Читаем без скачивания Железная рука - Луи Буссенар

Но молодой человек не терял мужества; он пытался взбодриться и шептал неуверенным голосом:

— Вот оно что! Я становлюсь жертвой лихорадки. Мне до сего дня удавалось ускользнуть от этого зла, поражающего почти всех европейцев. Но сегодня, кажется, придется платить по счетам. Ну что ж! Хотя, по правде говоря, приступ лихорадки, свирепствующей в жарких странах, — вещь отвратительная.

Однако действительно ли это лихорадка свалила несравненного атлета, одного из самых сильных людей на свете?

Чем дальше, тем сильнее становились страдания. Особенно ужасна была жажда, Железная Рука никак не мог унять ее. Он уже давно израсходовал весь запас воды. Бидон опустел. И тогда, чтобы испытать ощущение свежести во рту, он начал лизать свои оковы. Несчастный!

Его сотрясали ужасные конвульсии, скручивали тело и бросали изнемогающего человека на скрипящие доски, а кандалы, сталкиваясь, мрачно позвякивали.

Стоны, которые он хотел бы из гордости и чувства собственного достоинства удержать, вырвались наконец из его груди.

— Боже мой! — хрипел больной. — Неужели я погибну здесь?.. Совсем один, как зверь на привязи. А Мадьяна… О, Мадьяна!

Вскоре в его галлюцинирующем[217] мозгу начали возникать какие-то видения. Несчастный бредил, заговаривался, выл, катался, душераздирающе кричал. Так, что часовых охватывала дрожь.

Зачерствевшие в общении с каторжниками, неисправимыми обманщиками и несравненными симулянтами, надзиратели и бровью не повели. Но молодые солдаты только недавно приехали из Франции. У них не было и никогда не возникнет умонастроений тюремщиков. Кроме того, они сами жестоко расплачивались за пребывание в экваториальных странах: им были знакомы недуги этих районов, поэтому солдаты оказались более склонны к сочувствию.

— Нет! — закричал один из них. — Я не оставлю без помощи этого беднягу! В конце концов он — прежде всего человек. И, ей-богу, к черту приказ! Будь что будет, предупрежу своего шефа.

Два поста — надзирателей и солдат морской пехоты — отстояли друг от друга примерно на сорок метров.

Часовой пустился бегом к сержанту и закричал:

— Заключенный умирает! Это не шутка! Вполне серьезно!

Прибежал сержант, услышал звон цепей, хриплое дыхание человека и, тоже разжалобившись, согласился:

— Правда! Ему худо. Надо бы отнести его в больницу… Но это дело надзирателей.

Сержант поспешно пришел к другому посту и сказал шефу:

— Человек в кандалах, в камере номер два, агонизирует: я слышал как он хрипит, вскакивает и стонет… это ужасно! Удостоверьтесь сами и сделайте что нужно.

Дремавший на качалке надзиратель обмахивался тетрадкой с приказами. Вырванный из сладостной дремоты, он усмехнулся, пожал плечами и ответил:

— Сержант, вы совсем не искушены в наших делах. Это животное морочит вам голову, и небезуспешно. Он такой же больной, как мы с вами. Разыгрывает комедию и хочет, чтобы невинные люди заплатили за нее своими головами. Симулянт вовсю потешается над охраной, делая свои кульбиты[218].

— Что ж я, по-вашему, идиот, что ли?

— Нет, но наивняк, которого водят за нос.

— Пусть так! Но я не хочу отвечать за смерть человека, которого мне доверили стеречь. Я сейчас же снаряжаю своего часового и отправляю рапорт капитану. Кроме того, в тетрадь приказов я запишу часы и минуты, когда доложил об этом деле вам.

Только тогда надзиратель понял, что дело серьезно. Его иронию и грубость как рукой сняло. Он встряхнулся, поднялся с качалки, взял связку ключей и, продолжая ворчать, направился к узнику.

Открыв дверь настежь, тюремщик увидел, что лежащий Железная Рука весь как-то выгнулся, руки и ноги у него свело судорогой, рот перекосило, глаза вылезли из орбит, дыхание стало чуть слышным.

— Так что? — спросил сержант. — Я все еще наивняк?

Надзиратель выругался:

— Гром и молния! Только этого мне не хватало! Эта дрянь может сдохнуть. Поднимется суматоха. А патрон отдавал его с кучей предосторожностей и предписаний. Быстро сюда носилки и двух человек, они отнесут арестанта в больницу. И еще одного, чтобы предупредить шефа.

Продолжая отдавать распоряжения, надзиратель снял кандалы с заключенного и вздрогнул, увидев, что тот не шевелится.

— Не может быть, — в ярости произнес он. — Грязное дело, ничего не скажешь… Эй, носилки! Кладите осторожно. Приподнимите! Смотрите, чтобы солнце не светило ему в лицо. Как вы там, готовы?

— Да! — ответил сержант. — Часовые, приказываю сопровождать узника до самой больницы, а там — продолжать возле него дежурство. Предписания такие же, как и здесь. Вперед… марш!

ГЛАВА 8

Миссия Мустика. — Малыш ест за двоих, а пьет за пятерых. — Мертвецки пьяный? — Через дырку в замке. — Страшная беседа. — Креольский яд. — Рядом со смертью. — О, эти голоса! — Тот, кого убивают. — Ужас и бегство. — Спасенный змеей. — Прыжок с высоты. — В больнице.

Мустик понял всю важность миссии, которую доверила ему настоятельница.

Очень смышленый, несмотря на молодость, мальчик стал прикидывать, какие ему встретятся трудности и опасности. И тут же, на улице, быстро составил план действий.

«Так вот! — размышлял он. — Я здесь, так сказать, в столице каторжников, месте свиданий грабителей из Франции и колоний, для которых Неймлесс — курорт. Там, у Джека, мне приходилось посещать людей более чем подозрительных. Они приезжали для подготовки побегов, сновали туда-сюда с риском быть схваченными. Имя Пьер Лефранк часто звучало у меня в ушах, и, скорее всего, именно у него можно встретить этих таинственных мастеров побегов. Но если они узнают меня, я погиб! Так что надо избежать любой оплошности и раскрыть пошире глаза».

Произнеся последние три слова, Мустик рассмеялся. Один его глаз буквально вздулся, веки опухли и стали похожи на две половинки апельсина. Видно, ночью укусил какой-то комар, один из тех москитов[219], чей яд болезнен, но безопасен.

— Бог мой! Смотреть придется только одним глазом, а другой… Ага! Хорошая идея…

Очень простая и практичная мысль состояла в том, чтобы перевязать больное место носовым платком. На глазу будет повязка, это наполовину скроет мордашку парня и сделает его неузнаваемым.

Сказано — сделано. Мустик, замаскированный таким образом, нахлобучил свою серую фетровую шляпу, слегка сдвинув ее набок, и стал похож на какого-то скандалиста. Он расстегнул куртку и, раскачиваясь, как матрос, принял вид настоящего шалопая.

Встретив негра, который шел небрежной походкой, покуривая толстую сигару, Мустик приблизился к нему и нагло спросил: