их было слишком много, – махали кадилами, испуская облака болезненно-сладковатого ладана в уже пропитанный ароматами воздух. Далее следовали другие служители, среди них священники, участвующие в заупокойной мессе. Замыкал шествие отец Сквид, одетый в свой лучший стихарь. На нем была вышита сцена, изображающая мадонну-натуралку, повернувшуюся спиной к джокерскому Иисусу, в то время как два джокера и маленький утонченный человек с рыжими волосами, одетый в белый халат ученого, снимали Его со спирали и облачали Его в похоронный саван.

Они миновали первую скамью, где сидели самые уважаемые провожающие. Одетый в пурпурно-золотой камзол сидел рядом с загорелым человеком в черном костюме, который явно чувствовал себя неуютно. Тут же сидел человек с похожим на череп лицом. Это был, как понял Бреннан, Чарльз Даттон, партнер-вкладчик «Дворца». Следующую скамью заполняли служащие «Дворца», но среди них не было ни Саши, ни Элмо.

Отец Сквид дошел до алтаря, пристроил служебник на место, обернулся и сказал своим мягким печальным голосом, широко разведя поднятые руки:

– Давайте помолимся.

Началась месса. Похожая на те католические мессы, что Бреннану изредка случалось посещать в детстве, она несла некоторые отличия в символах и ритуале. Когда началась первая молитва, все сняли маски. Бреннан нерешительно оглянулся в поисках копов, но те либо вообще не заходили в церковь, либо находились где-то в другой ее части. Он с Дженифер сняли маски, и никто не удостоил их вниманием.

Немногочисленные в ходе мессы обращения к Матери скрывали странную символику, отражающую ту неоднозначную роль, которую она играла в джокерской теологии Церкви Иисуса Христа. Бурная же хвала, воздаваемая Отцу, несла на себе примирительный оттенок, как если бы он был мстительным богом Ветхого Завета, спасающим одной рукой и карающим другой.

Во время причастия алтарные служки, мальчики и девочки, разошлись по рядам с корзинками, освященными отцом Сквидом. В этих корзинках были хлебцы, которые служки передавали сидящим на скамейках с краю, а те, отломив себе кусочек, передавали их дальше.

После причастия отец Сквид призвал к алтарю Тахиона, чтобы тот произнес поминальную речь. Когда Тахион подошел к перилам, Бреннан внезапно понял, что отец церкви, тот маленький изящно сложенный человек с рыжими волосами, внешне – вылитый Тахион. Это, подумал он, вызывает у всех странные чувства, но широкое эго пришельца, вероятно, в состоянии с этим справиться.

Единственным траурным элементом в одежде Тахиона была черная повязка на правой руке. Его пурпурный камзол сплошь покрывали золотые галуны и висюльки, как мишура покрывает рождественскую елку, что на похоронах выглядит странно. Но Бреннан напомнил себе, что он наследник инопланетной культуры с ее странностями.

Тахион взошел на кафедру и вынул платок, чтобы вытереть глаза. В церкви было жарко, и Тахион, видимо, задыхался в своем бархатном камзоле. Лицо от жары покраснело, а медные кудри от пота были мокрыми. Его глаза также были красными, и Бреннан понял, что он плакал. Открытое выражение чувств умаляло его в глазах иных, но не Бреннана. Не однажды Бреннану довелось убедиться, что у Тахиона под фатоватой внешностью скрывается железная основа, и он в действительности завидовал способности Тахиона выражать чувства.

Тахион оглядел собрание. Он был мрачен, охрипший его голос был так тих, что его нелегко было различть на фоне шума вентиляторов.

– Точно год назад, в двадцатых числах июля 1987-го, мы собирались в этой церкви на похороны Ксавье Десмона. Поминальную речь говорил я, как я это делаю сейчас в память Хризалис. Это честь для меня, но грустная правда в том, что я устал хоронить друзей. С их уходом Джокертаун обеднел, как обеднела моя – и ваша – жизнь. – Он остановился, собираясь с мыслями.

– Панегирик есть речь, произносимая в похвалу кому-либо, но этот мне дается с трудом. Я называл себя другом Хризалис. Я часто с ней виделся. Даже объехал с ней вокруг света. Но сейчас я понимаю, что на самом деле ее не знал. Я знал, что она называла себя Хризалис, что жила в Джокертауне, но не знал ни ее имени при рождении, ни где она родилась. Я знал, что она разыгрывает из себя уроженку Британии, но не понимал почему. Знал, что она любит «Амаретто», но не знал, что смешит ее. Знал о ее любви к тайнам, к тому, чтобы управлять, что она любила принимать холодный и неприступный вид, но не понимал, что заставляет ее вести себя подобным образом.

– Все это пришло мне в голову, когда я летел из Атланты, и я решил, что если не могу в своей речи восхвалить ее, то могу восхвалить ее дела. Год назад, когда на наших улицах разразилась война и наши дети оказались в опасности, Хризалис предложила свое обиталище – свой «Дворец» – в качестве убежища и крепости. Это было опасно для нее, но Хризалис никогда не пугали опасности.

Она была джокером, который отказывается вести себя как джокер. Хрустальная дама никогда не носила маску. Ее следовало принимать такой, какова она есть, или же вас отвергали. Так она, может быть, учила некоторых натуралов толерантности, а некоторых джокеров – смелости.

Тахион остановился, чтобы вытереть внезапно хлынувшие по щекам слезы, и продолжил прояснившимся, окрепшим голосом, набирающим силу по мере того, как он говорил:

– Мы обожествляем предков, поэтому для такисианцев похороны более важный акт, чем даже рождение. Мы верим, что мертвые остаются рядом, чтобы руководить незадачливыми потомками, и это может нас ужасать или утешать, что зависит от личности наших предков. И я думаю, что присутствие Хризалис будет нас скорее устрашать, поскольку она была к нам требовательна.